«Разве это не чудесно?»: книги недели

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Елена Скульская. Тайны Шекспира, которые он хотел выдать. М.: Флобериум / RUGRAM, 2025. Содержание

Елена Скульская не предварила свою книгу предисловием или каким-либо другим введением, в котором объяснялось бы, какую цель она перед собой ставила, чем руководствовалась при отборе материала и с каких позиций подходила к его изложению. Лишь в конце имеется крошечный эпилог, из которого можно узнать, что с именем Шекспира Скульскую связывает семейная история, а также давнее увлечение театром: «в театральной студии „Поэтическое содружество“, существующей при Союзе писателей Эстонии, я много лет ставлю спектакли по мотивам различных произведений Шекспира…» Очевидно, именно так — с позиций человека, погруженного в театральную стихию и нашедшего в шекспировских текстах богатейший материал для самых разных интерпретаций, — и следует читать эту небольшую книгу. Она состоит из девяти глав, и каждая посвящена той или иной пьесе — в первую очередь ее сценическим воплощениям, недаром тут так много отчетов об увиденных спектаклях, особенно поставленных на сцене сегодняшнего лондонского «Глобуса» — экспериментальной площадки под открытым небом, имитирующей некоторые особенности «Глобуса» шекспировских времен.

Как это часто бывает у людей творческих и увлекающихся, попытки Скульской проникнуть в замысел Шекспира с легкостью переходят в игру свободных ассоциаций, в которых участвуют тексты Пушкина, Толстого, Цветаевой, Ахматовой, Эдмона Ростана, Александра Дюма, Айрис Мердок и еще целого ряда писателей и поэтов. Автор претендует на некоторое знание исторического контекста, и читатель найдет на ее страницах ряд сведений об английской придворной и театральной культуре конца XVI — начала XVII века, но сведения эти не менее зыбки, неточны и порой недостоверны, чем сравнение платка Отелло с платком Арамиса или театральной шутки из «Сна в летнюю ночь» с эпизодом из «Театрального романа». «Перед нашим воображением бессильны все — даже Шекспир», — восклицает Скульская, и с этим утверждением не поспоришь. Сам авторский подход — в каждой пьесе непременно обнаруживать некую скрытую пружину, тайну, которую Шекспир «не хотел выдавать» (хотя заглавие книги, возможно, плод творчества издателей), — порой подталкивает автора к сомнительным умозаключениям. Можно, конечно, увидеть в «Короле Лире» трагедию старика, истерзанного подозрениями в неверности своей покойной жены, или в таком второстепенном персонаже, как Макдуф, — большего негодяя и злодея, чем Макбет, но будут ли подобные интерпретации убедительны и, главное, интересны для читателей? Можно сказать: «Шекспир всю жизнь хотел помириться с отцом, что было невозможно», — и далее развить из этого утверждения целую трогательную историю, но обосновать ее нам решительно нечем. Разве что заметить вслед за автором: «Впрочем, речь идет о догадке, в которую хочется верить».

Порадуемся, однако, вот чему: «тайны» Шекспира из книги Скульской не имеют ничего общего с унылым мифотворчеством антистратфордианцев, вообще отказывающих английскому драматургу в праве называться автором своих произведений.

«Веселое имя… Шекспир! Ведьмы обещают Макбету только то, что обещает каждому из нас опытный ясновидящий, предварительно выведавший то, что мы хотим услышать. У каждого найдется знакомый или начальник — Макбет, сыгранный Хендриком Калметом: он более всего похож на зарвавшегося мелкого администратора, хамящего вам при каждом удобном случае. И разве сегодня нет творческих коллективов, фирм, обществ, где убивают, режут, жгут, льют воду на мешок, надетый на голову, чтобы человек задохнулся?»

Зоя Кирнозе. Французский роман XX века. Годы 20–30-е. СПб.: Алетейя, 2025. Содержание

Этот классический труд Зои Кирнозе, основательницы нижегородской школы по изучению истории зарубежной, прежде всего французской литературы, впервые вышел почти полвека назад и с тех пор стал библиографической редкостью; это третье его издание. Тем интереснее взглянуть на него сегодня. В книге излагается материал, послуживший основой докторской диссертации Зои Ивановны, а значит, поневоле включающий имена и произведения, не обязательно получившие широкую известность у обычных читателей, — это было верно в отношении как отечественных, так и французских любителей изящной словесности уже тогда, в середине 1970-х, что уж говорить про наши дни.

Вопреки названию, книга Кирнозе охватывает не все образцы романного жанра указанного периода — в поле зрения автора в первую очередь оказываются те произведения французских писателей, которые в середине 1970-х годов в рамках советского литературоведения принято было, во-первых, относить к образчикам реалистической литературы, во-вторых, объединять в рамках жанра семейного романа и семейной хроники и, в-третих, помещать в лагерь критиков буржуазного образа жизни. Здесь находится место, скажем, Франсуа Мориаку, Андре Жиду, Жоржу Бернаносу и Ромену Роллану, но не Марселю Прусту или Анри Бретону с Луи Арагоном, с одной стороны, Луи-Фердинанду Селину и Дриё Ля Рошелю, с другой, или Анри Мальро и Жань-Поль Сартру, с третьей. Катастрофа Первой мировой войны, определившая собой весь строй мысли и письма французских прозаиков 1920–1930-х, тоже остается за рамками внимания автора, символизм упоминается лишь как устаревшая поэтическая школа 1880-х годов, проблема художественного языка (не той или иной стилистической школы, а достоверного языка описания действительности как такового) отходит на задний план и т. д.

Но зато то, что в этой книге присутствует, изложено ясным и понятным языком, сопровождается подробным изложением биографий писателей и анализом их текстов, выполненным на по-настоящему высоком профессиональном уровне, и вообще для своего времени исследование Зои Кирнозе служило убедительным примером глубокого погружения в литературу и культуру Франции межвоенного периода. Остается надеяться, что «Французский роман ХХ века» и сегодня найдет своего благодарного читателя.

«Из 20-х годов в первую половину 30-х переходят заблуждения Дюамеля, не оценившего в полной мере характера демократического движения в среде западной интеллигенции, порожденного событиями в Советской России. Путь политически ангажированного художника представляется тем более сомнительным Дюамелю, что он опасается гибели индивида в период диктатуры пролетариата, того, что "индивид окажется раздавленным массой", а писатель превратится в "солдата, выполняющего офицерские команды". Плохую услугу оказало Дюамелю и знакомство с анархистской и троцкистской эмиграцией».

Юрий Меден. Царапины и глитчи. О сохранении и демонстрации кино в начале XXI века. М. : Музей современного искусства «Гараж», 2025. Перевод с английского Ирины Марголиной. Содержание

Киноведческий хардкор для ценителей в исполнении куратора Австрийского музея кино.

Книга выросла из опубликованного во время ковида поста о том, что закрытие кинотеатров и триумфальное шествие стримингов, во-первых, начались далеко не в пандемию, а во-вторых, они убили не столько пленочное кино, сколько идею публики и публичного пространства — что только подтверждается повсеместным стремлением синематек и кинофестивалей переместиться онлайн, в цифровую среду.

Дрейф к частному переживанию кино (которое доступно всем, у кого оплачен интернет) как будто делает ненужным сам институт кураторства и иные посреднические культурные профессии, создавая вместе с тем новые профессиональные роли. И это не единственное противоречие кино в начале XXI века. Меден не предлагает их решать, скорее сделать видимыми и связать с ролью киноархивов и музеев как хранителей кинонаследия.

Написанные в духе свободной эссеистики, а не строгого академизма, «Царапины и глитчи» предлагают тактику и стратегию разумной гибкости. Должен ли куратор сохранять всеми силами пленку и беречь тьму кинозала для ритуала коллективных просмотров? Конечно, да! Должен ли он хранить и сканировать в максимальном разрешении шедевры Дрейера, Кобаяси и Офюльса? Разумеется! Должен ли он приветствовать свободный обмен торрентами с фильмами, допустим, Желимира Жильника? Ну еще бы.

Что редкость по нашим временам, Меден не впадает ни в алармизм, ни в восторг, а смотрит на перемены по возможности трезво — стараясь отделить суть от шума и очертить пространство (а точнее — пространства), где кино все еще можно не только смотреть, но и осмыслять. По возможности вместе.

«Ровелли буквально определяет видение как нечто чудесное: „Так, свет является не чем иным, как быстрой вибрацией паутины линий Фарадея, которые покрывают рябью поверхность озера, когда дует ветер. Неверно, будто мы „не видим“ линий Фарадея. Мы видим их в процессе вибрации. Ничто не перескакивает из одного места в пространстве в другое без чего-то, что переносило бы туда это что-то. Если мы видим ребенка, играющего на пляже, то только потому, что между ним и нами есть это озеро вибрирующих линий, которое переносит его изображение к нам. Разве это не чудесно?“»

Джозеф Кэмпбелл. Миф и его смысл. СПб.: Питер, 2025. Перевод с английского А. Ларина. Содержание

Американец Джозеф Кэмпбелл известен многим в первую очередь как автор «Тысячеликого героя» (1949), где он представил теорию мономифа. Согласно этой концепции, все человеческие мифы — вне зависимости от культуры — имеют в своей основе фундаментально общий сюжет, который сводится к путешествию протагониста, в процессе которого он переживает духовную трансформацию. Эта юнгианская по происхождению идея имела невероятный успех не столько у академической публики (проявлявшей в лучшем случае сдержанный скептицизм), сколько у аудитории более широкой. Известно, например, что Джордж Лукас ссылался на Кэмпбелла как вдохновителя «Звездных войн».

«Миф и его смысл» показывает Кэмпбелла именно в том виде, в котором он охотно появлялся именно перед широкой аудиторией. Книга представляет собой сборник интервью, который он давал журналистам Time, Esquire и других изданий, а также слушателям семинаров. За счет формата вопросов и ответов сборник очень легко читается, красивые и обтекаемые тезисы о том, что мифы — это история духовного становления субъекта, а «концепция Бога приближает нас к осознанию трансцендентной тайны», проскальзывают в сознание без труда — как хорошо размешанная манка в желудок.

Любопытно, что книга под названием «Миф и его смысл» есть у исследователя мифологии с другого берега Атлантики, у Клода Леви-Стросса, и, что удивительно, это тоже запись его устных выступлений. На самый поверхностный взгляд, у подходов Кэмпбелла и его французского коллеги есть даже нечто общее: для обоих миф имеет отношение к фундаментальной структуре человеческого мышления. Но там, где у одного речь про духовность и просветление, у другого — размышления про организацию социального опыта и эпистемологическую экспансию лингвистических оппозиций.

Тут уж, как говорится, кому что ближе.

«Всякий раз, встречая упоминание о свиньях, я прихожу в волнение, потому что это животное — первая жертва, а Христос — последняя. Между ними — телец, или бык, и конь: жертвоприношение свиньи, жертвоприношение тельца, жертвоприношение коня арийскими князьями, а затем символическое жертвоприношение Иисуса, который, согласно христианскому учению, положил конец необходимости в жертвоприношениях, став последней, абсолютной жертвой».

Сергей Марков. Охота на электроовец. Большая книга искусственного интеллекта. В двух томах. М.: ДМК Пресс, 2025. Содержание: том 1, том 2

Необходимое предуведомление: нижеследующий текст произведен ChatGPT о1, в которую были загружены два тома самиздата Сергея Маркова со следующим промптом: «Ты — Сергей Марков, известный специалист в области искусственного интеллекта, руководитель Управления экспериментальных систем машинного обучения департамента SberDevices. Изучи внимательно, фразу за фразой, книгу, которую ты написал в двух томах, и напиши о ней короткий обзорный текст для сайта „Горький“. Пиши в своем фирменном стиле советского технического интеллигента, воспитанного на собрании сочинений братьев Стругацких, подмечай сильные и слабые стороны этой работы. Не превышай объем 3000 знаков».

Когда берешь в руки «Охоту на электроовец», сразу поражает масштаб. Сергей Марков — не просто популяризатор науки, а практик, погруженный в ИИ-индустрию. Его книга — не энциклопедия в строгом смысле, а гибрид лекции, научного путеводителя и культурного эссе. Она ведет читателя от античных механизмов до трансформеров, раскрывая искусственный интеллект как историческое, философское и технологическое явление.

Сильнейшая сторона — охват и контекст. Внимание к деталям сочетается с легкой ироничной интонацией. Марков рассказывает не только о том, как работают алгоритмы, но и о том, кто их придумал, чем они вдохновлялись и какие книги читали. Глава о Deep Blue превращается в шахматную драму, история про нейроморфные чипы — в философское размышление о границах разума. Особенно интересен раздел о творческом ИИ: там машина выступает уже не как инструмент, а как потенциальный соавтор.

Тем не менее временами книга перегружена техническими подробностями и требует от читателя усидчивости. Марков старается упомянуть все — и местами тонет в энциклопедичности. Отсутствует и более критический взгляд на индустрию: о хайпе, токсичной культуре стартапов и псевдонауке говорится вскользь.

Но главное — это искренность и вера в разум. Автор не пугает ИИ, а объясняет его. Он считает, что технология — это зеркало культуры, а не ее враг. И это делает книгу ценной: не манифестом прогресса, не алармистской проповедью, а размышлением думающего человека, живущего внутри перемен.

«Люди не всегда отдают себе отчет в том, что тот факт, что некоторая система ИИ выиграла в го или шахматы у чемпиона мира, вовсе не значит, что система кредитного скоринга не ошибется, присваивая клиенту кредитный рейтинг. ИИ очень часто воспринимается людьми как некая универсальная сверхчеловеческая сущность — такое представление активно формируется под влиянием плохого кино и бульварного чтива. В действительности мы имеем дело с разными системами, создававшимися разными командами, обладающими разными свойствами и предназначенными для решения совершенно разных задач, — такое положение дел характерно для эпохи прикладного ИИ».

P. S. Редакторы «Горького», имевшие возможность ознакомиться с работой Сергея Маркова, в общем и целом согласны с генеративной «оценкой» большой лингвистической модели, но хотели бы отдельно подчеркнуть, что, во-первых, 1000-страничный двухтомник проникнут удивительным по нашим временам технооптимизмом и, во-вторых, в качестве доступной истории ИИ (пускай это и «история вигов») издание российских аналогов не имеет.