Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Василий Покровский. Кристофер Нолан. СПб.: Сеанс, 2024
Пополнение в серии «Лица» журнала «Сеанс», в которой ранее вышли книги о Дэвиде Финчере, Джеке Николсоне, Максе фон Сюдове, Дэвиде Линче, Дарио Ардженто и других замечательных деятелях киноискусства.
Кристофер Нолан, как говорится, не нуждается в представлении. Главный мегаломан современного кино, совместивший майклбэевский размах с мессианством Тарковского и эстетизмом Кубрика, — режиссер, от фильмов которого не скроется никто.
Молодой автор текстов о кино Василий Покровский предлагает пересмотреть все фильмы Нолана — от евронуарового дебюта «Преследование» до метафизического эпоса «Оппенгеймер».
Книга Покровского развенчивает представление о британце как талантливом, умелом, изощренном, но все же ремесленнике, зарабатывающем миллиарды на грандиозных аттракционах с впечатляющими, но пустоватыми сюжетными твистами ради сюжетных твистов.
Нолан, если обозревать его творческую биографию от начала до конца, оказывается создателем подчеркнуто личного кино о больших коллективных нарративах. Более того, его ленты при желании можно смотреть как одну бесконечную вещь о, как ни странно, Говарде Хьюзе — Нолан давно и долго мечтал снять байопик об Илоне Маске XX века, но его опередил Мартин Скорсезе с «Авиатором».
«Считается, что „Оппенгеймер“ был подготовлен „Доводом“: там ученую, которая изобрела технологию инвертирования времени, называли „Оппенгеймером своего поколения“; а после съемок Роберт Паттинсон подарил Нолану сборник речей физика. Однако апокалиптическая тема в творчестве режиссера тянется еще с триквела „Темного рыцаря“, где над Готэмом нависает угроза ядерного уничтожения. В „Интерстелларе“ и „Доводе“ конец света грозит уже всему человечеству, а „Дюнкерк“ локализует апокалипсис на пляже небольшого французского города. С другой стороны, байопик об отце атомной бомбы кажется еще одной тайной реализацией проекта о Говарде Хьюзе».
В общем, как можно было догадаться, все не так просто в киновселенной сэра Нолана.
Валерий Шпякин. 0,5. СПб.: Азбука-Аттикус, 2024
«Данная книга никоим образом не пропагандирует наркотики. Напротив — всячески осуждает их употребление и показывает, к чему это может привести», — предуведомляет автор романа «0,5» Валерий Шпякин.
Обычно так пишут, когда хотят намекнуть, что читателя ждет самая экстремальная пропаганда употребления психоактивных веществ, но не в этом случае.
От романа под названием «0,5» ждешь чего-нибудь в духе культовой «оранжевой» серии: если не Берроуза, то хотя бы Стюарт Хоума или Кэндзи Сиратори, то есть чистого овердрайва альтернативной контркультуры. Ничего подобного здесь нет и в помине: ни того, как вещества переключают шифты сознания, даруя инсайты, ни эстетического протеста против буржуазной культуры обывательской морали, ни овердрайва альтернативной контркультуры.
Перед нами грязный парадокументальный реализм даже не про дно, а про днище общества, ниже которого — только нездешняя бездна; это история о параллельной и густонаселенной вселенной пушеров и кладменов, а по-русски — барыг и закладчиков, которую принято не замечать от греха подальше.
«Один раз пацаны даже провели эксперимент: Дима ввалился в аптеку и попытался купить пипетку, но получил ответ фармацевта: „Извините, кончились“. Через десять минут он отправил свою барышню, и, разумеется, аптекарь с улыбкой тут же отыскал требуемую вещь. Лишнее подтверждение тому, что все всё сознают».
Хэппи-энд здесь, само собой, не предусмотрен. Так уж устроен наш мир: организатор крупного наркобизнеса никогда не получит сполна и по заслугам, рядовой закладчик всегда окажется крайним и сядет на большой срок по статье, неспроста прозванной «народной». Исключения бывают, но они вам не понравятся.
Виктор Астафьев. Из тихого света. М.: Литературный институт имени А. М. Горького, 2024. Содержание
Советскую литературную классику сложно назвать чем-то безусловным и навеки устоявшимся: сколько авторов якобы первого ряда было выброшено из школьных учебников и сколько еще действительно значительных писателей нуждаются как минимум в переосмыслении и реконтекстуализации. С этой точки зрения довольно любопытно взглянуть на сборник текстов Виктора Астафьева, выпущенный в рамках хорошей литинститутской серии «Писатели о творчестве»: в книгу вошли избранные «Затеси» (так В. П. называл свои художественные миниатюры, писавшиеся на протяжении многих лет), а также статьи, интервью и отрывки из писем, объединенные понятно какой темой. Редактор издания, не в обиду ему будет сказано, преподносит все это читателю как чистейшую амброзию духа, и у нас, разумеется, нет никаких оснований сомневаться в высоких человеческих качествах и исключительной одаренности заслуженного писателя, однако, что на самом деле сможет извлечь из такой книги наш современник, особенно если он, как автор этих строк, был в свое время крепко травмирован приснопамятной «Людочкой» и не только, не совсем понятно. Если «Затеси» поражают какой-то нечеловеческой морализаторской жестокостью (в первой же миниатюре в мельчайших подробностях рассказывается буквально о том, как В. П. в детстве чуть было не съели заживо комары на рыбалке), то его прямые высказывания о творчестве, уж извините, кажутся прямо-таки образцом той банальности, которую требовало от советских литераторов мудрое и дальновидное начальство (сюжеты — это не грибы, я не ищу их, они сами меня находят и тому подобное). В общем, еще раз извинимся на всякий случай, но впечатления от этого чтения у нас довольно пасмурные.
«Папа, еще возле озера, повязал мне тряпкой шею по накомарнику, чтоб под него не залезал гнус, и притянутый плотно к шее, продырявленный от костров и носки ситец накомарника прокусывать оказалось способней. Комары разъели мне шею в сырое мясо, разделали ее в фарш. Ситечко накомарника, сотканное из конского волоса, пришито было „на лицо“ домодельными нитками — стежки крупные, время и носка проделали вокруг намордника ячейки, вроде бы едва и заметные, но в них один за другим лезли комары, как наглые и юркие ребятишки в чужой огород. Я давил опившихся комаров ладонью, хлопая себя по наморднику, и потому весь накомарник был заляпан спекшейся кровью. Но скоро я перестал давить комаров, лишь изредка в ярости стукал себя самого кулаком в лицо так, что искры и слезы сыпались из глаз, и комары сыпались переспелой красной брусникой за воротник брезентовой куртки, их там давило, растирало, воротник отвердел от пота, крови, прилипал к обожженной шее».
Гюстав Кан. Солнечный цирк. М.: Ад Маргинем Пресс, 2024. Перевод с французского Ольги Панайотти
Гюстав Кан — французский поэт-символист из круга Стефана Малларме, выступал также как критик и литературовед, участвовал в деятельности знаменитого журнала «Меркюр де Франс». Был одним из пионеров верлибра, который пришел в европейскую поэзию как раз из Франции. А еще он писал романы, и «Солнечный цирк», созданный в 1898 году, — один из них. На русский язык его перевели впервые, так что у нас есть счастливая возможность открыть для себя новый образчик символистской прозы.
Если вы читали роман «Наоборот» другого французского автора той эпохи, Жорис-Карла Гюисманса, то примерно представляете, чего от нее ожидать: буйства красок, перечислений дорогих вин и драгоценных камней, утонченных ароматов, старинных книг в кожаных переплетах, экзотических персонажей в изысканных одеяниях, полутемных комнат, дорогой роскоши, бледной болезненности и расслабленного декадентства.
Но, в отличие от сочинения Гюисманса, в романе Кана есть еще и сюжет, в общих чертах соответствующий легенде, которую автор рассказывает на первых страницах своего произведения: некогда прекрасная Лорелея из стихотворения Генриха Гейне, устав сидеть на берегу и глядеть, как моряки устремляются к ней, чтобы, разбив свои корабли о скалы, утонуть у ее ног, решила отправиться вглубь суши, чтобы нести смерть и другим мужчинам, необязательно связанным с морем. В той версии легенды, которую рассказывает маленькому графу Францу его няня, все заканчивается хорошо: Лорелея встречает трувера, увлекается им и забывает про свои убийственные намерения. Но теперь граф Франц вырос, ему предстоит встреча со звездой бродячего цирка, и этой встрече предстоит перевернуть его жизнь, в которой есть место не только меланхолической тоске и мечтам об ускользающей Красоте, но и скучным ссорам с родным братом из-за родительского наследства.
«В сияющей повозке, запряженной четверкой лошадей — белой, вороной, рыжей и буланой — сидит женщина! Солнечные лучи играют на лошадиных попонах и повозке; у ее ног негритянка и молодой аннамит в зеленом тюрбане; на ней простое белое одеяние, на пальцах и на запястьях серебряные кольца, молочно-белая шея и руки обнажены, глаза сияют полуденной небесной синевой, на щеках играет розовый румянец, длинные волнистые волосы, чей блеск может соперничать с солнцем и пламенем, отливают медью и золотом. В одной руке эта прекрасная, гордая и смелая женщина держит поводья, в другой скипетр.
И Франц прошептал:
— Солнечная Принцесса!»