Мэри Дуглас. Как мыслят институты. М.: Элементарные формы, 2020. Перевод с английского Андрея Корбута Содержание
Англичанка Мэри Дуглас известна русскому читателю в первую очередь как антрополог, автор классического труда «Чистота и опасность». Издательство «Элементарные формы» представляет самую социологическую работу Дуглас, где, помимо Эмиля Дюркгейма, культовая, но не слишком освоенная в России исследовательница берет в союзники историка науки Людвига Флека.
Книга «Как мыслят институты», фрагмент из которых публиковала «Социология власти» в 2012 году — также в переводе Андрея Корбута, решает задачи, схожие с задачами социологической эпистемологии. Дуглас берется продемонстрировать, что наше мышление — его стиль — не является индивидуальным, «личным делом каждого». Его форматируют внешние условия, чье действие не всегда просто осознать. Одним из таких условий выступают институты, понимаемые как «мыслительные коллективы». Именно институты предпосылают индивиду, какими логическими связями пользоваться, каким образом классифицировать явления, что считать «само собой разумеющимся», что помнить и забывать. Наконец, именно они «решают», жить тебе или умереть в коллективе, поставленном на грань выживания.
Надо при этом понимать, что «мыслительные коллективы» никакой субъективностью, конечно, не обладают. Их принудительная сила объясняется тем, что мы бессознательно усваиваем и воспроизводим некий социальный порядок. Тем не менее картина марионеточной обусловленности самого сокровенного — содержания нашего мыслительного процесса — может вызывать инстинктивное отторжение (если его не вызовет раньше непростой стиль изложения исследовательницы).
Если его перешагнуть, то можно увидеть, что через констатацию плена Дуглас дает шанс из этого плена освободиться. С опорой на антропологический анализ можно отстраниться от невидимых стен и посредством рефлексии изменить — может, не сами институты, но по меньшей мере свою институциональную принадлежность.
«Милль не считал систему сходств и различий разумным методом военных предсказаний в силу бессистемного выбора аналогий. Для младенца такая классификация является единственным методом постепенной дифференциации другого и себя. Вопросы, которые он задает, напоминают военную разведку. Нужно знать, является ли источник молока, если он внешний, одной грудью или несколькими, и, если их несколько, как отличить союзников от врагов? Это хорошая грудь или плохая? Она за меня или против меня? Самые ранние социальные взаимодействия закладывают основу для поляризации мира на классы. Выживание зависит от наличия достаточной эмоциональной энергии для осуществления этой элементарной классификационной работы посредством всех тех непростых действий, которые необходимы для построения связного, работоспособного мира. Социальные взаимодействия составляют элемент, отсутствующий в естественно-историческом описании начал классификации».
С более обширным фрагментом книги можно ознакомиться на «Горьком».
Робер Мюшембле. Цивилизация запахов. XVI — начало XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2020. Перевод с французского О. Панайотти Содержание
Робер Мюшембле распространяет идеи исторического конструктивизма в самой популярной и легко усваиваемой форме. На русском уже публиковались (и успешно расходились) его работы «Оргазм, или Любовные утехи на Западе» и «Очерки по истории дьявола». В первой французский исследователь демонстрировал, как посредством культурных трансформаций «изобреталась» кульминация возбуждения, во второй — живописал перерождения врага рода человеческого вплоть до полной его доместикации.
Ту же операцию, щедро пересказывая свои упомянутые труды, Мюшембле проделывает с запахами. К конструктивистскому описанию располагает сама амбивалентная природа обоняния. Восприятие запахов бинарно, но соотношение полюсов не определено — один и тот же сигнал может истолковываться как приятный и отвратительный. Собственно, продолжительную реконфигурацию этих оппозиций на французском материале историк и описывает, находясь не столько в полемике, сколько в уточнении перспективы Норберта Элиаса.
В отличие от Элиаса процесс приручения запахов у Мюшембле не выглядит линейным. Скорее речь о зигзагах. Так, борьба с чумной угрозой способствовала широкому применению амбры, мускуса и цивета, которое, в свою очередь, обрели устойчивую связку с эротическими переживаниями. По мере отступления эпидемической угрозы и возвращением в обиход водных купаний, произошел ольфакторный переворот XVIII века, когда на сцену вышли ароматы фруктов, цветов и специй. Дальнейшее развитие обонятельной привлекательности можно описать как осцилляцию между животным и цветочным, фон которой образует постепенная деозодорация человека в принципе.
«Что же касается цивета, имеющего запах фекалий, то он становится афродизиаком лишь после искусных манипуляций, которые придают ему одуряющий запах. Забытый в наши дни, он тем не менее напоминает о себе во Франции двойным красным конусом на вывесках табачных лавок, часто изображенным прямо поперек названия магазина, в память о том, что когда-то им ароматизировали табак. Барб рекомендовал действовать осторожно, чтобы не испортить эффект вещества. Наши современники, возможно, углядели бы вы этом опасность закрепления памяти удовольствия от курения: ароматизация циветом связывает его с безудержной чувственностью».
Габриэль Витткоп. Наследства. Тверь: Kolonna Publications, 2020. Перевод с французского В. Нугатова
Выдающаяся человеконенавистница покинула мир по собственной воле 18 лет назад, но не прекращает тревожить живых из могильной тьмы. В год 100-летнего юбилея писательницы Kolonna Publications издает на русском по меньшей мере три книги Витткоп, причем «Наследства» — это двойная премьера, роман должен был впервые выйти одновременно во Франции и в России.
Однако получилось, что по-русски «Наследства» увидели свет на квартал раньше, чем по-французски. Причина, конечно, карантин, но в известной степени этот факт работает в пользу тезиса, что переводной продукции «Колонны» в наших краях сопутствует особое (смертельное) свечение — возможно, куда более явное, чем на родине писателей. Следует полагает, что причина тому полубожественная природа Дмитрия Волчека, — впрочем, не станем о том распространяться подробнее.
«Наследство» — это история нескончаемого падения живых в несменяемых декорациях, в доме на реке Марна, хозяин которого вешается в первых же строчках книги. Стартовая инъекция смерти — по Витткоп, материи чистоты и постоянства — словно выступает базовым условием коловращения жизни. Она делает возможным конвульсии субъектов (среди которых есть герои, наделенные чертами самой писательницы и ее мужа), конвульсии, достойные лишь белозубой усмешки. Однако смерть дома оказывается лишь смертью отложенной: проходит век, прежде чем его сносит «оранжевый жук-богомол» экскаватора. Куда уходят дома с привидениями, если у домов не бывает могил — спрашивает автор? Подразумеваемый, но не проговоренный ответ предполагает полное и блаженное исчезновение — избавление, «возвращение в космос». Впрочем, сама Витткоп им пока пренебрегает.
«В Шарантоне лейтенант Хуго Дегенкамп, служивший писарем в одном из кабинетов, открывал ящик своего стола, где хранил очерки Вальтера Беньямина и другие тексты, осужденные властями, и, грызя карандаш, строил планы дезертирства, которые, как он опасался, обречены были так и остаться иллюзорными. Это был северный немец, худощавый, астеничный и молчаливый, в котором горела пылкая страсть — ненависть к нацизму. Его мобилизовали, подобно множеству других, и благодаря знанию французского, пусть вычурного, чопорного и старомодного, прикомандировали к юго-восточному отделу „Большого Парижа“. По воле судьбы ему выпало управлять особым сектором на кладбище Иври, отведенном для казненных немецких дезертиров и солдат вермахта, кончивших жизнь самоубийством. Их оказалось больше, чем можно было ожидать, и порою Хуго Дегенкамп задавался вопросом, не пополнит ли и он сам когда-нибудь их ряды».
Андрей Туторский. Медленные миры южных океанов и таежных морей. М.: Ноократия, 2019 Содержание
Доцент кафедры этнологии исторического факультета МГУ Андрей Туторский объясняет доходчивой метафорой, чем отличается социальная антропология от археологии. При археологическом исследовании исследуемый объект уничтожается (например, разрытый курган нельзя «снова разрыть»), при исследовании антропологическом разрушается самый исследователь.
Этнографические записки Туторского — это небрежный, «живой» дневник, где личные разрушения (или по меньшей мере повреждения) не озвучены, но остаются за кадром, задают проблемный фон седативному изложению материала. По форме «Миры» почти трэвелог, без претензий на концептуализацию и обобщения. Чтобы удержать читательское внимание, важна экзотичность картинки — и с этим у Туторского все в порядке.
Путешествуя по «медленным» территориям по краям вселенной, где все спешат, автор оказывается в Новой Гвинее, Вануату, черной Африке. Затем — посадив читателя на крючок — перемещается на Русский север и в Подмосковье (!). Кейсы сами распадаются на байки: православные деревни Уганды, как вам такое? Да и опыт работы автора школьным учителем в Лешуконье (Архангельская область) в своей специфичности не слишком уступает знакомству с меланезийским карго-культом мифического американского солдата Джона Фрума.
Сама последовательность изложения здесь педагогична: движение с заморского юга на родные севера способствует усвоению главного антропологического навыка — умения бросить взгляд «иностранца» на то, что привычно, под боком и рядом.
«После Адред переходим к Беатрис. Ее историю знает вся деревня: у нее раз в один-два месяца загорается крыша дома. Так случалось уже более десяти раз. Однажды крыша загорелась в то время, когда отец Романос находился рядом с домом. Беатрис несколько раз просила отслужить молебен, который бы охранил ее дом от пожаров, но православные моления не помогали. Тогда Беатрис обратилась к католикам, но и их молитвы оказались тщетными. Вопрос смогли решить англикане. После нескольких молебнов возгорания прекратились. Беатрис раз в неделю пешком ходит в англиканскую церковь, которая расположена в двенадцати километрах от ее дома. Но на Пасху она обязательно приходит в православный храм. Она ищет защиты у более сильной конфессии, но не хочет переходить в нее и прекращать связь с православием. „Она женщина-загадка, — говорит отец Романос. — Я надеюсь, когда-нибудь она снова будет регулярно ходить к нам в церковь“».
Украинцы, которые были (XVI — начало XX вв.): документы, материалы, исследования / Сост. В. В. Волков, В. Г. Егоров. СПб.: Алетейя, 2020
Составители обширного документального сборника ставят перед собой интересную научную задачу — возможно, слишком интересную, чтобы ее комментировать. А именно: «определить, кем были изначально настоящие украинцы».
Аккумулированные материалы, как справедливо замечают В. В. Волков и В. Г. Егоров, дают читателю найти свою точку зрения на поставленные вопросы. Резюмируем же точку зрения самих составителей. Узловых, пожалуй, три вывода, которые не понравятся ни украинофилам, ни украинофобам. Первый: зачатки «национального самосознания украинцев» прослеживаются в XVII веке, задолго до происков австро-венгерской разведки. Второй: украинцев не придумывали большевики, этим термином пользовался уже Петр I. Третий: украинцы — это русские (если понимать под этим историческим выражением восточных славян в целом), но не русские в современном смысле слова. Ну и бонус: «на Украину» и «в Украину» использовалось одними и теми же авторами даже в одних и тех же документах (здесь, впрочем, авторы противоречат сами себе, если решающим с политической точки зрения является состояние на сегодняшний день).
Сами материалы представляются познавательными для всех, кто интересуется проблематикой, однако понять принцип, по которому они отобраны, сложно. Редакторы ограничиваются упоминанием, что все изложено хронологически, с особым фокусом на конкурирующего употребление этнических наименований. Некоторые документы — например, труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край 1872 года — любопытны даже неспециалистам.
«Краткая характеристика Малоруссов. (...)
По характеру походки:
Ходящих прямо 66,64 %
Покачивающихся со стороны на сторону 12,69 %
Наклоняющихся вперед 20,66 % (...)
По внешнему виду Малоруссы красивы. Лица мужчин мужественны и они вообще кажутся старше своего возраста. В понятие красоты у Малоруссов входят непременно карие очи и черные брови.
Телосложение Малоруссов большей частью умеренное и даже скорее сухощавое, чем полное. Женщины обыкновенно значительно ниже ростом, чем мужчины, и довольно полны. О малорусских женщинах нужно заметить, то они вообще статны и грациозны. Стройный и гибкий стан женщины считается, по понятию Малоруссов, условием красоты».