Китайский полицейский не может выбрать, что ему важнее — любовь или карьера, — а почтенную корейскую даму мучают воспоминания о том, чего она не видела: «Горький» рассказывает про романы Фань Ипина «Гора Тяньдэншань» и Мэри Линн Брахт «Белая хризантема».

Фань Ипин. Гора Тяньдэншань. СПб.: Гиперион, 2018. Перевод Е. Митькиной

Если ответить друзьям на вопрос «что читаешь?» непринужденным «да так, китайский детектив», вас скорее всего сочтут фриком. А зря. Со времен Четырех классических китайских романов литература Поднебесной прошла большой путь — впрочем, как и сама страна. Для того, чтобы описать все то, что происходило с Китаем хотя бы в двадцатом веке, понадобится отдельный большой роман, и даже, пожалуй, не один. Однако, чтобы заглянуть в современный Китай, детективы — самый простой и надежный способ.

«Гора Тяньдэншань» — шестой роман Фань Ипина и первая книга писателя, переведенная на русский язык. На родине автор весьма популярен, особенно после выхода невероятного фильма «Пропавшее оружие», который был снят по произведению Ипина и стал самой кассовой кинолентой в КНР за 2002 год. Кстати, детективная линия здесь скорее служит фоном, холстом, на котором Фань выписывает и любовную историю, и социальные реалии современного Китая, и личные драмы героев, и вечные философские вопросы.

Главный герой Вэй Цзюньхун — молодой полицейский, с блеском окончивший Академию уголовного процесса и следствия. Он оказывается в весьма неожиданной ситуации: влюбляется в главную подозреваемую по делу, раскрытие которого могло бы наконец принести ему долгожданное повышение. Подозреваемая — это красавица Лун Мин, девушка с таинственным прошлым, в силу не менее таинственных обстоятельств оказавшаяся директором сельской школы на границе с Вьетнамом. Подозревается Лун Мин не в чем-нибудь, а в убийстве местного богача и благотворителя. И хотя вопрос ее невиновности быстро решается банальным наличием алиби и безупречной директорской репутацией, Вэй Цзюньхун чувствует, что тут не все так просто.

Здесь играет важную роль, что детектив именно китайский: в западном романе в дилемме «любовь или служба» любовь однозначно одерживает верх, но для восточного мировосприятия ответ вовсе не так очевиден. В христианской (то есть, и западной) традиции важно не совершать грехи и быть милосердным, а в восточной — сохранить достоинство.

Интересные наблюдения можно сделать из эпизодов жизни обычных китайцев в провинции: например, нам трудно понять, почему отец одного из персонажей совершает самоубийство, не справившись со служебными обязанностями. Легкое недоумение вызывает и ситуация, в которой другой персонаж идет на мучительные унижения ради того, чтобы собрать деньги и отправить свою дочь в университет. Это показывает, что в Китае и правда сложно получить высшее образование, одалживание денег — занятие болезненное и постыдное, а выполнение служебных обязанностей важнее самой жизни и семьи.

Конечно, есть и вещи, которые кажутся не столько недостатками, сколько просто странными. Например, как детектив книга рассказывает про китайский преступный мир — наркотики, бордели, мафия. Однако мир этот описан как какой-то далекий и полуреальный, несмотря на то, что азиатский криминал в качестве культурного феномена красочен и самобытен. К сожалению, и сюжетные повороты в романе порой оказываются более чем предсказуемыми для читателя, искушенного западной традицией интриги и неожиданной кульминацией в детективном сюжете. Но, может, это как раз дает возможность обратить внимание на все те детали, которые делают этот детектив не таким «детективным».

Мэри Линн Брахт. Белая хризантема. М.: Фантом Пресс, 2018. Перевод А. Смирнова

В корейской культуре есть понятие «хён». Значит оно «гнев, причиненный страданием». Сперва кажется, что это оксюморон, ведь гнев нарушает гармонию внутри человека, а страдание, наоборот, очищает его. И все же, если задуматься, боль от страдания порой становится настолько невыносимой, что находит ярость — от собственного бессилия перед этой болью, от обиды на судьбу за то, что она обрекла на эти страдания. У каждого человека свой хён — и в том, как с ним жить, и есть главная сложность бытия. Кто-то прячет его глубоко внутри, кто-то спасается чувством юмора, кто-то злится на весь мир, а кто-то просто не хочет жить дальше.

У Эми тоже есть свой хён. Сейчас ей уже за семьдесят, у нее двое взрослых состоявшихся детей, впереди ее ждет скромная тихая старость. Особенно если сравнивать с пережитым: на ее детство и юность пришлись Вторая мировая и Корейская войны, ее родная деревня была сожжена дотла, она потеряла родителей и в четырнадцать оказалась замужем за солдатом. Но хён Эми — это не ее собственная судьба, а судьба ее старшей сестры Ханы.

Сестры родились на острове Чеджу. Обе девочки, как и все женщины острова, когда вырастут, должны стать хэнё — ныряльщицами, добывающими моллюсков и жемчуг в морских глубинах. Япония аннексировала Корею еще в 1910-м, и поэтому местные говорят по-японски и дают детям японские имена. В сорок третьем, когда Хане шестнадцать, а Эми двенадцать, в их деревню приходят японские солдаты, среди которых капрал Моримото. Хана, спасая от солдат младшую сестру, попадает к ним в руки.

Роман устроен так, что главы от лица Эми в наши дни чередуются с главами, рассказанными от лица Ханы, в которых действие разворачивается в сороковых годах прошлого века. Поэтому мы одновременно наблюдаем все те ужасы, которые выпали на долю старшей сестры, и то, как спустя почти семь десятилетий их переживает младшая.

За годы войны по оценкам историков от 50 до 200 тысяч кореянок были оторваны от родных и увезены в зоны боевых действий, чтобы быть «женщинами для утешения». Иными словами, девушек отдавали в сексуальное рабство. «Женщиной для утешения» становится и Хана. Ее практически сразу же насилует капрал Моримото, а затем и другие солдаты. Ее довозят до борделя, где она и другие девушки должна «обслуживать» по пятнадцать солдат в день. Моримото становится для Ханы ее личным кошмаром: будучи ночным сторожем, он навещает ее каждую ночь. Хана предпринимает попытку бегства из борделя, но спустя пару дней Моримото находит ее и предлагает (в смысле, приказывает) вместе сбежать в Монголию и начать там «новую жизнь». Для Ханы слово «жизнь» уже все равно давно потеряло смысл. Единственным лучом света в кромешной тьме ее каждодневных мук в неволе становятся воспоминания о доме и мысль о том, что она смогла спасти сестру от этих кошмаров.

В Монголии Моримото оставляет Хану в семье кочевников, отдельно живущих посреди степи. Там Хана впервые после похищения обретает хотя бы иллюзию покоя — все члены семьи, включая взрослых братьев, относятся к ней с гостеприимством. Но, само собой, Моримото возвращается за девушкой. Младший из братьев по имени Аслан становится случайным свидетелем того, как Хана в ночи заносит над японцем нож и, предотвращая убийство, устраивает ей новый побег. Моримото снова их догоняет.

Эми помнит о сестре немногое, но того, что помнит, достаточно, чтобы оставить внутри нее зияющую дыру — хён, который не лечится временем. Ведь это ее вина, что Хану увели из дома японцы; ее вина, что сестра стала «женщиной для утешения»; ее вина, что Хана наверняка погибла совсем юной. Но она не может об этом рассказать, это же непристойно.

В детстве между сестрами была особо сильная связь, и, должно быть, поэтому сейчас, в старости, Эми, тянет на «демонстрации по средам». Эти демонстрации нужны для того, чтобы требовать справедливости: японское правительство отказывается признавать свои преступления перед корейскими женщинами, увезенными в сексуальное рабство. В один из визитов к детям в Сеул Эми на демонстрации видит памятник — сидящую девушку — и узнает в ней черты Ханы.

Для Эми это внезапное озарение — предел ее хёна. То, что таилось внутри нее столько лет, наконец высвобождается. Она впервые рассказывает про сестру детям и может теперь обрести покой. Тут нужно объяснить, что на протяжении большей части ХХ века выжившие жертвы молчали о том, что с ними творили солдаты. Они не могли рассказать о своей травме из-за того, что это бы вызвало порицание общества. Первое публичное признание «женщины для утешения» состоялось лишь в 1991 году.

Если спроецировать понятие хёна на историческую память нации, то для Кореи хён — это гнев за безнаказанность тех, кто издевался над корейскими «женщинами для утешения», а для Японии — то, что японцы и есть те, кто преступления совершал. Брахт видит единственный верный путь в раскаянии в содеянном. В 2015 году Япония и Корея достигли соглашения по этому поводу, и тему можно считать более или менее закрытой. Но одного лишь признания мало. Автор верит, что о случившемся нужно помнить постоянно, чтобы отдавать дань памяти жертвам и не повторять ошибок прошлого. Сохранение памяти нужно ради сохранения мира.

Читайте также

«В самой попытке перевода старой китайской поэзии заложена ловушка»
Синолог Илья Смирнов о китайской классике, каноне и русских переводах
30 ноября
Контекст
«В Бутырке я читал Чжуан-цзы»
Режимы чтения Глеба Павловского
25 октября
Контекст
«Книга для меня изначально существо женско-материнского рода»
Японист Александр Мещеряков о книгах в своей жизни
12 сентября
Контекст