Анна Матвеева. Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках. М.: Редакция Елены Шубиной, 2021
В литературных сюжетах двойники чаще всего ассоциируются с тревожной, пугающей атмосферой. Их легко спутать, они заставляют сомневаться в собственной уникальности. Когда такая хрестоматийная тема, как двойничество, заявлена уже на обложке, это, в свою очередь, настораживает: заставляет заранее сомневаться в оригинальности книги, ведь кто только не создавал героев с альтер эго — от Гоголя и Достоевского до Лимонова и Пелевина. К счастью, подзаголовок сборника рассказов и повестей Анны Матвеевой «Катя едет в Сочи» обманчив. Двойничество здесь трактуется широко и зачастую сводится к некоей рифме в образах двух или более персонажей: общая ситуация, похожие психология и манеры, одна и та же цель в жизни. Даже вступительная повесть «Внук генерала Игнатьева», где есть близнецы и встречаются прямые рассуждения о доппельгангерах, по содержанию больше посвящена зыбкой грани между правдой и неправдой, а также адепту полуправды — обаятельному мошеннику-мифотворцу Ясному. Судьба этого уральского Остапа Бендера, состоящая из авантюр разной степени безобидности, подспудно перекликается с судьбой рассказчицы. Та всю жизнь проводит в роли любовницы женатого мужчины — фактически тоже игра против официальных правил, не чуждая обману и самообману. В свою очередь в заглавной новелле интеллигентная женщина в годах встречает в аэропорту чуть ли не своего антипода, молодую хабалистую Катю. Но обе героини страдают от сложной, мучительной влюбленности, находясь на распутье. И хотя переживают любовную драму они совершенно по-разному, короткое знакомство в «Шереметьево» дарит им если не надежду, то утешение.
Пусть заявленное двойничество во многом номинально, «Катя едет в Сочи» не превращается в разрозненную подборку из двух повестей и семи рассказов, а выглядит целостным циклом. Например, все истории за редкими исключениями оптимистичны, временами парадоксально, в духе условного «счастья вопреки». Для творчества Анны Матвеевой, дебютировавшей двадцать лет назад с довольно мрачным романом о трагедии на перевале Дятлова, оптимизм не то чтобы характерен. В самых известных сборниках писательницы, вошедших в финал «Большой книги», — «Девять девяностых» и «Подожди, я умру — и приду» — превалировала либо ностальгическая грусть, как в первом случае, либо атмосфера несбывшихся надежд, как во втором. «Катя едет в Сочи» куда более иронична, и местами ирония приближается к афоризмам или перетекает в полноценные шутки.
О деньгах и разных прекрасных вещах, которые можно себе позволить, если у тебя есть деньги, Брусиловские разговаривали нечасто, потому эти разговоры и запомнились.
Виталий Михайлович однажды спросил Мишу: когда, по его мнению, картину можно считать законченной?
— Когда она продана, — сказал Брусиловский.
<...>
Квартиру свою новую (чужую, но это не важно) Наташа полюбила, потому что в ней было все, что нужно для жизни, — то есть почти ничего.
Даже жесткая, казалось бы, тяжелая повесть о маньяке-язычнике «День недели была пятница» заканчивается жизнеутверждающе. Преступники наказаны, а оставшегося сиротой ребенка берет под свое крыло на редкость добропорядочный депутат, в чьем образе отчасти угадывается Евгений Ройзман*Признан в России иностранным агентом. При этом нет ни гламуризации серийных убийц, ни замалчивания жестоких подробностей, а сюжет, судя по всему, основан на реальном деле Арсена Байранбекова, совершавшего человеческие жертвоприношения на Урале в 2014 году. Дикость эзотерического фанатизма разворачивается неспешно, с будничным правдоподобным спокойствием, а бытовой экзистенциальный кризис депутата добавляет красивый контраст. С одной стороны — люди с готовыми ответами в виде оккультной веры доходят до кровопролития. С другой — ищущий и неуверенный герой делает чью-то жизнь лучше, сам не понимая зачем. Добро всегда задается вопросами — постулат пусть и спорный, но по крайней мере любопытный, и в итоге «День недели была пятница» претендует на звание сильнейшего текста в сборнике. Конкуренцию ему может составить разве что биографическая новелла «Слова» о художнике Брусиловском и его жене, где, при всей документальности, воссоздана интригующая, образная картина тернистого творческого пути.
Художники не единожды возникают в рассказах, что можно списать на влияние предыдущей книги Анны Матвеевой «Картинные девушки», посвященной женщинам в живописи. Лишь изредка уступающий место действия другим городам Екатеринбург — еще одна узнаваемая черта матвеевской прозы, которая не зря задолго до «Петровых» Алексея Сальникова получила от критиков характеристику «уральский магический реализм». Правда, именно сборник «Катя едет в Сочи» ближе к реализму без магии. Да, случайности тут не случайны и царит условный «замысел судьбы», но вера в сверхъестественное подается скорее как профанация действительности, а отдельные намеки на двоемирие не меняют происходящее глобально и порой вовсе кажутся проявлениями абсурдистского юмора. В то же время осознанная преемственность по отношению, допустим, к Хулио Кортасару, отрывки из которого послужили эпиграфами сразу к двум новеллам, вполне заметна. И дело не в экспериментах с формой — напротив, почти все сюжеты хронологически прозрачны, с ясной кульминацией и развязкой. Речь и не о теме игры, любимой аргентинским классиком. Игра центральна лишь во втором по счету рассказе об азартной маме и чутком сыне — в истории довольно проходной из-за заранее понятного финала. Сходство с мастерами магического реализма заключается прежде всего в стиле, особенно в развернутых, оригинальных сравнениях, где иногда вырастает чуть ли не самостоятельный контекст.
У Комаровой в горле что-то пискнуло после этих слов, и она почувствовала себя голой, как гэдээровский пупсик. Таких мальчики дарили девочкам на 8 Марта — не во всех школах СССР, конечно, а в тех, где учился более-менее обеспеченный контингент.
Подобно метафорам, развернутыми и органичными выглядят отсылки. Чего стоит только попытка героини заглавного рассказа соотнести свое состояние с полузабытым ей стихотворением Бродского. Или краевед, все время цитирующий Гребенщикова. Образность, ирония и уместная, дозированная цитатность — все это делает чтение сборника увлекательным даже тогда, когда традиционный сюжет практически отсутствует. Например, как в финальном лирическом «А ты где?», переходящем под конец в обращение мамы к сыну. И книга была бы приятным, но именно что просто приятным предвестником обещанного осенью большого романа писательницы. Летней, светлой и легкой. Во многом терапевтической, особенно учитывая гнетущую атмосферу, которая время от времени возникает сегодня в силу эпидемии, политических скандалов или экономической нестабильности. В определенной степени такой книгой «Катя едет в Сочи» и оказывается, но как раз нерв современности продемонстрирован в ней довольно отчетливо.
Несмотря на флешбэки из советского периода и девяностых, по большей части «Катя едет в Сочи» представляет собой панораму России начала двадцатых. Причем внимание уделяется явлениям вполне глобальным. Здесь есть место и внешним атрибутам, таким как цифровая лудомания или самоизоляция, и менее очевидным социальным феноменам. Языческий мистицизм в той же повести о маньяке напоминает о распространенных сегодня синкретических учениях и теориях заговора. «День недели была пятница» показывает, что развитие технологий не отменяет нашей иррациональности, желания слепо верить, которое в совокупности с невежеством порой приводит к трагедиям.
Особую роль в сборнике играют мотивы внутреннего одиночества и выгорания от быстрого темпа жизни. Та самая Катя едет в Сочи не просто к любовнику, она хочет еще и сбежать от рутины, каждодневной работы в ивент-агентстве. В рассказе «Весна, Света!» героиня-журналистка ощущает себя белкой в колесе, у которой нет времени даже на скорбь по родному отцу. История же Миши Брусиловского, пусть она и разворачивается в прошлом, намекает, как важно не забывать о непосредственном наблюдении за действительностью — познавать мир и других людей не только с помощью слов, но и невербально, как в книге у советского художника Владимира Соколова, «глазами и сердцем». И звучит это актуально, учитывая, насколько сильно информационное общество с огромным количеством медиа завязано на словах и искусственных образах, зачастую уводящих в пространство постправды. Ореол последней представлен в упомянутом «Внуке генерала Игнатьева», где методы афериста наводят на мысли о фэйках в интернете.
Одновременно социальная проблематика дается исподволь, она не перерастает в сатиру или огульное стенание о том, как все плохо. Напротив, оптимистичная нота в рассказах свидетельствует, что, несмотря на характерную для общества отчужденность, люди еще могут понимать и слышать друг друга. Пусть иногда им в этом словно помогает некая непознаваемая сила, которая в книге отвечает как минимум за совпадения. Фактически заглавная тема двойничества оборачивается куда более широким посылом — верой в то, что даже очень разные, противоположные по характеру личности способны вступить в диалог. Все истории говорят о скрытом общечеловеческом единстве, будь то новелла «После жизни», где героиня неожиданно чувствует внутреннее родство с незнакомой умершей женщиной, или «Долгие и частые письма» — о неочевидном значении канувших в прошлое связей с иностранными друзьями по переписке. В новой книге Анны Матвеевой описывается космос холодного постиндустриального общества, где «человеку нужен человек». Если угодно, нужен двойник, но не мрачная потусторонняя тень и не близнец-помощник, а просто кто-то, кто хотя бы попытается разделить с тобой мысли и эмоции. Пожалуй, так и выглядит убедительный литературный оптимизм — проблемы признаются, но не объявляются безнадежными.