© Горький Медиа, 2025
Артем Роганов
29 ноября 2021

Киборги против Егора Летова

Артем Роганов — о книге Шамиля Идиатуллина «Все как у людей»

Что общего между такими разными писателями, как Виктор Пелевин и Шамиль Идиатуллин, почему сборник последнего носит название, заимствованное у Егора Летова, и причем тут Бертольт Брехт? Подробнее о книге «Все как у людей» читайте в материале Артема Роганова.

Шамиль Идиатуллин. Все как у людей. М: Редакция Елены Шубиной, 2022. Содержание

Как ни странно, у Шамиля Идиатуллина, человека довольно публичного, есть как у автора нечто общее с Виктором Пелевиным. Отчасти сходство касается плодовитости писателей — в последнее время оба публикуют не меньше одной книги в год. В 2019-м у Идиатуллина вышел социальный роман «Бывшая Ленина», а в 2020-м появилась фэнтези-притча «Последнее время». В этом году — сериал для Букмейта «Возвращение „Пионера”», а также сборник «Все как у людей». Сборник, куда вошли повести и рассказы разных лет, казалось бы, представляет собой проходной микс. К тому же в предисловии к нему говорится, что большинство этих текстов были написаны «на слабо». Но не секрет, что порой вещи, явно не претендующие на статус opus magnum, способны раскрыть автора и его прозу в новом и любопытном свете. «Все как у людей» — тот самый случай, хотя речь и не идет о безусловном шедевре.

Формально книга относится к жанру фантастики, а синекожий андроид на обложке намекает, что читателя ждут трансгуманизм, искусственный интеллект и прочие популярные атрибуты современного Sci-Fi. На деле все это в полной мере встречается лишь в первой повести «Светлая память», где девушка-киборг выходит из-под контроля своих создателей. Интригующий поначалу, но предсказуемый уже с середины сюжет «Светлой памяти» очень сильно перегружен деталями. Даже эпизодический охранник в супермаркете, натравив на героиню полицейских, не просто держится в стороне, а стоит, перехватив «левой рукой локоть правой». В результате от обилия мелких штрихов возникает ощущение безвоздушного пространства, как после пребывания в комнате, переполненной добротно сделанной, но зачастую совершенно ненужной мебелью. Зато в других историях такой детализации нет, да и фантастикой «Все как у людей» можно назвать лишь в самом широком смысле слова. Жанры варьируются от абсурдистского гротеска в заключительном «Коллекторе» до мистической драмы в «Я наберу». Повесть «Эра Водолея» вовсе заставляет вспомнить «Тень над Иннсмутом» Лавкрафта. Сквозь правдоподобный мир чиновников с его рациональными интригами неспешно проступает древнее, в буквальном смысле хтоническое начало. В противовес «Светлой памяти» «Эра Водолея» выглядит сильнейшим текстом в сборнике: суть происходящего неочевидна вплоть до сюжетной кульминации, а фабула становится изящной метафорой круговой поруки и коррупции как заразительного социального явления.

В том числе из-за разнообразия тем и жанров сборник «Все как у людей» оказывается едва ли не мини-панорамой творчества Шамиля Идиатуллина в целом, камерной моделью, которая дает представление о важнейших для писателя мотивах. Тема расчеловечивания из той же «Эры Водолея» перекликается с «Убыром», экосырьевая мистерия «Обмен веществ» — с «Бывшей Ленина». Чего тут нет совсем, так это Советского Союза. Но ведь и роман «Город Брежнев» был посвящен не столько конкретному прошлому конкретной страны, сколько человеку в переходный период, феномену смены эпох, о котором отчасти написано и фэнтезийное «Последнее время». В сборнике «Все как у людей» рассказ с похожей проблематикой — «Дедовский способ», маленькая лиричная новелла о постаревшем миллениале. Живущий отшельником в далеком будущем, главный герой пытается понять изменившийся мир и своих потомков, с головой погруженных в виртуальное пространство.

Роль книги как резюме пройденного творческого пути подчеркивают подзаголовки и короткие послесловия. Они раскрывают историю создания каждого текста: например, выясняется, что «Светлая память» выросла из сценарной заявки, а «Обмен веществ» сочинялся для конкурса. Фактически сборник превращается в единое повествование с выраженной автобиографической рамкой. Она добавляет элемент игры и подспудно рассказывает о литературном процессе в десятые и нулевые: интернет-форумы, публикации в журналах, тематические номера в глянце. Поэтому пассаж из предисловия «большинство текстов написаны на слабо» — не попытка оправдать малозначимые произведения и не кокетство, а скорее часть отдельного метанарратива. Комментарии призваны показать мастерскую писателя, в них подспудно звучит остроумное напоминание, что занятие литературой далеко не всегда подразумевает творческий надрыв и пафос. Иногда оно — рутинный труд в рамках какого-то проекта, иногда — способ развлечься. С этой точки зрения название сборника не просто отсылает к известной песне Егора Летова и обыгрывает тему киборгов, но и словно говорит: «У писателей, вообще-то, все как у людей».

Другое дело, что такой подход по-брехтовски отчуждает повествование. Например, подзаголовок к «Кареглазому Громовику» — «Ничего страшнее я не написал» — сразу провоцирует ждать чего-то страшного и тщательно анализировать сюжет, а не погружаться в него эмоционально. Ирония, свойственная прозе Шамиля Идиатуллина, становится здесь особенно яркой. И похоже, что «Все как у людей» на самом деле не мистика, не фантастика, и не реалистическое повествование. «Микрохорроры» в конце книги, где встречаются поп-культурные мемы от «Красной свадьбы» до Стаса Михайлова, больше напоминают черные анекдоты. В «Светлой памяти» рефреном служит мем-поговорка о «часиках», которые «тикают», в «Эре Водолея» нетрудно разглядеть отсылку к полушуточной теории заговора с участием рептилоидов. Обыгрывание современного, в первую очередь сетевого, фольклора приближает «Все как у людей» к постмодернизму, и особенно яркая ассоциация возникает тут именно с романами Виктора Пелевина. Есть вполне пелевинские мотивы, например политические интриги, за которыми стоит заговор сверхъестественных сил. Автобиографическая рамка тоже выглядит в духе Порфирия из «iPhuck 10». Хотя Порфирий у Пелевина номинально остается маской, он очевидно рефлексирует по поводу творческого пути автора. Главная же пелевинская черта сборника заключается в постмодернистской языковой игре, которая проскальзывает у Идиатуллина почти в каждом рассказе. Даже в трагичном «Я наберу» стиль не обходится без ироничной интертекстуальности.

Босс любоваться не стал. Бегло просмотрел, мрачно покосился на календарь и на часы, давая понять, что совсем ты, коза, руки и кадык мне цейтнотом выкрутила, иначе утаптывала бы рабочую поверхность веселым Сизифом до совершенной гладости и прозрачности. Буркнул, ткнув в произвольно выбранный слайд: «Вот здесь по-человечески сделайте» — и нырнул в годовой отчет, давая понять, что аудиенция окончена, а свобода с чистой совестью — вот они, туточки, за окошком.

Поскольку в голосе повествователя регулярно чувствуются юмористические нотки, атмосфера получается дружелюбно-уютная, пусть содержание порой укладывается в канон хоррора. Возможно, отсюда и впечатление Алексея Сальникова: «...А все равно: перелистнул последнюю страницу — и, как-то вопреки всему написанному, светло на душе». Это, конечно, отнюдь не изъян в целом удачной книги (за исключением «Светлой памяти» и чрезмерно анекдотичных «микрохорроров»). Мало кто способен преподносить серьезные и жуткие темы в духе эпического театра — так, что они не пугают, даже веселят местами, но при этом осмысляются как реальные и насущные. Только зачем тогда нужны название и эпиграф из пронзительно тоскливой песни «Гражданской обороны»? Неужели ради шутки про киборгов и непрозрачного намека на путеводитель по писательской кухне?

По сути, атмосфера сборника противоположна атмосфере композиции Летова, цитируемой в заглавии. Ведь в последней нарочито радостный текст, где все так «здорово и вечно», подается в таком тягостном и надрывном стиле, что в итоге песня деконструирует обывательское понимание счастья как таковое и оказывается по-настоящему мрачна. При этом, однако, можно сказать, что и книга Шамиля Идиатуллина, и трек «Гражданской обороны» посвящены предопределенности человеческой судьбы, неизменности нашей природы. Отличие в ракурсе. Там, где у Летова рано или поздно «все слова истлеют» и наступит «не было и нету», у Идиатуллина человек остается собой в метафизическом смысле, даже если его тело трансформируется биологически. Киборг из «Светлой памяти» мечтает чуть ли не о семейном счастье. Чиновник, мутируя, не обретает кардинально другие цели. Дед из будущего все равно укладывается в узнаваемый образ — ворчит на внуков и при том искренне их любит. И сказочный спаситель из новеллы «Принцесса — это праздник» тоже может угодить в аврал на работе и страдать от жесткой конкуренции. Фантастическое у Шамиля Идиатуллина — человеческое, иногда слишком человеческое. Такая фантастика свидетельствует, что, какие бы катаклизмы с людьми ни происходили, существуют особенности души, которые никуда не денутся. Вечное в нас — это и злое, и доброе, и разумное, и сумасшедшее, но зато вечное. И если в песне Егора Летова невозможность бегства за рамки слишком человеческого осознается как жуткий тупик, то в сборнике Шамиля Идиатуллина она, наоборот, обнадеживает. У людей есть качества, под которые изменчивый мир, как обычно, прогнется, — намекает книга, будто бы призванная утешать тех, кто подвержен разного рода упадническим и алармистским настроениям.

Читайте также

Был человеком, а стал нелюдем Отрывок из романа Шамиля Идиатуллина «Последнее время» 11 сентября Фрагменты

Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет

Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие

Подтверждаю, мне есть 18 лет

© Горький Медиа, 2025 Все права защищены. Частичная перепечатка материалов сайта разрешена при наличии активной ссылки на оригинальную публикацию, полная — только с письменного разрешения редакции.