Джозеф Конрад. Личное дело. Рассказы. М.: Ад Маргинем, 2019. Перевод с английского Мастерской литературного перевода Д. Симановского
Впервые на русском: автобиография британского классика и восемь рассказов, где выхвачены основные сюжеты его творчества — от морских приключений до непростых этических дилемм. Возможно, «Личное дело» — лучший кандидат на роль книги, с которой стоит начинать знакомство с Конрадом. Особенно если поменять порядок чтения: сначала, чтобы очароваться, освоить хирургически выверенную малую форму, затем, чтобы лучше понять фигуру автора, нырнуть в тягучий автобиографический нарратив. Издание, снабженное интереснейшим послесловием и любопытной статьей о нелюбви писателя к России, примечательно в том числе как необычное переводческое решение. Тексты Конрада переводились коллективно, в течение пяти лет, силами без малого ста человек.
«Склонившись над столом, они о чем-то вещали ему громким шепотом, едва ли представляя себе, во что это выльется. Он был пьян в стельку. С неистовым ревом он вдруг вскочил на стол. Бутылки и стаканы полетели на пол, а он завопил: „Vive l’anarchie! Смерть капиталистам!“ Он выкрикивал это снова и снова. Под ногами хрустело стекло, началась потасовка, в ход пошли даже стулья, кого-то схватили за глотку. Ворвалась полиция. Он размахивал кулаками, кусался, царапался, пока что-то не обрушилось ему на голову...
Пришел в себя он уже в камере, заключенный под стражу по обвинению в нападении, подстрекательстве и анархистской пропаганде.
Он пристально посмотрел на меня своими светлыми влажными глазами, которые в сумерках казались огромными. Потом тихо добавил: „Скверно, конечно. Но ведь даже тогда я еще мог спастись”».
Павел Пепперштейн. Странствие по таборам и монастырям. М.: Носорог, 2019
В начале 2010-х, анонсируя «Странствие» в интервью, автор говорил: «Если рассматривать современные варианты мест, куда можно сбежать от общества, их тоже можно условно разделить на таборы и монастыри»; «на самом деле иерархически эти два пути равны». Герои романа, главный из которых Цыганский царь, «струятся» между «местами побега» вроде съемочной площадки известного фильма в Харькове, пребывая в уютном и узнаваемом галлюцинозе. И здесь вроде бы хочется укорить Пепперштейна за несносные самоповторы, но вместе с тем понимаешь — затея эта не разумнее, чем винить таблетку за то, что она вновь действует так, как обещано в рецепте.
«Висс очнулся, но падение есть падение: мозг его сделался вибрирующим солнцем. С удивлением он обнаружил возле себя некий текст, написанный на песке окровавленным пальцем, — немецкий текст, и почерк он узнал — этот почерк встречался ему в его собственных дневниках. Не подлежало сомнению, что это он сам написал этот текст, находясь в бессознательном состоянии.
«Попятилась тигрица Паула назад, к землям пустынным, потому что не могла наблюдать, как прожорливые кочевники убивают ее племя и ее тигрят отталкивают палками. В пустыне она встретила принца Пауля, он приручил изнемогающую хищницу и открыл для нее пристанище в своем пустынном городе с акведуками.
Умеют жить неправильно.
Умеют ощущать радость.
Превращаются иногда в детей.
Хотят счастья.
Хотят женщину.
Хотят освобождения».
Клайв Баркер. Алые песнопения. М.: АСТ, 2019. Перевод с английского С. Крикун
Эзотерик, вдохновитель групп Coil, Nine Inch Nails и сонма мракобесов помельче, Клайв Баркер известен массам как крестный отец кинофраншизы «Восставший из ада». «Алые песнопения» — продолжение повести, которая легла в основу культового хоррора; поклонникам пришлось ждать ее аж 33 года. Протагонист, оккультный татуированный детектив Гарри д’Амур, всплывавший в других романах автора, меряется силами с самим Пинхедом, попутно взаимодействуя с целой галереей метафизических первертов. «Песнопения» демонстрируют Баркера в топовой форме, даром что с его прошлой книги «для взрослых» прошло 12 лет: это бесконечно изобретательный и болезненный нарратив, ироничный и старомодный одновременно. Словом — то, что дьявол прописал.
«Боковым зрением Гарри заметил, как Дейл медленно подбирался к магу —очевидно, его никто не заметил. Д’Амур испытал секундное облегчение. А затем Жрец проговорил какое-то заклинание. Гарри почувствовал покалывание в носовых пазухах и обернулся: из киновита текла черная, зловещего вида слизь.
Черная жижа была кровью киновита, и струилась она из нанесенных демону огнестрельных ран. Темная жидкость лилась по желобкам из шрамов на лице киновита, — вниз, по диагонали, вниз, по диагонали — затем капли каскадом срывались на шею Жреца, а там поток разделялся и бежал вниз, по рукам демона. Падая наземь, черная жидкость с шипением разъедала асфальт.
Танец крови удержал взгляд Д’Амура, и на его глазах силы, концентрировавшиеся в руках киновита, достигли критической массы. Жрец взмахнул руками в сторону детектива. Несколько жгучих каплей черного яда сорвалось с его пальцев и обожгли руку Д’Амура, в которой он держал пистолет».
Евгений Анисимов. Держава и топор: царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке. М.: Новое литературное обозрение, 2019
Эта монография — «популярный» (в смысле легкости подачи) и крайне своевременный авторский ремикс академической работы «Дыба и кнут», вышедшей в том же издательстве 20 лет назад. Крупный историк, специалист по российской истории XVIII века писал ее, руководствуясь «желанием изжить из своей души страх перед органами политического сыска, которые после революции 1991 года как бы нас отпустили». «Как бы» — это важно: Анисимов недвусмысленно показывает, как слежка и доносительство стала «условием возможности» российской власти. И хотя автор на этом не фокусируется, достроить картину экспорта этих связанных феноменов сквозь века не представляется хоть сколько-нибудь сложной процедурой.
«Если бы в рассматриваемую эпоху в России не фиксировались преступления по „оскорблению чести государя”, то и никакого политического сыска не было бы — предмет для его работы состоял почти исключительно в расследовании дел о ложных доносчиках и о произнесенных кем-то „непристойных словах”. Но тогда не было бы и самодержавия. А так как оно существовало, то преступления, составляющие суть работы политического сыска, сохранялись и в XVIII, и в XIX веке и даже перешли в XX век. Как и в древние времена, закон 1905 года карал за государственные преступления, выражавшиеся в оскорблении государя посредством публичного показывания языка, кукиша, гримасы, „угрозы кулаком”, а также в произнесении непристойных слов в адрес самодержца. За все это можно было получить до восьми лет каторги».
Ганс Христиан Андерсен. Дюймовочка. М.: V-A-C Press, 2019. Перевод с датского А. и П. Ганзен
Фонд V-A-C запустил серию детских книг с иллюстрациями «взрослых» художников. Серию открывает «Дюймовочка» с рисунками Алексея Булдакова — участника группы «Радек», основателя «Лаборатории городской фауны», соавтора Авдея Тер-Оганяна, Анастасии Рябовой и др. К сказке в классическом переводе супругов Ганзен художник создал акрилом и тушью нежные образы, дрожащие и расплывающиеся, словно в полусне (возможно, слишком расплывающиеся для зрителя-ребенка). Не можем не обратить внимание, что, судя по иллюстрациям, Дюймовочка едва не вышла замуж за крота-звездоноса, а стало быть, действие происходит в Северной Америке.
«Старая жаба очень низко присела в воде перед девочкой и сказала:
— Вот мой сынок, твой будущий муж! Вы славно
заживете с ним у нас в тине.
— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог сказать сынок».
Дейв Каллен. Колумбайн. М.: Эксмо, 2019. Перевод с английского А. Андреева, Е. Татищевой
20 лет назад, 20 апреля 1999 года, двое старшеклассников расстреляли 13 человек в школе «Колумбайн». Безумный инцидент стал сценарием для многократного подражания; одно из последних случилось в октябре прошлого года в Керчи. Расследование журналиста Дейва Каллена — едва ли не главная документальная работа по теме. Удостоенная целого вороха премий, она следует двум повествовательным линиям — истории подготовки преступления и судьбам выживших; сцены самой бойни рассыпаны по всей книге. Автор пишет выверенно, скрупулезно, развенчивая возникшие вокруг трагедии мифы (например, что «стрелки» — жертвы школьной травли) и создавая достоверные, пугающе понятные психологические портреты убийц.
«Иногда Дилан все же был счастлив. Он был рад тому, что получил водительские права. Однако ему не удавалось продолжительные периоды времени чувствовать себя счастливым. Через некоторое время после того, как он написал о том, что влюбился, он сделал новую запись. Какая ужасная, одинокая и абсолютно бесполезная жизнь, пишет он. „ЭТО НЕ ЧЕСТНО!!!!” Он говорит о том, что хочет умереть. Зак и Девон не хотят с ним общаться, но это еще не самое плохое. Возникли проблемы с Харриет, любовь оказалась „ложной”.
„Ей просто на меня насрать”, — пишет он. Она его даже не знает. У него нет друзей, нет счастья, нет амбиций и „нет ЛЮБВИ!!!”».