Пьер Дрие ла Рошель. Жиль. М.: Издательство «Дмитрий Сечин», 2020. Перевод с французского Мориса Васкмахера, Марии Добродеевой, Алексея Тюрина
Французский писатель Пьер Дрие ла Рошель (1893—1945), выходец из семьи буржуа, чрезвычайно озабоченный упадком нравов во Франции, писал: «никто, кроме Селина, не осознает нынешней ситуации столь же ясно, как я». Практические выводы из той ситуации ла Рошель сделал отчасти схожие (по крайней мере, внешне) с селиновскими: в годы оккупации он был активным коллаборационистом, а еще раньше, в 1930-е, деятельно пропагандировал французский фашизм (хотя при случае рассыпался в симпатиях сталинизму как иному убийце демократии). В конце же войны, не имея «ни малейшего желания унижаться перед коммунистами, тем более перед французами, тем более перед литераторами», писатель покончил с собой.
Любую политическую ориентацию можно психологизировать, и в случае с ла Рошелем нетрудно заметить, что его лихорадочный поиск «моральный силы», аристократии духа проистекал из крайне невротичного склада характера, который усиливался травматическим опытом фронтов Первой мировой. С социологической точки зрения его случай говорит скорее о трагедии поколения, которое осознало, что полагаться на прежние ценности невозможно, при это мучалось ностальгией по былому величию, ненавидело «демократически-либеральную современность» и мечтало о весьма неопределенном, но обязательно новом общественном устройстве.
«Жиль» (1939) — главный роман ла Рошеля, произведение, которое, по авторскому замыслу, должно было переломить его репутацию литературного денди и серийного соблазнителя и перевести Пьера Дрие в категорию великих французских писателей. Пожалуй, так и произошло, но уже после смерти автора. Впервые по-русски «Жиль» вышел в 1997-м, настоящее издание содержит уточненный перевод и фрагменты, изъятые цензурой в 1939-м.
Вопреки неубедительным оговоркам ла Рошеля, Жиль Гамбье — это, безусловно, сам автор, носитель четких биографических черт, начиная от ранения на фронте и заканчивая беспорядочными любовными связями. По форме — это роман воспитания, а точнее, разочарования, охватывающий двадцать лет межвоенной французской истории. С 1917-го и по 1937-й наивный юноша погружается на дно послевоенного Парижа, бесконечно вращаясь среди политиков, сюрреалистов и любовниц, наливаясь цинизмом и ужасом перед собственным упадком. Каждая часть романа — это попытка вынести «окончательный приговор», сначала — Первой мировой и романтическим отношениям, затем — литературному авангарду и, наконец, Третьей республике. В эпилоге герой находит выход из спирали деградации, чтобы уехать в Испанию, вступить в ряды франкистов и погибнуть, сражаясь с «красными».
По уровню ненависти и сарказма это вовсе не Селин, да и повествовательная манера ла Рошеля куда традиционнее, но по степени трагедийного эротико-политического накала равных этому роману мало.
«— В конце концов, раз уж мы не стали коммунистами, то вполне вероятно, что мы станем фашистами. — Клеранс, как обычно, посмотрел на него с наигранно веселой снисходительностью. — Я считаю, — невозмутимо продолжал Жиль, что ты выбрал правильную тактику на пути к фашизму. Объявить себя антифашистом в стране, где фашизмом еще и не пахнет, это лучший способ расчистить ему дорогу».
Андрей Платонов. Сочинения. Том 4. 1928—1932. Книга 2. Рассказы, пьесы, сценарии, статьи. М.: ИМЛИ РАН, 2020
Может показаться странным писать про отдельную часть отдельного тома собрания сочинений Андрея Платонова, которое начало выходить еще в 2004 году, но здесь тот случай, когда странность следует счесть необходимостью.
Период с лета 1928-го по лето 1932 года оказался для Платонова особенно насыщенным — он написал «Котлован» и «Ювенильное море», которые вошли в первую часть тома. Во вторую попали рассказы и очерки, корреспондентские заметки, пьесы, сценарии для немого кино, литературно-критические статьи, наброски, всевозможные технические проекты.
Именно эти тексты — далеко не первого ряда — с особой ясностью иллюстрируют, что стояло за платоновским намерением «с самого начала своей литературной работы <...> быть именно политическим писателем». Например, это значило штамповать тексты для фабричной многотиражки в составе писательской бригады, брошенной ликвидировать «прорыв» на одном из заводов страны.
Стоит напомнить, что произведения четвертого тома пришлись на переломные годы первой пятилетки, той самой «пятилетки в четыре года», ознаменованной едва ли не самыми драматическими событиями коллективизации и индустриализации, а также первыми процессами над «вредителями». Материалы тома в значительной степени стали результатом архивных изысканий (ряд текстов публикуется впервые) и подробнейшим образом прокомментированы с раскрытием биографических мотивов письма.
«Однажды явился на фабрику некий человек из Всебумпрома и произнес среди двора, окруженный почтительным техперсоналом фабрики:
— Я хожу и думаю внутри себя, что трубопровод с древесно-массного завода должен быть деревянный...
— И мы тоже думаем! — радостно отозвались несколько десятков административных, технических, планирующих, регулирующих и вообще умных работников.
— А может, надо посчитать — выдержит ли дерево? — робко высказался один технический работник.
— Зачем же считать, когда великолепно я мыслю? — обиделось всебумпромовское лицо. — Я человек ответственный и ошибаться не могу».
Брайн Бойд. По следам Набокова. Избранные эссе. СПб.: Symposium, 2020. Перевод с английского Геннадия Креймера
Новозеландский литературовед Брайн Бойд считается главным специалистом по Набокову; двухтомная биография его авторства (выходила на русском языке десять лет назад также в «Симпозиуме») была подготовлена после того, как жена писателя открыла Бойду доступ к архивам и рукописям, и считается эталонной.
В сборник вошли эссе, написанные по мотивам разнообразных лекций уже после того, как биография была выпущена, а накопленные материалы и не думали кончаться. Избавленный от необходимости рассказывать цельную историю, Бойд сталкерит (в соответствии с названием книги) любимого автора, растаскивает его по косточкам, тематизирует узкие ракурсы и порой, кажется, сливается с ним в странный конгломерат — по крайней мере, язык его наливается вязкой вычурностью, подобающей филологу, который укушен объектом своего обожания.
Самые, пожалуй, любопытные ракурсы — такие. Глава про набоковскую метафизику, из которой следует, что писатель был «теологический скептик», не чуждый применения гегелевской триады и основательно верящий в потустороннее. Глава про набоковский юмор, из которой можно сделать вывод, что шутки для любителя бабочек являлись не столько проявлением свободы и стихийности жизни, сколько плодом калькулирующего ума (а то и Разума — с большой буквы «р»). Глава (одна из трех) о «Лолите», где Бойд раскрывает свой «дарвинистский» подход к литературе, согласно которой искусство как форма когнитивной игры является биологической адаптацией, а Владимир Владимирович в этой логике — буквально венцом эволюции.
«В мире пространства Набоков видит неповторимость природного объекта (это и его знаменитые бабочки, и многое другое) и уникальные комбинации деталей, например, в мимикрии, загадка которой „особенно пленяла” его. В мире времени он видит свободу выбора в настоящем, неизвестность будущего и ретроспективно различимую судьбу. В человеческом сознании он видит безграничную свободу внутри данного момента, а также способность выходить за пределы этого момента и связывать самые различные предметы и события в памяти и воображении».
Вадим Рябицев. Птицы европейской части России: справочник-определитель. В 2 томах. М.; Екб.: Кабинетный ученый, 2020
В детстве, по дороге к бабушке, в электричке, я любил читать тонкую книжку в мягкой черной обложке. На ней были нарисованы аист, краснозобая казарка, пара пернатых тварей, имена которых я не помню, и была надпись «Птицы Красной книги СССР». Сейчас я спросил себя, а почему, мне, собственно, так нравилось листать суховатый справочник, и на ум приходят два ответа.
С одной стороны, краснокнижная тематика диктовала чтению важность — надо знать то, что вот-вот исчезнет («вот-вот» оказалось в чем-то преувеличенным, и все-таки). С другой — простое повествование с картинками и ясной структурой внушало чувство, что мир упорядочен, предсказуем и, если из-под ног кто и выпорхнет, то неопознанным он (она, оно) не останется.
Справочник-определитель за авторством выдающегося орнитолога Вадима Рябицева (в XXI веке в России до этого издания выходили всего три иллюстрированных определителя) излучает ровно то самое уютное чувство, что и моя книжка в мягкой черной обложке: реальность снаружи расчерчена и определена, в ее неудобоваримом многообразии есть почерк и узор, доступный разуму и невооруженному глазу.
Ну а уже потом, помимо этого чувства, стоит упомянуть, что это крайне добросовестно и практично изданная книга. Первый том — это, собственно, справочник, содержащий вводные и вспомогательные информационные разделы, и его необязательно таскать с собой. А вот второй — богато иллюстрированный определитель, именно его стоит брать собой на прогулки, в походы, вместе с биноклем и иной оптикой. Помимо картинок, он содержит описания птичьих голосов, местообитаний, способов обустройства гнезда, важных элементов пернатой жизнедеятельности, а также карты.
Большой жизнеутверждающей ценности двухтомник.
«Голос выше и пронзительнее, чем у „серебристых [чаек]”. Основные позывки — высокое „кейяа”, „кийяа”, „кьяа”, а также „хееев”, „кья-кья-кья”, „кев-кев-кев” и др., издаваемые при тревоге и в других ситуациях. Брачный сигнал (долгий крик — „хохот”) — „хэйяяаа, хэйяяаа, хээий-хээй-хей-хе-хехехехе” или „хьеее-хье-хье-хье...” — похож на таковой у „серебристых”, но гораздо выше и торопливее».
Галина Юзефович, Дмитрий Быков*Признан властями РФ иноагентом., Ирина Лукьянова и др. Литературная мастерская. От интервью до лонгрида, от рецензии до подкаста. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2020
Учебное руководство по тому, как писать нон-фикшн, подразумевая под этим словом документальные жанры (биография, рецензия, эссе и т. д.), а также публицистические форматы (лонгриды, подкасты, телеграм-каналы). Издание подготовлено школой литературного мастерства Creative Writing Sсhool; каждый раздел написан экспертом своего жанра (про кино — Антон Долин*Признан в России иностранным агентом, про лонгриды — Александр Горбачев и т. п.). Как и полагается учебному изданию — к разделам прилагаются практические упражнения.
Авторы не дают читателям гарантий немедленного становления мастерами нон-фикшн, предлагая вместо этого работу «над алгоритмами, над принципами, над логикой, над рецептурой». И действительно, большинство представленных авторов дают достаточно четкие правила, как должен выглядеть продукт в их жанре. Однако — пойди воспользуйся принципами Александра Гениса по производству эссе или Егора Апполонова по ведению телеграм-канала. В одном случае мы имеем дело с аморфно-нарциссической рефлексией, во втором — с советами «придумывать интересные темы» и «найти правильную интонацию».
Словом, руководство получилось неоднородное и по практичности, и по образу читателя, но появление подобного непереводного издания можно только приветствовать.
«Есть еще одна рекомендация (это уже вкусовщина, но вам лучше прислушаться). Не надо выделять смайлами !!😊😊☹ важную мысль 😊☹!!😊 — иначе ваш Telegram-канал станет похож на подгузник, пропущенный через мясорубку с фломастерами. Белый фон, черные буквы, ничего лишнего».