Йонас Люшер. Крафт. М.: ArsisBooks, 2018. Перевод с немецкого Святослава Городецкого
Перед нами одна из важнейших книг, вышедших на русском языке в 2018 году.
Йонас Люшер, уже известный российскому читателю по роману «Весна варваров», родился в швейцарском Берне, получил магистерскую степень в Мюнхене, философ, занимался этикой, в 2011 году приступил к написанию диссертации по философии Ричарда Рорти. Год спустя получил грант на девятимесячную стажировку в Стэнфордский университет. Два этих факта важны для последующего повествования.
Во-первых, значительная часть «Крафта» происходит в Стэнфорде. Во-вторых, в благодарности, помещенной в конце книги, Люшер извиняется перед Швейцарским национальным фондом и коллегами за то, что диссертацию не закончил, хотя и оговаривается: «Зато появился предлагаемый читателю роман, в котором отразилось многое из того, о чем я думал в рамках научной деятельности». Сейчас автор живет в Мюнхене и, кроме литературы, занимается политикой.
Роман построен как классическая сказка по Проппу или по инструкциям для сценаристов от Роберта Макки. Нелюбимая жена посылает главного героя Рихарда Крафта (Рихард — «храброе сердце» по-старонемецки, Крафт — «сила»; чем не имя для сказочного героя) за океан, в далекую сказочную долину добыть миллион долларов, на которые он сможет купить себе свободу — развестись. Где-то там в далекой от родной Германии Калифорнии находится Стэнфорд, где за лучший доклад на конференции по теме «Теодицея и технодицея: оптимизм для нового тысячелетия» волшебник-кощей, почти уже вечно живущий эксцентричный миллиардер, технооптимист Эркнер обещает такую награду. Кроме того, совсем близко, в Сан-Франциско, живет бывшая подруга Крафта. Она была не в его вкусе и не любил он ее особо, но именно встречу с ней герой выбирает как дополнительную лирическую цель.
В «Крафте» мы встречаем и другие обязательные атрибуты сказки. У героя есть помощники: друг юности, организующий приглашение на конференцию, и фантастическое животное — кот-гибрид размером со среднюю собаку. Враги: портрет Дональда Рамсфельда и мексиканская уборщица, мешающие герою работать, чтобы добраться до цели. Есть и опасные приключения: «кораблекрушение» на лодке для академической гребли, проход через кампус, захваченный стрелком, и так далее.
Йонас Люшер
Но при этом философ, экономист, филолог Рихард Крафт не в состоянии описать свои чувства просто. Он пытается анализировать себя беспрестанно, пользуясь профессиональным языком, волапюком интеллектуала-гуманитария, наполненным цитатами, в том числе и скрытыми, аллюзиями на великих предшественников и современников. С героем происходит профессиональная деформация — он воспринимает себя как объект собственного исследования.
Читатель может принять роман за сатиру, однако «Крафт» не только критика современного состояния интеллектуального сообщества. Именно швейцарская нейтральность Люшера позволяет ему немного отстраненно смотреть на важнейшие изменения в мире, вычленять и замечать самое важное. Он видит опасность не в алармистском «конфликте цивилизаций», борьбе просвещенного «золотого миллиарда» с голодными нищими варварами. Средневековье движется к нам вовсе не с Востока.
Отвечая на вопрос, о чем роман, Йонас Люшер отвечает: «О соотношении между оптимизмом и пессимизмом, о разнице во взгляде на будущее интеллектуалов, по презрительному выражению Трампа, Старой Европы и бизнес-элит IT-индустрии Кремниевой долины, слепо верящих в технологический прогресс как в абсолютную ценность».
Технооптимизм XXI века еще не до конца отрефлексирован, а в России особенно. Пока общество разделено на технофилов и технофобов, дискуссия лежит в области футурологии. А популярная футурология все же ближе к фантастической литературе, чем к науке. Крафт, ученый из Европы, попадает в святая святых этого «прогресса» и неминуемо сталкивается с духом и настроениями технооптимистов. Многое его удивляет и шокирует, но он достаточный циник, чтобы подготовить доклад, удовлетворяющий заказчика, и победить в конкурсе. Он в состоянии написать технодицею. Для победы, ради приза, он будет жонглировать теориями и фактами, он же профессионал.
Профессионализм его состоит именно в выполнении работы качественно, в срок и в рамках заказа, а вовсе не в поисках истины. О какой истине вообще можно говорить в век постмодернизма. Тогда в чем же конфликт? Разве циник-профессионал не в состоянии договориться со странными, диковатыми, имеющими весьма отдаленное представление о философской этике миллиардерами-романтиками? Почему Рихард Крафт терпит крах?
Смею предположить, что в романе можно найти ответы на эти вопросы. Недаром же автор так много времени посвящает юности, годам образования и становления героя. Люшер описывает восьмидесятые пристально, это важное «осевое» время повествования. В самом начале книги, в первом отступлении, знакомящем нас с прошлым Крафта, позиция героя формулируется так: «Ему хотелось выделяться чем-то особенным, и он обратился к тэтчеризму, мировоззренческому течению, изолирующему его от от прочего студенчества и переводящего его из разряда многообещающих в разряд чудаковатых многообещающих, а значит, необъяснимым образом и в разряд многообещающих среди многообещающих».
Крафт прагматично отказывается от мировоззрения своего круга, от юношеского романтизма и утопических надежд, совершенно осознанно становится сторонником неолиберализма не по идейным соображениям, а ради успешной карьеры. Он становится беспринципным профессионалом, разделяющим чуждые ему ценности. Антисоциальность Крафта делает его почти свободным от общества и от обязательств, культурных, семейных да и любых других. Крафт вздыхает свободно, когда узнает о втором побеге своей первой возлюбленной, но продолжает, как и подобает свободному налогоплательщику, перечислять деньги на содержание детей. Спустя двадцать лет он мечтает освободиться и от жены с дочерями. Но освободиться прилично, «выкупив» свободу. Крафт пытается отказаться от этики как в науке, так и в повседневной жизни, что в Европе значительно сложнее.
Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер бегут за собачкой, 1986 год
Оказавшись в Калифорнии, герой сталкивается с «романтическими циниками», на полном серьезе строящими персональную утопию, утопию для немногих. Цинизм поколения Крафтов изъял из их системы мира представления о социальном, об этике, не оставив ничего взамен. Они с молодых лет были уверены в абсолютной справедливости невидимой руки рынка. О нравственности молодое поколение преуспевающих оптимистов знает лишь из вульгарного прочтения «Протестантской этики» Вебера. Они вообще не задумываются над понятием социальной справедливости, оно для них не существует. Печальный конец Крафта связан не с невозможностью решения поставленной задачи, а с пониманием, что именно он и ему подобные, пошедшие на недопустимый интеллектуальный компромисс в восьмидесятые, ответственны за нынешнее поколение.
Жесткий технооптимизм условной Кремниевой долины является прямым наследником тэтчеризма, который представил мир без мечты. Новая мечта проросла на бесчеловечных в полном смысле этого слова индивидуалистических основаниях. Каша в голове миллиардера Эркнера, сочетающего в себе личное бессмертие на земле, веру в бога, абсолютную уверенность в пользе и безграничных возможностях технического прогресса и прочее, совершенно не мешает ему зарабатывать миллиарды. Утопия Эркнера не мечта по сути, а маркетинг.
Актуальность романа можно доказать, выискивая множество параллелей с нашей жизнью. Впрочем, у всякой небанальной книги таких параллелей и сходств можно найти или выдумать множество.
Работая над рецензией, я случайно наткнулся на заметку в «Коммерсанте», где молодой романтический юноша, первый русский финалист авторитетного конкурса Breakthrough Junior Challenge, основанного Цукербергом и Брином, излагает свои планы на будущее. От удивления я перечитал ее несколько раз. Артем Кирсанов слово в слово, на уровне цитаты, повторяет планы Эркнера из художественного романа «Крафт» Йонаса Люшера.
Может быть, звон колокола на башне Стэнфордского университета в трагикомическом финале романа возвещает новую эпоху? Может, он звонит по... Ну, вы знаете.
