Мануэль Деланда. Новая философия общества. Теория ассамбляжей и социальная сложность (2006/2018)
Мануэль Деланда — один из наиболее известных англоязычных последователей Жиля Делеза, мексиканско-американский философ, написавший с начала 1980-х годов множество работ, в том числе и переведенную ныне на русский язык «Новую философию общества» (она станет второй книгой в издаваемой HylePress серии «Вариации»). Можно сказать, что раскрытию и применению теории ассамбляжей так или иначе посвящены почти все книги Деланды. Его предпоследняя работа, например, так и называется — «Assemblage Theory» (2016). Главная особенность этой теории в том, что она пересекает множество планов и дисциплинарных областей: Деланда движется от уровня, который он вслед за Делезом называет «неорганической жизнью» (где причудливо переплетаются физика и биология, пылевая плазма, солитоны и животные), через уровень организмов и технических объектов (которые тоже переплетены в симбиотических — или, скорее, симбиотехнических — отношениях), через искусство и архитектуру — к стаям, толпам, государствам — и дальше, к Большому Красному Пятну на поверхности Юпитера, к взрывам на Солнце, к планетным системам — и назад. Подобная (демоническая, как ее называл Делез) траектория движения мысли и текста может стать настоящей головной болью для переводчика, который вынужден идти вслед Деланде, поэтому отваге переводчицы «Новой философии общества», Ксении Майоровой, можно лишь поаплодировать. Для самого Деланды такая траектория играет роль доказательства объективности теории: «сам факт того, что она преодолевает разделение „природа-культура”, свидетельствует о состоятельности этой теории именно как реалистической».
«Новая философия общества», написанная в 2006 году, будет хорошо читаться в паре с написанной десятью годами позже, но тоже лишь недавно переведенной на русский язык книгой Грэма Хармана «Имматериализм. Объекты и социальная теория». К слову, в соавторстве с Харманом Деланда написал книгу 2017 года «The Rise of Realism», которая уже объявлена «замечательным введением и в новый материализм, и в объектно-ориентированную онтологию, представляющим большой интерес как для новичков, так и для экспертов».
Что же такое ассамбляж? И почему философия общества, рассматривающая социальные сущности как ассамбляжи, может претендовать, с одной стороны, на реализм, а с другой — на новизну?
В порядке шутки можно предположить, что в XIX веке подзаголовок книги Деланды перевели бы, наверное, так: «Теория соборности и цветущая сложность». Ассамбляж — это в первую очередь сборка. Это то, что собрано, однако отсутствует техник, мастер или господин, который извне эту сборку осуществляет, но сам находится вне каких бы то ни было сборок и сам не является сборкой. Более того, ассамбляж — сборка, между деталями которой отсутствуют внутренние (то есть логически необходимые) связи и отношения, иными словами, детали сборки — это детали машины, которые могут быть отделены от одного ассамбляжа и перенесены в другой. По существу, Деланда придает тому, что Гегель называет «механическим способом рассмотрения», позитивный смысл. Если для Гегеля механизм был чисто внешним нагромождением частей, «сложением, смесью, кучей», а механическое движение — синонимом несвободы, то для Деланды машинная сборка, напротив, контингентна (то есть не необходима), свободна от абстрактных метафор (в первую очередь, от метафоры организма) и предполагает «свободу» отключений и подключений. Главное, машинная сборка производительна и изобретательна в силу потенциала способностей, который проявляет в сборке каждая ее часть.
Деланде, рассматривающему социальные сущности как ассамбляжи, действительно удается разработать такую онтологию общества, в которой место «духовных основ» занимают материальные потоки и их «случайные встречи», в которой место «вечных законов» и линейных причинно-следственных связей занимают пороги, градиенты, триггеры, катализаторы и многофакторная алеаторика причин и следствий. Иными словами, Деланда предлагает нам максимально гибкую и вариативную онтологию общества. Для него важным признаком реализма этой онтологии является то, что она не может быть предметом (и результатом) одного лишь созерцания — требует от нового философа общества погружения в опыт, который пересекает как границы индивида и группы, так и границы родов и видов, а также выходит за пределы собственно человеческого.
Докучающим моментом почти каждой книги Деланды — и «Новая философия общества» не исключение — является, как это ни странно, как раз отсутствие исследовательского «демонизма прыжка». Ведь в том месте, где Делез отказывается от «строгого соответствия самому себе» и от последовательной разработки теории ассамбляжей, там, где Делез совершает «прыжок», Деланда начинает пускай очень подробную и убедительную, но все же довольно скучную разработку «теории ассамбляжей 2.0».
Стивен Шавиро. Вне критериев: Кант, Уайтхед, Делез и эстетика (2009/2018)
Детройтскому философу Стивену Шавиро, автору множества книг и статей о (пост)кинематографе, музыкальных видео, научной фантастике и теории аффектов, никак нельзя отказать в чувстве стиля. Скорее всего, это влияние Делеза, которое он постоянно подчеркивает («я всегда был и остаюсь делезианцем», пишет он в своем блоге The Pinocchio Theory). В самом начале работы «Вне критериев» Шавиро предлагает нам разделить с ним философскую фантазию, из которой родилась эта книга: давайте представим «мир, в котором Уайтхед занял место Хайдеггера». Серия изданий HylePress, первой книгой в которой стала «Вне критериев», названа «Вариации» — и книга Шавиро действительно является вариацией на тему историко-философского коллажирования Делеза, любившего ставить похожие «фантастические» вопросы: что если место князя философии, Платона, заняли бы стоики? Какие вопросы мы считали бы сегодня философскими? Кого считали бы философами? Как изменится история философии, если мы вообразим Маркса, обритого наголо? А что если Гегель отпустит бороду? Подобные фантазии необходимы (и Делезу, и Шавиро) для того, чтобы, с одной стороны, собрать банду единомышленников (Делез берет в банду Карлоса Кастанеду, Шавиро — фанкового музыканта Джорджа Клинтона), а с другой стороны — обосновать собственные философские эксперименты (Делезу — с шизофренией и кино, Шавиро — с миром аффектов и музыкальными клипами).
Альфред Норт УайтхедУайтхед очень важен для Шавиро. В своей предпоследней книге «Discognition» (2016), в заключении, озаглавленном «22 тезиса о природе», где Шавиро говорит «от своего лица» и старается избегать ссылок на других авторов, он приводит цитаты лишь из двух мыслителей: Уайтхеда и Симондона, так как именно они позволяют рассматривать Природу как процесс, как движение новизны, как то, что всегда «находится в разработке». Среди трех героев книги «Вне критериев» главная роль, несомненно, отведена именно Уайтхеду (хотя Симондон тоже часто упоминается), который позволяет сформулировать следующие вопросы:
— Как возможно постоянное осуществление новизны?
— Как станцевать историю философии (т. е. представить ее не в виде самотождественных и стабилизированных имен и учений, но — в виде процесса)?
— Как делать метафизику, высказывающую то, что неметафизично: тело, аффекты, изменчивость?
— Можно ли философствовать, не попадая под власть языка и не сводя язык к пассивному инструменту? Аналогичным образом — как философствовать через науку и технику (не подчиняясь им, но и не инструментализируя их)? Какой философский стиль затребован этими вопросами?
— Как соотносятся репрезентация и ощущение, и не получается ли так, что первая никогда не поспевает за вторым, никогда не ухватывает того, что мир (ощущений и аффектов) всегда уже изменился?
— Каким будет мир, если мы распространим категорию субъекта за пределы человеческого (и будем говорить о животных, неорганических, технических и космических субъектах и их сообществах)?
Трудность «Вне критериев» для читателя-нефилософа будет состоять в том, что это, собственно, философская история, «внутреннее дело» философии, детально разобраться в котором без предварительного знакомства с Кантом, Уайтхедом и Делезом едва ли удастся. Даже на фоне прочих книг Стивена Шавиро «Вне критериев» отличается особой философской зубодробительностью; довольно редкими здесь являются ссылки на внефилософские контексты (тогда как в других книгах Шавиро очень часто обращается к кино, музыке и литературе). Можно, однако, облегчить задачу вхождения в мир «Вне критериев», вспомнив слова Делеза из «Различия и повторения»: «Философская книга должна быть, с одной стороны, особым видом детективного романа, а с другой — родом научной фантастики». Детективная часть «Вне критериев» тогда может быть прочитана как расследование «преступления против вещей»: как получилось (и кто виноват в том), что вещи и существа «по ту сторону человеческого» оказались лишены разума и субъективности? Кто лишил вещи жизни? «Детектив Уайтхед» и его помощник «доктор Делез» мастерски освобождают от подозрений в совершении этих преступлений «Иммануила Канта», который становится мыслителем неконтролируемой эстетической страсти, оживляющей вещи. Расследование показывает: эстетика — это не об искусстве, эстетика, скорее, говорит об аффективной жизни, о жизни ощущений; и, коль скоро аффект предшествует познанию, рассудок и нравственность необходимо подчинить эстетике. Оставим на откуп читателю главный вопрос: кто же все-таки лишал и продолжает лишать вещи их аффективной жизни? Если же читать «Вне критериев» как фантастический роман, то перед нами откроется масштабная «зона» существования «нечеловеческих акторов», аффективной жизни по ту сторону границ между человеческим и нечеловеческим, живым и неживым, органическим и техническим. Что-то среднее между вторжением инопланетян (которого никто не заметил, потому что вторжения не было: инопланетные формы жизни всегда были среди нас и в нас) и восстанием машин (которого тоже никто не заметил, потому что, вопреки антропоцентрической логике, машины не желают уничтожения человечества, не требуют власти и восстают не так, как того ожидают «хозяева жизни»).
Дилан Тригг. Нечто: феноменология ужаса (2014/2017)
«Нечто» Дилана Тригга стало третьей книгой HylePress в серии «Исследования ужаса», в которой также вышли «Динамика слизи» Бена Вударта и «В пыли этой планеты» Юджина Такера. В настоящий момент Тригг является старшим научным сотрудником Австрийского научного фонда (FWF) в Венском университете и занимается в основном проблематикой «жуткого», располагающейся на пересечении феноменологии, психоанализа и современной спекулятивной философии (а также экзобиологии, тератологии и литературы и кинематографа ужаса — само тригговское «Нечто», разумеется, отсылает к «The Thing» Джона Карпентера).
Книга, написанная в жанре исследования ужаса, может стать удобной дверцей для вхождения в современную философию, ведь обычным признаком этого жанра является широкая сеть общепонятных отсылок и примеров. Обычным делом здесь является дополнение библиографии (в которой неизменно красуются произведения Лавкрафта и Лиготти) фильмографией (Ромеро, Карпентер, Кроненберг, Юзна, Скотт etc.), дискографией (с преобладанием экстремальных жанров: обычно black metal; реже death metal, grindcore, noise etc.) или игрографией (Resident Evil, Dead Space, Last of Us etc.). С другой стороны, само «исследование», как правило, насыщено элементами литературы ужаса, призванными создать у читателя особый аффективный настрой. Открыв книгу Тригга на случайных страницах, мы, скорее всего, прочитаем что-то наподобие: «ужас обрушивается на нас так, что разрывает <…> связь с опытом. <…> этот ужас указывает на невыразимую и бездонную реальность под названием жизнь», «если я не в состоянии обладать своим телом, тогда кто — или, может быть, более уместно, что — я есть?», «Перед лицом конца, перед лицом апокалипсиса прошлое выворачивается будущим. Время коллапсирует, и наступает час упырей, вурдалаков и не/человеческих тел». И еще один признак жанра: все эти картины ужаса должны быть реалистичным и убедительным образом «инсталлированы» в тело читателя (здесь обычно — то ли на повышенных тонах, то ли с загадочной вкрадчивостью — говорится о том, что, оказывается (!), наш организм — среда обитания множества бактерий, что в семенной жидкости человека живут и размножаются странные «семенные зверьки», что мы смертны, а после смерти у нас растут ногти, что мы не видим своей спины и т. п. — с неизменным «у-у-у-удивитесь, у-у-у-ужаснитесь!»).
Дилан Тригг
Фото: pittsburghphilosophy.com
Все эти признаки можно найти в книге Тригга, пытающейся наметить место новой реалистической философии, которая могла бы представить мир нечувственным и несубъективным, а также «продемонстрировать ценность феноменологии, рассматривая ужас тела». Эти цели достигаются через обращение к текстам французского феноменолога Мориса Мерло-Понти, классическим исследованиям «жуткого» Зигмунда Фрейда, отчасти через обращение к спекулятивному материализму Квентина Мейясу — и через бесконечные и утомительные пересказы классических произведений литературы и кинематографа ужаса. Предсказуемый вывод гласит: «Наш ужас <…> обретается не в предстоящем вымирании, но в предшествующем нам истоке. Этот исток манифестирует себя в нашем столкновении со сферой не/человеческого, которая лежит на самом краю опыта, ускользает от языка, трансформирует субъективность и, наконец, коренится в самой привычной для нас вещи — в теле».
Если вы не читали Фрейда, Хайдеггера, Мерло-Понти, Левинаса, Лакана и Мейясу, книга Дилана Тригга может стать для вас сносным путеводителем по теории ужаса — при условии, что вы все же обратитесь к этим сложным авторам. Кроме того, Тригг может порекомендовать вам фильм ужасов для вечернего досуга. Для тех же, кто знаком с указанными авторами и фильмографией, этот путеводитель может стать замечательным поводом поскучать — или повеселиться. Действительно, серьезный и почти мистический тон книги, озвучивающий спокойные академические тексты Мерло-Понти с неизменной прибавкой: «посмотрите, какой ужас!» (слово, которое у самого Мерло-Понти почти не встречается), тон, который тужится внести атмосферу ужаса даже в те места, где Мейясу, говоря о контингентности и гиперХаосе, откровенно юморит, — этот тон сначала вызывает досаду, затем (почти моментально) набивает оскомину, а под конец (тоже почти моментально) просто смешит. Самое скучно-смешное то, что к сложности существующих теорий ужаса Тригг мало что прибавляет: по существу, он берет на себя роль того, кто просто «выделяет». Поэтому особенное удовольствие доставляет «виртуозная» манера использования Триггом курсива (где курсив — там ужас). Вот образчик этой «виртуозности», когда для создания атмосферы ужаса достаточно выделения курсивом… одного предлога (!): «Мерло-Понти недвусмысленно заявляет, что его интерес лежит в области „мира и… сознания до их коррелятивных идеализаций” (75; выделено мной)» (и мной — Е. К.).
В конечном счете «Нечто» вызывает вопросы: не наталкиваемся ли мы здесь на некий предел и кризис жанра «исследования ужаса»? Не пора ли сделать следующий шаг и объявить хоррору: террор, шагнув, на манер 11-го тезиса о Фейербахе, в сторону от исследования, — к изменению?
Так или иначе, я с большой надеждой жду книгу Александра Ветушинского «Во имя материи», которая тоже должна выйти в HylePress и от которой можно ожидать решения этих (и многих других, не менее ужасных) вопросов.