Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Кэтрин Мэнсфилд. Алоэ. М.: Носорог, 2024. Перевод с английского Рины Борисовой
Новозеландский модернизм и без того нечасто встретишь в переводах на русский язык, а тут еще издательство «Носорог» зашло с козырей — опубликовало роман, который в итоге оказался не романом, а черновиком новеллы. То есть повысило степень обскурности прямо-таки в несколько раз.
До этого мастерицу малой прозы Кэтрин Мэнсфилд (1888–1923) у нас толком печатали считаные разы: один раз в начале хрущевской оттепели, другой — на закате перестройки и напоследок — в 2005 году вышел большой сборник некоторых ее рассказов.
Всего за свою жизнь Мэнсфилд сочинила девяносто три (красивое число, нарочно не придумаешь) произведения в жанре малой прозы, родилась в Веллингтоне, периодически бывала в Лондоне, где сблизилась с Блумсберийским кружком, а умерла близ Фонтенбло, когда ей едва исполнилось тридцать четыре года.
Бездыханное тело молодой писательницы обнаружили в коровнике на территории «аббатства» Георгия Гурджиева. Криминала, впрочем, никакого не было — к мистику-физиологу она приехала в надежде исцелиться от туберкулеза.
«Что за злая участь быть пленником самого себя!» — написала она как-то в дневнике. Эти слова могли бы стать эпиграфом к «Алоэ» — по-викториански тревожной повести о детстве, серых лошадях, снопах, мертвых утках и телесных наказаниях.
«Элис готовила сандвичи с водяным крессом. На столе перед ней стояли тарелка сливочного масла и большая буханка под названием „барракуда“, а в белой тряпице сушились сваленные в кучу зеленые листья. К тарелке с маслом она прислонила открытую книжицу — грязную, засаленную, с чахлым переплетом и потрепанными краями. Размешивая масло, прежде чем мазать его на хлеб, Элис читала:
„Увидеть во сне катафалк, запряженный четырьмя черными жуками, — дурная примета. Предвещает смерть близкого или дорогого человека, будь то отец, муж, брат, сын или суженый. Если черные жуки ползут прочь, это означает смерть от огня или от падения с высоты, как то: лестничный пролет, строительные леса и т. п.“»
Катарина Лопаткина. Японское. Модернистское. Пролетарское. Искусство Японии 1920–1930-х годов в СССР. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2025. Содержание
Про Японию бытует стереотип, будто это страшно консервативная страна трудоголиков, которым родная корпорация и сапог начальника милее родной матери. Меж тем всякий, кто 1 мая любого года окажется в каком-нибудь крупном японском городе, поразится обилию красных флагов и рабочей молодежи на улицах — местная коммунистическая партия одна из самых многочисленных коммунистических партий мира. Но, в отличие от западных товарищей, ее члены по понятным причинам не питают симпатий к Советскому Союзу, который мы потеряли.
Тем интереснее читать новую книгу Катарины Лопаткиной, посвященную интернациональному культурному обмену прогрессивных трудящихся в сталинскую эпоху. Обмен этот, что примечательно, успешно осуществлялся в обе стороны: несмотря на мощные антикоммунистические, антисоциалистические и антианархистские репрессии, японские рабочие могли посетить у себя на родине выставку, например, рабочих украинских.
Неординарный материал подсвечивает и такие вот интереснейшие моменты, о которых редко вспоминают в странах с отличным от японского опытом взаимодействия с «левым» политическим проектом:
«В 1931 году в Токио был издан альбом „Японское пролетарское искусство“. Все тексты и подписи к иллюстрациям в нем были на японском, и только название — на двух языках: Nihon puroretaria bijutsu-shû — на японском и Albumo de japana proleta arto — на эсперанто. Зачем был нужен этот перевод? Эсперанто был сигналом для зарубежных деятелей пролетарского искусства: в 1920–1930-е годы он был одним из языков международного пролетарского движения».
Маркиз де Сад. Путешествие по Италии. М.: Красный пароход, 2024. Перевод с французского Е. Морозовой
Божественный маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад был не только совершенно невыносимым писателем, но и писателем хорошим, в чем легко убедиться, ознакомившись с новым и довольно неожиданным для многих из нас изданием, в котором представлены записки об итальянском путешествии, над которыми он трудился много лет. Не только опубликовать, но и закончить это сочинение, вполне конвенциональное по всем статьям, автору не удалось, и дело тут, понятно, только в его знаменитой неуемности. Впрочем, та же неуемность принуждала его и к сочинительству, чем он и занимался в тюрьме, что губительно сказывалось на его зрении и нисколько не приближало к литературной славе: «Путешествие по Италии» увидело свет только во второй половине позапрошлого века. Эта книга, написанная в форме посланий вымышленной графине, нисколько не занудна: де Сад предстает в ней как знаток и ценитель искусств, хоть и не перестающий резонерствовать в просвещенческом духе, но имеющий много что сказать и весьма наблюдательный. Дотошная конкретность его путевых заметок выгодно отличает их от большинства его произведений с их абстрактным аморальным морализаторством. Помимо прочего стоит отметить, что перевод и большая часть обширного комментария были подготовлены специалистом по десадовскому творчеству Еленой Морозовой, а сама идея издания принадлежала недавно скончавшемуся Аркадию Ипполитову, который начинал комментировать его, но, увы, мало что успел сделать. Тем не менее книга получилась ипполитовская, что придает ей дополнительную ценность.
«В Неаполе все одеваются на французский манер, но безвкусно. Нарядные кафтаны делают с узкими обшлагами, как у фраков. По заведенному обычаю мужчины всегда носят на голове шляпу, одеты они или нет; шляпа эта из фетра, с большими полями, завернутыми с одного края и закрепленными украшением из галуна или перышка, развевающегося над плечом. Вспышки пристрастия к тупеям, коими несколько лет назад был одержим Париж, здесь не наблюдалось, однако взбивать волосы продолжали и теперь делают это каким-то нелепым образом на затылке, так что шляпа покрывает их только наполовину, оставляя для созерцания нечто вроде волосяного валика, отчего создается самое смешное зрелище в мире».
Марк Пайсинг. Крушение «Италии». История арктической экспедиции Умберто Нобиле. М.: Альпина нон-фикшн, 2024. Перевод с английского Ильи Кригера. Содержание
В 1928 году Умберто Нобиле, итальянский инженер и воздухоплаватель, отправился в Арктику на дирижабле «Италия». Цель экспедиции — исследовать полярные территории и достичь Северного полюса. 23 мая дирижабль успешно достиг полюса, но на обратном пути столкнулся с плохой погодой и через два дня, обледенев, потерпел крушение. Выжившие оказались в суровых условиях на дрейфующей льдине, что положило начало одной из самых масштабных спасательных операций в истории.
История освоения полярных регионов поставляет массу фактурного и чрезвычайно драматического материала, и британский журналист Марк Пайсинг сумел его прекрасно раскрыть. В центре повествования — сложные характеры Нобиле и Руаля Амундсена, который присоединился к операции, несмотря на давний конфликт с итальянским первооткрывателем. Это решение стоило легендарному путешественнику жизни: его самолет пропал над Баренцевым морем при невыясненных обстоятельствах.
Книга интересна не только достоверным изображением сверхчеловеческого героизма на фоне нечеловеческих пейзажей (временами более пафосным и затянутым, чем хотелось бы), но и любопытными инсайтами в политический контекст фашистской Италии. Так, например, выясняется, что Муссолини использовал катастрофу «Италии», чтобы свести счеты с политическим конкурентом, из-за чего Нобиле пришлось уехать в СССР, где он продолжил заниматься дирижаблестроением.
«Из-за тяжких испытаний Амундсен стал выглядеть еще на десять лет старше, и в его твердокаменной натуре появились трещины. Однажды он пожаловался на храп Элсуорта. В другой раз Амундсен вышел из себя, когда один из спутников просыпал табак на ледяной пол их импровизированного убежища.
При этом Амундсен пребывал в своей стихии. Эта борьба за жизнь, испытание выносливости были хорошо знакомой норвежскому путешественнику задачей — как раз такой, для которой он оттачивал свой характер. К 14 июня шестерым путешественникам каким-то образом удалось переместить пятьсот тонн льда».
Якуб Микановски. Гудбай, Восточная Европа! Полная история региона на стыке цивилизаций. М.: Эксмо, 2024. Перевод с английского Екатерины Ноури. Содержание
Книга представляет историю региона, которого, как констатирует сам автор, не существует, хотя еще недавно содержание термина казалось очевидным. Журналист Якуб Микановски стремится проследить ускользающее единство в трех измерениях: с точки зрения особой религиозной мозаики, как зону соприкосновения империй и в перспективе турбулентного XX века.
В одной запрещенной социальной сети есть меметическое выражение «эксперт по Восточной Европе», обозначающее персон, приготорговывающих соображениями разной степени невежественности о том, что творится на территории бывшего Варшавского блока. Микановски, по счастью, к ним не относится, но выражение так или иначе всплывает в сознании читателя, поскольку мы имеем дело с довольно особенным (американским) взглядом на то, о чем чаще всего имеем собственные представления. Иными словами, акценты расставлены как минимум непривычно.
Лоскутный исторический нарратив журналист приправляет историей своей семьи из числа польских евреев. Удивительно, но это не выглядит дежурным приемом, а и в правду обогащает рассказ.
«История от тетки моей матери Ядвиги, рассказанная мне в день моей помолвки: тетя Ядвига и ее муж, мой дядя Турновский, пытались пожениться трижды. Первый раз в Минске, в 1940 году. С трудом насобирали деньги. По дороге в бюро записи актов гражданского состояния их, задыхаясь, нагнал друг по имени Айсек. Ему нужно было срочно занять денег: в магазинах только что появились заварные чайники. Они отдали ему деньги, которые копили на свадьбу. Просто пришлось так поступить. Свадьбу можно сыграть в любой момент, но никогда не знаешь, когда чайники снова появятся в продаже. Второй раз они попытались пожениться два года спустя, в Таджикистане. На этот раз у них были деньги, и они уже жили вместе в маленьком городке, где все друг друга знали. Когда они пошли в бюро записи актов гражданского состояния, ответственный советский чиновник выразил удивление, что они еще не женаты, ведь они давно живут вместе. Он сообщил им, что нарушен порядок: они должны были сначала пожениться и только потом начать жить вместе. Логичным образом по этой причине он отказал им в выдаче свидетельства о браке. Третий раз они попытали счастья в Варшаве после войны. У дяди Турновского было два свидетеля (один из них Ясек, которому понадобился чайник), и они прибыли в назначенное время в министерство. Ядвига долго не появлялась — никак не удавалось взять выходной в издательстве, где она работала. Но на этот раз — наконец-то, спустя шесть лет, — пожениться им удалось. Регистратор согласился подписать свидетельство о браке в отсутствие невесты».