Лешек Колаковский. Разговоры с дьяволом. СПб: Jaromír Hladík press, 2019. Перевод с польского Юрия Чайникова
ЭЛ: Милый дьявол! Рад нашей с вами новой встрече.
Д: Взаимно. Ты всегда так много интересного мне рассказываешь. Зачем сегодня вызвал?
ЭЛ: Мне бы хотелось поговорить с вами о книге Лешека Колаковского «Разговоры с дьяволом», в которой вам отведена немалая, мягко говоря, роль.
Д: Это хорошо. Я всегда с большим любопытством читаю, что обо мне пишут. А кто такой этот Колаковский? Какой-то богослов?
ЭЛ: Не совсем. Колаковский — главный польский философ своего поколения. Детство его пришлось на период нацистской оккупации. Отца его расстреляли, начальное образование он получил подпольно. В общем, хорошего мало... Неудивительно, что молодой Лешек стал коммунистом и даже вступил в Партию.
Впрочем, довольно скоро пан Колаковский разочаровался в идеалах коммунизма, придя к выводу, что ужасы тоталитаризма — прямое следствие учения Маркса, а сталинизм — его логическое завершение...
Д: Больше всего на свете люблю подобные обобщения. Казалось бы, история ХХ века должна была научить вас, что фашизм не всегда тоталитарен, а демократия не всегда приносит свободу.
ЭЛ: Понимаю вашу иронию, но именно к таким выводам и пришел Колаковский. Довольно скоро он перешел из стана «ревизионистов-уклонистов» в прямую оппозицию социалистическому режиму. В конце 60-х ему запретили преподавать, и Колаковский эмигрировал в США, где получил должность в Беркли. Затем перебрался в Англию, чтобы работать в Оксфорде. В 80-е он активно участвовал в диссидентском движении, состоял в зарубежной правозащитной группе, связанной с «Солидарностью».
Д: Довольно типичная биография польского интеллектуала своего времени...
ЭЛ: Соглашусь. В общем, от воинствующего атеизма Колаковский постепенно пришел к католической вере, написав немало работ, посвященных критике Церкви, христианства и Писания с позиций послевоенного европейского гуманизма. Параллельно он исследовал феноменологию Гуссерля, став одним из ведущих специалистов в этой области.
Д: Крайне интересно. Так о чем же книга, которую ты решил со мной обсудить?
ЭЛ: «Разговоры с дьяволом» — восемь эссе, написанных Колаковским в первой половине 60-х. Эта небольшая книга вышла в Варшаве в 1965 году, затем ее переиздали в США и Великобритании, и вот она наконец дошла до русскоязычного читателя. Я даже не знаю, как назвать жанр, в котором работает Колаковский в этой книге. Наверное, это юмористическая философия или же философские юморески. Героями эссе «Разговоров с дьяволом» стали Мартин Лютер, Артур Шопенгауэр и, конечно же, вы.
Д: Это мне приятно.
ЭЛ: Не обольщайтесь. Вы там выставлены полнейшим идиотом.
Д: Жаль. Продолжайте.
ЭЛ: Ключевым текстом сборника мне видится «Искушение святого апостола Петра», в котором, например, говорится:
«Из ближайшего будущего до тебя уже доносится хруст костей твоих, которые будут пробиты гвоздями, пронзающими под ударом молота длани твои. Ты уже предчувствуешь, как одна за другой будут рваться мышцы на руках и на шее, уже чуешь на губах соленую влагу собственной крови, когда из лопнувших легких она хлынет в горло. Еще бы, ты ведь уже ощущаешь, как грудь твою спирает болезненная духота, как ты тщетно пытаешься, точно рыба выброшенная на берег, уловить ртом хотя бы глоток воздуха и как схлопываются от разрыва раздутые легкие. А железо в суставах ног? Ты ведь чувствуешь его, Петр? И как пот, обильный пот, смешанный с кровью, заливает тебе глаза? А кожу, „выделанную” палками солдат и восторженной толпы? А колени, перебитые прутом, и лицо, порезанное ножом? Вот только гомона зевак ты не услышишь с креста, даже не почувствуешь брошенных в тебя и достигших цели камней. А что, наш народ любит массовые утехи, любит посоревноваться в меткости крепкой руки и острого глаза, особенно по легкой, неподвижной цели».
И так далее.
Думаю, не ошибусь, если предположу, что в этом эссе и Петр, и Искуситель — сам Колаковский, оценивающий перспективы отречения от Партии.
Д: Метафора весьма прозрачная. Удивительно, как это пропустила коммунистическая цензура. Видимо, мой недосмотр.
Лешек Колаковский
ЭЛ: С вашего позволения я продолжу.
Д: Да, конечно.
ЭЛ: Проводя параллель между диссидентством и муками пострадавших за Христа, Колаковский выводит страдание и муки сомнений на вневременной уровень, чтобы хоть как-то преодолеть изрядно измельчавшее к тому времени бытие...
Д: Неплохо сказано. А главное — понятно.
ЭЛ: Смеетесь? Смейтесь. Но стоит ли сравнивать репрессии, грозившие вольнодумцу в ПНР, со страданиями первомучеников?
Д: Почему бы и нет? Это же общее место в послевоенной европейской литературе. Вспомни хотя бы «Пятую печать» Ференца Шанты.
ЭЛ: Может, вы и правы. Так о чем же я? А! Я хотел сказать, что в других текстах сборника автор не так прямолинеен. Например, лично для меня осталось загадкой, что он хотел сказать в эссе «Разговор доктора Лютера с дьяволом в Вартбурге в 1521 году».
Позвольте процитировать фрагмент, в котором Мартин Лютер, прервав перевод Библии, обращается к вам:
«В этот раз, в этот один-единственный раз, если ты хочешь, я могу на сделку с тобой пойти. Один договор на один день, на один час, хочешь? Я на сегодня работу над Священным Писанием отложу — вот уже добыча для тебя, — потому как если Библия из типографии на день позже выйдет, то как пить дать хотя бы одна душа не успеет спастись и ты тем самым будешь в выигрыше. Получишь вознаграждение. Но за это я лишь одного от тебя потребую. На один час ты откроешь для меня и покажешь свою обитель со всем, что там есть. Чтобы я там и папу римского увидел в сере кипящей, по самую шею погруженного, римских прелатов на вертеле, словно дичь, вертящихся, поэтов-лицемеров, твое племя, в ледяную пустыню навеки помещенных; вот на это я посмотрел бы, потешил взор. Ну что, покажешь? Тебе ведь это ничего не стоит, а выгода верная — одна-две души неспасенных из-за задержки выхода Библии».
Д: Мартин примерно так и говорил, но другими словами. Более красноречиво.
ЭЛ: Оставим в стороне вопросы вкуса. Но что же хочет сказать Колаковский? Он критикует утилитаризм Реформации? Пинает труп Мартина Лютера?
Д: Мне кажется, он не критикует утилитаризм Реформации и даже не занимается пинанием трупа Мартина Лютера, а поддается моему любимому греху — греху празднословия.
ЭЛ: Колаковский вообще очень неровный автор и сам об этом знает. Как я уже говорил, он с легкостью, с какой меняют перчатки, отрекся от марксизма в пользу буржуазной либеральной мысли.
Д: Мне так нравится, как ты говоришь «буржуазный» и «либеральный». Это выдает в тебе большевика.
ЭЛ: Ни в коем случае. Данные эпитеты я употребляю сейчас без каких-либо коннотаций, положительных или негативных... Вы так нехорошо на меня посмотрели. Я забыл, что хотел сказать.
Д: Ты, наверное, хотел сказать, зачем же, на твой взгляд, читать эту книгу.
ЭЛ: Да, действительно. Зачем же тратить свое время на «Разговоры с дьяволом»? Для добросовестного читателя это не столько богословский трактат, облаченный в литературную форму, сколько ключ к пониманию восточноевропейской демократической мысли. Стремясь к идеалам свободы и обретения подлинного человеческого достоинства в самом лучшем смысле этого слова, она, подобно книге Колаковского, зачастую скатывается в бессмысленное — и в некоторым смысле беспомощное — ехидство. Читая «Разговоры с дьяволом», я вижу в их авторе человека бесконечно благородного, но будто бы боящегося собственных мыслей. Он жаждет того, чтобы текущий миропорядок радикально изменился, но сам он не радикал и даже не реформатор. Он конформист. Конформист от Бога. Он обречен на бесконечную беготню между высокой мыслью и плоской шуткой. Такова расплата за непоследовательность. К слову, сам осознавая это свое качество, Колаковский написал «Похвалу непоследовательности» — одно из лучших его сочинений среди выходивших на русском языке. Однако что есть поиск истины, или, если вам угодно, веры, как не бесконечное смятение?
Д: Дорогой мой, не надо больше патетики, меня от нее тошнит.
ЭЛ: Вы правы, я заболтался. Так что же вы, милый дьявол, думаете об этой книге?
Д: Буду краток. Думаю, что всякое легкомыслие, проявляемое большими мыслителями, когда речь заходит о моей персоне, вкладывает в мою очаровательную когтистую лапу пару игральных костей. На одной из них только тройки, а на другой — одни четверки. Я понятно выразился?
ЭЛ: Не совсем. Но и на том спасибо. А теперь вам пора уходить.
Д: Я уйду, когда посчитаю нужным.
Что читать:
Лешек Колаковский. Разговор доктора Лютера с дьяволом в Вартбурге в 1521 году
Лешек Колаковский. Социальная мысль ХХ века: карнавальное начало
Лешек Колаковский. О толерантности
Ольга Серебряная. Счастье можно только вообразить
Войцех Карпинский. Лешек Колаковский: Набросок к портрету
Andrzej Friszke, Tadeusz Koczanowicz. Leszek Kołakowski’s political path