Марина Степнова. Сад. М.: Редакция Елены Шубиной, 2020
Новый роман автора «Женщин Лазаря» и «Хирурга» вызывает смешанные чувства. Претендующий на то, чтобы быть наследником большого русского романа, «Сад» скорее не оправдывает ожиданий. Конечно, в нем есть отсылки к Толстому, Чехову, Тургеневу, любимый классиками сад, который в конце вырубают пришедшие на смену старым уездным дворянам новые люди, и вечный доктор-немец. Но на этом, пожалуй, и все. С другой стороны, хорошо, что «Сад» не пытается подделаться под прозу XIX века: это взгляд современного человека в ту эпоху.
Итак, в зажиточной дворянской семье Борятинских появляется поздний и нежеланный ребенок — девочка, которую назвали Наташей, Тусей, в честь Наташи Ростовой: «Войной и миром» зачитывалась ее мать, сорокалетняя Надежда Александровна. Воспитание юной княжны почти полностью взял на себя доктор Мейзель, он даже специально переехал в усадьбу к Борятинским, чтобы сопровождать Тусю повсюду. Главной страстью юной княжны с ранних лет стали лошади.
К шестнадцати годам она знала о животных все и мечтала только о том, чтобы вывести собственную породу. Девочка выросла своенравной и четко понимающей, чего она хочет. С чувствами окружающих Туся не особенно считается: уводит жениха у Нюты, девочки, взятой княгиней на воспитание, вырубает сад, которым так дорожила Надежда Александровна, пока та лежит в своей спальне и тихо умирает. Возможно, единственный, к кому Туся питает подлинные чувства — старый врач Мейзель. Она долго плачет после его смерти, но и то ее слезы быстро высыхают, когда героиня узнает, что все свои сбережения старик завещал не ей. Девушка тут же принимается за постройку конного завода.
Такова сюжетная канва «Сада». Главный недостаток романа — непродуманность персонажей. Скорее всего, Степнова хотела сделать их выпуклыми и сложными, показать, что они прежде всего люди, терзаемые страстями. Но получилось неубедительно. Григорий «Грива» Мейзель больше других отличается странным поведением. Врач, сторонник руссоистского воспитания, спасший сотни крестьян, он не задумываясь схватил за горло крестьянку, посмевшую вслух сказать о Тусе, что она немая и ей ее жаль (девочка долго не говорила). Мейзель душил крестьянку так, что та потеряла голос навсегда. Гуманистические принципы отступают на второй план. Мейзель вообще презирает тех, кого лечит, в особенности, крестьян: «Звери сплошь, гоминиды первобытные! Быка спьяну ободрать заживо да на кольях схватиться — вот на это их совместной деятельности только и достает». Страстная отцовская любовь к Тусе отдает первобытным ужасом: «Что толку, что он вытащил с того света сотни и тысячи чужих детей? Да он передушил бы их сейчас своими собственными руками — всех по очереди, ни секунды не сожалея. Лишь бы Туся заговорила». Даже воспитанницу княгини Нюточку, ни в чем неповинную сироту, он ненавидит, потому что она теперь рядом с Тусей. Есть в этом нечто противоречащее логике персонажа, заставляющее усомниться в его подлинности.
О главной героине, Тусе, в аннотации сказано, что «она ведет себя как абсолютно — ненормально даже — независимый человек. Сама принимает решения — когда родиться и когда заговорить. Как вести себя, чем увлекаться, кого любить или ненавидеть. Это история о том, как трудно быть свободным человеком в несвободном мире». Конечно, Туся свободна и независима, но все это дается ей легко: она привыкла, что каждое ее желание спешат исполнить. Единственная трудность, с которой Туся сталкивается, — когда Мейзель запретил ей, маленькой, сквернословить, да недолгое огорчение, что ей нельзя выучиться на ветеринара. Вот и все препятствия в ее жизни. Она настолько привыкла делать, что ей вздумается, что не моргнув глазом уводит жениха у своей «сестры», воспитанницы ее матери. Тусе ни разу не пришлось сделать хоть сколько-нибудь сложный выбор, отказаться от чего-то, испытать страдание. Поэтому совершенно непонятно, почему ее «свобода в несвободном мире» преподносится как нечто особенное, когда это попросту результат эгоизма и вседозволенности. Владимир Радович — жених Нюты, а затем Туси, странным образом сочетает в себе добросердечие и холодный расчет.
Проблема еще и в том, что неясно, как сама Степнова относится к своим героям: кому сочувствует, кому сопереживает, какие чувства она хочет вызвать у читателя и зачем.
Марина Степнова. Фото: «Редакция Елены Шубиной»
Герои появляются на сцене, чтобы сказать несколько слов, а то и вовсе молча, чтобы потом исчезнуть навсегда. Словно отработанный, ненужный автору материал, исчезают князь Борятинский, Нюточка, старшие брат и сестра Туси — Лиза и Николай, и логика их появлений и исчезновений вновь не убедительна.
Крестьяне низведены в романе до неразумных, равнодушных ко всему статистов, правда, необходимых, — надо же кому-то выносить «еще теплые ночные вазы». При перестройке усадьбы возведение школы для крестьянских детей даже не обсуждается — им ни к чему: «Народ в свежекупленной Анне поражал своим невежеством и ленью. Ленью и невежеством. Как везде». Крестьянам, в понимании Степновой, «все равно»: «И на каменное это, безнадежное „все равно” невозможно было повлиять никакими революциями, реформами или нравственными усилиями хороших и честных людей, которые век за веком чувствовали себя виноватыми только потому, что умели мыслить и страдать сразу на нескольких языках». Тот факт, что слуг больше не принято хлестать по щекам, преподносится чуть ли не как достижение гуманизма: «Пусть, ступайте, — распорядилась Надежда Александровна, коря себя за гневливость. Вольтера читать, „Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта” осенними листьями закладывать! И выходить из себя из-за какой-то малины!». Зато когда Радович просит свою жену уволить конюха Андрея, на котором держится вся конюшня, Туся предлагает его выпороть. И не вполне понятно, говорит ли она это, чтобы подразнить мужа или все-таки всерьез. Словом, умение мыслить и сострадать не пригодилось никому.
Заигрывая с не раз упоминаемой «Войной и миром», Степнова помещает частную историю своих героев в большой исторический контекст. Лучшим другом юности Владимира Радовича был Александр Ульянов — старший брат Владимира, народоволец, повешенный за подготовку покушения на Александра III. Борятинский выведен другом юности Александра II — однако и тут не обошлось без казусов. Князь называет бывшего товарища по играм исключительно Сашкой: «Сашка и Володька — они выросли вместе, вместе были не раз сечены за шалости, вместе волочились по молодости за одними и теми же красавицами — то за Бороздиной, то за Давыдовой, одной из любовниц они даже вполне по-братски обменялись...» Отчего-то в этом месте вспоминается гоголевское «Ну что, брат Пушкин?». Дело, конечно, не в вымышленной дружбе, а в том, что едва ли можно представить, будто родовитый дворянин, пусть и выросший вместе с цесаревичем, позволяет себе именовать императора Сашкой — вещь, немыслимая для человека XIX века. Потом еще Владимир Борятинский задается вопросом (правда, по поводу любовницы императора): «Черт, как Сашка сумел устроиться так ловко, как он сам постыдно прошляпил свою единственную жизнь?» Действительно, император всероссийский, царь польский, великий князь финляндский, Александр Николаевич, когда же вы успели? Вообще же от героев «Сада» по большей части остается ощущение косплея: будто современных людей обрядили в одежды XIX века.
Несмотря на все досадные несуразности, у романа «Сад» не отнять обаяния. Что Степновой удается великолепно, так это любовные и легко визуализируемые описания предметного мира: от матовой сливы до драгоценной старинной шали. Эти детали наполняют текст жизнью, даже тараканами хочется любоваться: «По ночам по стенам и потолку неторопливо кружили тараканы, торжественные, черносливовые и такие громадные, что слышно было, как они шли», — это, конечно, искусство, почти утраченное современной русской прозой. Удивительным образом предметный мир романа скрадывает недостатки описания героев и их поступков.