Майкл Ко. Разгадка кода майя. Как ученые расшифровали письменность древней цивилизации. М.: Бомбора, 2021. Перевод с английского Дмитрия Беляева. Содержание. Фрагмент
Книга американского археолога и исследователя культуры майя Майкла Ко «Breaking the Maya Code» вышла в 1990 году, однако до отечественного читателя добралась лишь недавно, хотя сам автор горячо приветствовал ее издание в нашей стране. Дело в том, что по какому-то удивительному совпадению две главные фигуры в истории дешифровки майяской письменности — советский ученый Юрий Кнорозов и (к сожалению, гораздо менее известная у нас) дочь белоэмигрантов Татьяна Проскурякова — связаны с Россией. Выходцем из нее же является и жена Майкла Ко, Софья Добржанская, «серый кардинал эпиграфики майя» и дальний потомок Достоевского.
Ко не дожил всего год до появления русского издания своей книги, однако «Разгадку кода майя», скорее всего, ждет читательский успех. Этому способствует и чрезвычайно легкий стиль изложения автора, и находящаяся на слуху тема (хотя, как мы увидим далее, книга Ко является далеко не самым ценным источником информации о Юрии Кнорозове и советской школе майянистики).
Как заставить говорить мертвый язык
«Разгадка кода майя» начинается с обширного экскурса в историю того, как расшифровывались древние письменности. Ко объясняет, что для этого требуется сочетание нескольких факторов: наличие обширного корпуса текстов, обнаружение билингвального памятника с надписями на двух языках, один из которых уже известен, понимание учеными культурного контекста данной цивилизации (традиций, топонимов, имен и титулов царей).
Самое важное, что к моменту дешифровки письменности должен быть хотя бы приблизительно известен язык, на котором она создавалась (реконструирована его предковая форма или как минимум определена языковая семья). Если без некоторых пунктов из перечня выше лингвистам иногда удается обойтись, то, как подчеркивает Ко, без понимания языка еще ни одна письменность дешифрована не была. Именно поэтому до сих пор не прочитаны, например, надписи на печатях из долины Инда и далека от дешифровки этрусская письменность: ученые не могут определить происхождение этих языков и найти родственные им.
Шампольон смог дешифровать письменность древнего Египта благодаря обнаружению знаменитого Розеттского камня с билингвальной надписью греческими буквами и египетскими иероглифами, а также собственному пониманию, что язык времен фараонов является предком коптского и обладает схожей грамматикой.
Вплоть до открытия Шампольона в науке на протяжении веков господствовала почерпнутая от неоплатоников точка зрения, что египетское письмо представляло собой идеограммы — «знаки, передающие метафизические идеи, но не их звучание на конкретном языке». Посредством этих символов египтяне якобы выражали свои мысли напрямую, не прибегая к буквам, предложениям и словам. В действительности же, объясняет Ко, письменностей, не основанных на алфавите, никогда не существовало.
Вторая глава посвящена современным языкам майя, которые выступают для исследователей в том же качестве, что коптский для египтологов, и истории городов-государств Юкатана. Классический период, или «золотой век», истории майя продолжался с середины III в. до конца IX вв. н. э.: именно тогда были построены циклопические города, воздвигнуты дошедшие до нас монументы и созданы фрески с иероглифическими надписями. К началу X века эта цивилизация по причинам, до сих пор остающимся предметом научных дискуссий, пережила катастрофический упадок: население перестало возводить каменные сооружения и покинуло свои города. Постклассический период характеризуется приходом тольтекских завоевателей и междоусобными войнами и завершается с появлением на Юкатане испанцев.
Предельно лапидарно остановившись на постклассическом периоде истории майя, Ко переносит читателя в 30-е годы XIX века, когда европейская ученая публика начала предпринимать пробные шаги в направлении дешифровки майяской письменности. Американистика тех лет была переполнена чрезвычайно эксцентричными людьми, ведь, как отмечает Майкл Ко, «жесткая академическая метла еще не вымела из науки любителей древности с их необузданным поисковым энтузиазмом».
Ирландский дворянин Эдвард Кинг был одержим идеей доказать, что Новый свет заселили древние евреи, истратил все свое состояние на издание колоссального объема фолиантов из серии «Древности Мексики» и умер в долговой тюрьме. Жан-Фредерик Вальдек, который в 1822 году перерисовал для книги «Описание руин древнего города» классические иллюстрации Рикардо Альмендариса, сделанные в 1787-м во время исследования развалин Паленке, верил, что цивилизация майя произошла от индусов, поэтому добавлял к зарисовкам иероглифов изображения слонов. Константин Сэмюэл Рафинеск, которого многие антропологи считают мошенником, пробовал себя едва ли не во всех областях знания — от ботаники, истории и географии до истории, поэзии и философии — и полутора десятке профессий, а умер в такой нищете, что арендодатель пытался продать его труп медицинскому училищу, чтобы хоть как-то погасить долги.
Зарисовки Рикардо Альмендариса, сделанные во время исследования майяских руин близ Паленке (Мексика), 1787
Источниками, доступными исследователю того времени, были «по-детски и небрежно нарисованные» иллюстрации Альмендариса, перерисованные Вальдеком, а также отдельные изображения из Дрезденского кодекса (так принято называть одну из рукописей, захваченных Эрнаном Кортесом и отправленных в качестве королевской доли добычи императору Карлу V).
«По такого рода публикациям и гений не смог бы добиться значительных успехов в дешифровке», — признает Ко. Несмотря на это, уже в 1832 году завороженному примером Шампольона Рафинеску удалось понять систему счисления майя, разглядеть одну и ту же письменность в надписях Паленке и иллюстрациях Дрезденского кодекса, и самое главное — предсказать, что ее можно будет дешифровать на основе языка современных майя Центральной Америки.
«Азбука» инквизитора
В 1862 году аббат Шарль-Этьен Брассёр обнаружил в архивах Королевской академии истории «Розеттский камень» майянистики: «Сообщение о делах в Юкатане» епископа Диего де Ланды. В этой рукописи XVI века приводился «алфавит» майя, записанный де Ланда со слов индейцев: 27 более-менее соответствовавших буквам испанского алфавита знаков майя из примерно 800 иероглифов, в действительности использовавшихся теми для письма. Брассёр (как и де Ланда) не имел ни малейшего понятия об иероглифической письменности и решил использовать найденную им азбуку как полноценный алфавит, к тому же он «читал» надписи задом наперед. Результаты его «прочтений» были совершенно бессмысленными. Фактически благодаря своим усилиям Брассёр сделал саму идею того, что для прочтения письменности майя необходимо применять фонетический подход, предметом остракизма на целое столетие.
Конец XIX века и начало ХХ века в майянистике были эпохой беспощадной войны, бушевавшей между двумя лагерями. Представители первого полагали, что письменность древних майя соответствует неким звукам, и были готовы всерьез отнестись к «азбуке» епископа Диего де Ланды. Сторонники другой школы отстаивали уже знакомую нам теорию идеограмм (символов, передающих абстрактные идеи) и поднимали последователей Брассёра на смех. Последние одержали в этой войне победу, однако ее ценой, как пишет Ко, «стала полувековая задержка в дешифровке».
На страницах книги Майкла Ко возникают имена и образы десятков ученых, в разные годы работавших над расшифровкой майяской письменности. Пожилого прусского ученого Эдуарда Зелера, человека энциклопедических познаний, которого Ко называет «олицетворением профессора Старого Света», и вундеркинда Дэвида Стюарта, занимавшегося дешифровкой надписей майя с 11 лет; настоящего уроженца Дикого Запада, главного редактора газеты, где была опубликована первая статья Марка Твена, Джозефа Томпсона Гудмана и отличавшегося невероятной скромностью британца Альфреда Моудсли; американского лингвиста Бенджамина Уорфа, знаменитого благодаря исследованиям того, как язык определяет наше мышление, и увлеченного уфологией выпускника Гарварда Дэвида Келли; основателя советской школы майянистики Юрия Кнорозова и его главного оппонента в западном академическом мире — эдвардианского джентльмена Эрика Томпсона.
Все эти интеллектуалы внесли свой вклад в майянистику, однако никто из них не был абсолютно свободен от заблуждений. Одни и те же люди могли как выдвигать абсолютно справедливые гипотезы, опережающие свое время на несколько десятилетий, так и тормозить развитие науки в других областях. Однако сколь бы противоречивой ни была деятельность ученых, перечисленных выше, всем им очень далеко в этом отношении до человека, сделавшего майянистику возможной в ее современном виде, — епископа Диего де Ланды.
Страница рукописи «Сообщение о делах в Юкатане» с алфавитом де Ланды
Отправившийся миссионером в Центральную Америку в 1549 году и возглавивший архиепархию Юкатана в 1572-м де Ланда был блестящим знатоком обычаев майя, а его книга до сих пор остается для майянистов непревзойденным этнографическим источником. Желая ускорить обращение индейцев в христианство, де Ланда пытался изучать их язык и разработал для майя латинскую письменность. В то же время он учредил на Юкатане инквизицию и сжег на аутодафе рукописи майя, считая их преисполненными «суевериями и ложью демона».
Впечатляющий факт: переводу текстов майя мы обязаны тому же самому человеку, который уничтожил большую часть их книжной культуры.
Так или иначе, именно использованию «Сообщения о делах в Юкатане» в качестве историко-этнографического источника была посвящена кандидатская диссертация молодого советского ученого Юрия Кнорозова, и ради перевода этой рукописи он специально изучил испанский язык. Кнорозов догадался, что большинство знаков, описанных де Ландой, соответствовали не буквам, а слогам. Таким образом, древние майя имели слоговую письменность. При этом, как и в других иероглифических системах, один и тот же символ мог обозначать как слог, так и целое слово, а порядок письма иногда нарушался в каллиграфических целях.
Кнорозов показал, как можно использовать «алфавит» де Ланды, чтобы выделять на изображениях Дрезденского кодекса и других известных нам рукописей слова из современных майяских словарей. Например, знак «ku» Ланды, появляющийся рядом с изображением Бога-Стервятника в Мадридском кодексе, в комбинации со знаком chi, идентифицированным востоковедом Леоном де Рони, дает нам слово «k’uch» — «стервятник» в языке колониальных майя. Знак «сu» по соседству с неизвестным знаком и изображением индюка позволяет предположить, что речь идет о слове «kutz», которым майя по сей день называют эту домашнюю птицу, и соотнести неизвестный символ со звуком «tzu».
Кнорозов защитил свою диссертацию в 1955 году и сразу получил звание доктора наук, минуя степень кандидата, а советская пресса начала пропагандировать его открытие еще до того, как работа над ним была закончена. В это же время на противоположной стороне земного шара готовился другой важнейший прорыв в области майянистики.
В конце 50-х годов археолог Татьяна Проскурякова, перед революцией переехавшая в США вместе с родителями, исследуя иероглифические изображения из руин Пьедрас-Неграс, раскопками которых она занималась в молодости, выдвинула гипотезу, что этим надписям соответствуют династические события. Записи на стелах Пьедрас-Неграс, как предположила Проскурякова, отображают дату рождения правителя, дату вступления на трон и события из его жизни.
Поразительно, но вплоть до этого времени содержанием надписей на памятниках майя считались астрономия, религия, пророчества... Что угодно, только не обычная человеческая история.
«Задним числом идея о том, что тексты майя записывают историю, называя правителей или властителей городов, кажется настолько естественной, что странно, что ее прежде тщательно не исследовали», — писала Проскурякова.
Томпсон и Кнорозов: дуэль титанов
На самом деле у того, что эта идея никогда не исследовалась прежде (как и у отсутствия успехов американских майянистов в исследовании рукописи де Ланда), была вполне конкретная причина — сэр Эрик Томпсон. Археолог и антрополог Томпсон добился впечатляющих успехов в исследовании календаря, астрономии и мифологии майя и начал считаться самым выдающимся экспертом в области майянистики по обе стороны Атлантики. Вместе с тем Томпсон проигнорировал наследие Шампольона и находился в плену идеи о том, что иероглифы майя являются мистическими символами.
Задачу исследователя Томпсон видел в том, чтобы найти для каждого знака мифологические ассоциации, что «приведет нас, с ключом в руке, к порогу внутренней цитадели души майя и предложит войти».
«Открытия Эрика Томпсона во многих областях майянистики безусловны, но при его деспотичном характере, подкрепленном огромной эрудицией и острым языком, он сдерживал расшифровку в течение четырех десятилетий», — пишет Ко.
Как предполагает Ко, набожному прихожанину англиканской церкви Томпсону нравилось думать, что жрецы, управлявшие цивилизацией древних майя, были близкими ему по духу мистиками, мудрецами и астрономами, а их записи сводились к календарным исчислениям и абстрактным размышлениям на тему времени (справедливости ради добавим, что Томпсон был далеко не одинок в стремлении проецировать свои взгляды на людей, живших за тысячелетие до него: так, непримиримая атеистка Проскурякова дошла до утверждения, что у майя вообще не существовало никакого культа богов).
Любимым приемом Томпсона, как пишет Ко, было выбрать в работе оппонента наиболее слабые тезисы и, уцепившись за них, показательно разгромить, игнорируя в то же время основную часть рассуждений автора. Именно в таком стиле уже после смерти Уорфа он разделался с попытками последнего прочитать иероглифическое письмо. Громя работы Кнорозова, Томпсон прибегал к риторике времен холодной войны и издевался над «марксистско-ленинскими» открытиями в майянистике. Вплоть до своей смерти в 1975 году Томпсон беспощадно боролся с работами русского ученого и, как подозревает Ко, относился к ним столь нетерпимо, поскольку понимал, что последний прав.
Юрий Кнорозов с кошкой Асей (Аспидом)
Так или иначе, настоящий прорыв в дешифровке письменности майя, как не без горечи признает Ко, наступил лишь после смерти Томпсона, к которому он до сих пор испытывает немалый пиетет. В 70-х годах идеи Кнорозова начали приобретать все больше сторонников на Западе, а дешифровкой увлекалось все больше людей, одним из которых стал и автор «Разгадки кода майя». Научные открытия в этой области из тонкого ручейка разрослись до полноводной реки: так были дешифрованы надписи на вазах классического периода, подписи писцов и скульпторов, а также так называемые владельческие надписи. Как оказалось, древние майя очень любили подписывать принадлежавшие им предметы: например, на обсидиановом украшении, найденном в царской усыпальнице, было указано имя правителя и сделана надпись «его ушная вставка». Столь обыденное использование письменности в культуре майя, конечно, глубоко шокировало бы Томпсона и его последователей, относивших ее сугубо к сфере эзотерического.
Вызвали ли все эти открытия широкое признание со стороны научного сообщества? Нет, нет и еще раз нет. Так, археологи немедленно поспешили заявить, что письменность майя, даже если она и будет дешифрована (что само по себе крайне сомнительно), относится к сфере «эпифеноменального», то есть несущественного. Мы не можем доверять словам правителей майя о самих себе, а настоящие открытия в области их истории и экономики совершаются только в ходе полевых раскопок.
«Разгадка кода майя», таким образом, предоставляет читателю не только массу сведений об истории дешифровки майяской письменности, но и обширную почву для размышлений о том, как в определенных ситуациях может функционировать научное сообщество. Из этой книги можно почерпнуть примеры того, как людям свойственно смотреть на объект своих исследований через идеологические шоры, но в то же время она содержит свидетельства настоящих научных сотрудничества и дружбы, препятствием для которых не смог стать железный занавес.
Главная проблема книги Ко заключается в том, что это не столько история майянистики как таковой, сколько рассказ о том, как идеи Кнорозова были восприняты в американском научном сообществе. Как отмечает в послесловии переводчик и научный редактор книги, кандидат исторических наук, сотрудник Мезоамериканского центра имени Кнорозова Дмитрий Беляев, за бортом исследования Ко остались немецкая и французская школы майянистики, а также исследования письменности майя в самой Мексике.
Юрию Кнорозову в «Разгадке кода майя», несмотря на то, что книга начинается с описания встречи автора с ним в Ленинграде, к сожалению, уделено гораздо меньше места, чем Эрику Томпсону. Это неудивительно — Ко познакомился с русским ученым лишь в 1989 году, в то время как тень Томпсона нависала над его научной карьерой десятилетиями, — однако читатель, который решит ознакомиться с «Загадкой кода майя» из интереса к личности Кнорозова, неизбежно почувствует себя разочарованным. Как ни прискорбно это признавать, но ассортимент источников, по которым можно узнать о характере и судьбе великого лингвиста, до сих пор ограничен чрезвычайно тенденциозной книгой его ученицы Галины Ершовой «Последний гений ХХ века. Юрий Кнорозов. Судьба ученого».
В то же время и описание американской майянистики 70–80-х годов, как отмечает Беляев, у Ко «довольно избирательно», поскольку он предпочитает писать о том, чему сам был свидетелем.
В русском издании эта проблема частично нивелирована работой Беляева, который не только снабдил книгу обширными примечаниями, но и указал в послесловии, что ускользнуло от внимания Ко и как изменились представления о цивилизации и культуре майя со времени, когда книга была написана.