Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Илья Долгов. Сциапоника. Поэтический и практический гид для грациозного растениеводства. СПб.: Все свободны, 2024. Содержание. Фрагмент
Созревание уроженца Черноземья Ильи Долгова как самостоятельного и самобытного художника пришлось на годы политического оптимизма, поразившего мир вслед за глобальным экономическим кризисом. На галерейных выставках той поры удивительно и диковато смотрелись аскетичные работы с хрупкими мумиями растений, так и бегущие от получившей социальное одобрение карнавальной милитантности. Своей демонстративной хрупкостью они разительно выделялись не только на фоне гальванизированного Мая 1968-го, но и в более естественной для себя среде сайнс-арта с его интересом к природной монументальности.
Любовь широких народных масс Долгову принесла «Лесная газета», начавшая выходить в декабре 2013 года и завершившаяся как проект в феврале 2021-го. Уже само название сбивало с толку: настолько прямая отсылка к Виталию Бианки могла восприниматься как хулиганская ревизия негативного школьного опыта принудительного чтения литературы для детей и юношества. Еще больше удивляли тексты, фотографии и видео, опубликованные от лица некоего редактора — то ли гениального младенца, то ли пришельца из космоса, впервые в жизни видящего земные заросли, пустоши, домашних и лесных зверей.
«Субъект этого проекта — отдалившийся от социума, пассивный в своем политическом самоопределении персонаж, имеющий прекрасную осведомленность о главенствующем в историческом периоде режиме описания», — писал в 2015 году о «Лесной газете» Никита Сафонов, также определивший невидимого нарратора как «отшельника, символически вернувшегося в Древнюю Грецию с томом аналитической философии».
Это определение проницательно выявляет природу сильного эстетического эффекта, которое производит искусство Долгова. Мнимая наивность в нем обернута в строгий философский язык, а «детское» изумление перед увиденным возникает из глубокого знания предмета. «Лесная газета» как будто пародировала метод научного познания действительности с его культом воспроизводимого эксперимента: каждый номер заканчивался «домашним заданием»: читателю предлагалось повторить полевые исследования редактора, чтобы убедиться, насколько уникален каждый опыт встречи с зарослями, пустошами, дыбями.
И все же, несмотря на всю витальную диковатость, ощущалась в этом проекте прекрасная осведомленность о главенствующем в историческом периоде режиме описания, приземлявшая литературно-художественный проект «Лесная газета» и, вероятно, подгонявшая его под рамки по большей части ограниченного читательского восприятия.
В несколько ином регистре исполнена «Сциапоника» — книга замысловатой судьбы, разросшаяся из документации арт-проекта по выращиванию лопухов в лабораторных условиях, снабженная «элементами автофикшна» (тот самый главенствующий режим описания), опубликованная в начале 2022 года в телеграм-канале автора, по понятным причинам остававшаяся незамеченной до присуждения ей в 2023 году Премии Андрея Белого.
По сути, это чрезвычайно поэтизированная инструкция по взаимодействию человека с растениями — существами, лишенными мышления, но наделенными безусловной гениальностью и потому чрезвычайно сложными в общении. Буквальный перевод неологизма «сциапоника» — «теневодство». Кажется, будто сам термин — интеллектуальная шалость поэта, вдруг обнаружившего, что в слове «растениеводство» присутствуют «тени». Однако из полуслучайного наблюдения этого Долгов выращивает целую экологическую дисциплину с сопутствующей системой ценностей, содержащей важное уточнение:
«Сциапоника не программирует рекомендаций о том, как спасти биосферу: у нее другой интерес и удовольствие. Люди, вывернувшиеся до своих пустых оболочек, встречающиеся с растениями, развоплощенными до своих петлеобразных тенеформ, могут — в спокойном полумраке сциапонических ниш — упражняться в том, чтобы неуверенно, деликатно, ответственно, безуспешно быть живыми среди других живых».
Как и «Лесная газета», книга призывает к прямому действию по собиранию растений и перемещению их в комфортную среду, при этом максимально приближенную к «действительности» — но на этот раз без всякой иронии и травестии. Существенную часть «Сциапоники» составляют советы антипотребительского толка о том, как при минимальных затратах оборудовать флористический уголок в среде городского дома: как подготовить почву для дикоросов, настроить освещение с помощью копеечных диодов с китайского маркетплейса, обеспечить подходящую температуру и питание «сорнякам» — аутсайдерам традиционного (антропоцентричного) растениеводства.
Алексей Конаков, чей недавний «Дневник погоды» в чем-то созвучен «Сциапонике», в «Речи об Илье Долгове» возводит генеалогию проекта к ленинградской «второй культуре», отмечая, что «в этой небольшой книге можно найти очень многое»: любовь к Родине, «поэтику любительства», опыт дидактической (обучающей) литературы.
Не исключая все эти мотивы, хочется добавить два момента из сугубо личного опыта прочтения этой книги, не претендующие на достоверность. Во-первых, «Сциапоника» — тихий гимн воле к укорененности в мире, в котором новое кочевничество сперва стало манящим культом, затем привилегией, а после — потребностью, необходимостью. Человеческая часть планеты Земля пришла в небывалое движение — как по масштабу перемещений, так и по их сумбурности. Как может заниматься растениеводством беженец, мигрант, эмигрант, релокант, цифровой номад — и как много слов со всевозможными оттенками еще появится для описания всех нюансов отрыва от почвы? Это вроде бы очевидный бытийственный кризис, связанный не столько с отрывом от абстрактной Родины, сколько с брутальным переосмыслением того, где место каждого отдельного человека в этом мире (для большинства ответ окажется печальным: нигде).
Во-вторых, прошедший через не всегда увлекательные инструкции к организации собственной почвы в условиях, для того не предназначенных, будет вознагражден ценным замечанием: «Тенеделие [...] нежно и требовательно дополняет экологическое мышление, возвращает ему изысканно-хрупкую противоречивость».
Изысканность и хрупкость — вот без чего начинается апокалиптическое мироощущение, которому, кажется, противостоит «Сциапоника». Призывая к прямому действию по выращиванию лопуха, книга эта может восприниматься как активистская литература, но типа, отличного от получившего массовое распространение в последнее время. Активиста современного типа волнует не человек, а его права, не живые существа, а видовое разнообразие, не народы, а государственные флаги. Активисту современного типа, по сути, без разницы, против чего он протестует, страшно вращая глазами на злобной мордочке: сойдись звезды иначе, он мог бы с таким же успехом служить лоббистом нефтяных корпораций, борцом с «нелегальной миграцией», чиновником или чиновницей. Находясь в плену абстракций, которым надо неукоснительно следовать, он сам не замечает, как превращается в густопсового реакционера, подобно тому, как анархо-маоисты 1968-го легко и непринужденно конвертировались в «новых правых» — респектабельных расистов, нигилистов, эзотериков, глотающих воздушные шары Апокалипсиса, как травяной чай. Вот этому всему и предлагает альтернативу «Сциапоника» — книга о возвращении от абстракции — к зерну, которое необходимо сосредоточенно исследовать и вылущить, от надмирных гиперобъектов — к близким лопухам.
В связи с этим можно сесть на тенистой террасе с виноградом, сжираемым мучнистой росой и лучами Марфина лета, посмотреть, как ростки все того же винограда ловко и несколько зловеще хватаются за нити москитной сетки на окне, представить, как они же, когда ты умрешь и превратишься в мумию, так же гениально и равнодушно сцепят твои мумифицированные веки, проникнут внутрь пустеющего трупа, поначалу встретят сопротивление желудочного сока, на время отпрянут, чтобы вернуться позже и продолжить вторжение в органику, бывшую тобой. Представить все это и, быть может, вслед за Ильей Долговым повторить:
«Клещи, акариды! Я завидую вам. Я завидую тому, что вы туча пыли. Я завидую тому, что вы понимаете свою жадность и знаете, что с ней делать, — отказываясь знать, чем все закончится».