Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Эндрю Гант. Пять прямых линий. Полная история музыки. М.: КоЛибри, 2024. Перевод с английского Артема Рондарева. Содержание
Давайте начистоту: вопреки названию, история музыки, изложенная в этом увесистом томике, далеко не полная. Она сосредоточена на западной академической традиции, оставляя за бортом неевропейскую генеалогию звука, а в условной европейской по большей части игнорируя последнюю четверть века.
Если учесть эти ограничения, то книгу можно смело рекомендовать как прекрасную пропедевтику, с помощью которой можно проследить те самые пять линий нотного стана от средневековых труверов до наследников Шенберга. Книга под завязку забита исторической фактурой, которая изложена с любовью и знанием дела, подобающими академическому исследователю, композитору и вместе с тем органисту-дирижеру Королевской капеллы в Лондоне. И что важно, без занудства.
Как справедливо заметил переводчик этого труда: если хочется вникнуть в суть вопроса, но нет сил читать пять тысячестраничных томов Ричарда Тарускина или десять томов Клода Палиски, это вполне рабочий вариант.
«Бетховен все изменил. Бетховен сказал слушателям, что он опередил их; их задача — его догнать. Если мы его не понимаем — это наша вина.
Отличная идея, если ты Бетховен.
Однако приписывать ценности одного времени другому — логическая ошибка. Она может привести к тому, что мы примемся разыскивать в каждом поколении выдающихся гениев, даже если их, как Макавити, не существует».
Кир Булычев. Тайны Руси. Тайны Российской империи. СПб.: Азбука, 2024. Содержание
В огромном наследии всеми любимого писателя, который недавно бы отметил 90-летие, не самое заметное место занимают его исторические сочинения для детей и подростков. Тем не менее их немало, и ныне их переиздают в серии «Тайны истории от Кира Булычева».
Сюжеты, по признанию автора, отбирались по трем относительно причудливым критериям: чтобы было интересно, чтобы не все из них касались убийств и не все были связаны с самозванцами (потому что и того и другого в российской истории слишком много). В итоге под обложкой соседствуют, например, очерки о кроманьонцах, охотившихся на мамонтов под Зарайском, о трагическом походе Георгия Седова на Северной полюс и пропавших студентах, посланных за границу Борисом Годуновым. Все написано легким живым языком, в котором кроется львиная доля булычевского обаяния — и уже по этому сборник можно смело рекомендовать целевой аудитории.
А еще он интересен по двум причинам: во-первых, как послание из эпохи до википедии, а во-вторых — из эпохи, когда история России не сводилась к череде государстволюбивых правителей, борющихся с коллективным Западом.
«После страшной камеры пыток, в которую превратил Россию Иван Грозный, правление Бориса Годунова кажется всплеском либерализма. Но Борис был несчастен и обречен на поражение, потому что Грозный настолько изуродовал и измордовал Русь, что эта травма не могла не отозваться крушением и катастрофой. И предотвратить ее Борис был бессилен именно потому, что не был извергом, а хотел исправить и объяснить, тогда как все привыкли казнить или идти на плаху».
Камилла Грей. Русский эксперимент в искусстве, 1863–1922. М.: V—A—C Press, 2024. Перевод с английского О. Демидовой. Содержание
Лучше поздно, чем никогда: написанная в 1962 году книга Камиллы Грей появилась на русском, припозднившись лет на пятьдесят, и с третьей попытки — сперва ее перевел в середине 1970-х московский коллекционер Игорь Липков для узкого круга, за пределы которого она так и не вышла, затем ее пытался выпустить в 1991 году в издательстве «Изобразительное искусство» Дмитрий Сарабьянов, и уже тогда «Русский эксперимент» был значительно устаревшим исследованием, не говоря уже о сегодняшнем дне. И тем не менее издать эту работу следовало, поскольку она стала первой в своем роде. Наш авангард гремел в 1920-е, но к 1950-м был уже наглухо забыт и тут, и там (тут — нарочно, там — по стечению обстоятельств). Камилла Грей увлеклась столь неочевидной темой случайным образом, она интересовалась русским балетом и наткнулась на золотую жилу. Круг ее источников был неизбежно ограничен, приходилось добывать информацию по крупицам и довольствоваться неточными, часто противоречившими друг другу свидетельствами — к счастью, на тот момент были еще живы некоторые непосредственные участники событий вроде Ларионова и Гончаровой, и в результате количество недочетов в ее исследовании оказалось таким, что издатели даже не стали отмечать большинство из них, поскольку иначе пришлось бы исчеркать вообще все. Но так ли это важно, если речь идет о первопроходческом исследовании, в котором впервые было рассказано о том, как из русского модернизма, развивавшегося параллельно европейскому, вырос дикий зверь, в какой-то момент окончательно сорвавшийся с привязи и наделавший такого шума, что до сих пор еще ощутимо погромыхивает, и пускай сегодня мы сможем прочесть всего лишь «памятник научной мысли», однако его историческая ценность перевешивает любые недочеты, да к тому же сам текст ладно скроен, крепко сшит и пышет неподдельным энтузиазмом.
«На публичном диспуте „О современном искусстве“, устроенном Давидом Бурлюком в Москве в феврале 1912 года, Ларионов и Гончарова с чувством горечи и раздражения официально вышли из состава „Бубнового валета“. Именно тогда Ларионов объявил Бурлюка „эпигоном мюнхенского декадентства“, а сезаннистов обвинил в консерватизме и эклектизме. Предположительно, это обвинение было вызвано тесным сотрудничеством Бурлюка с Кандинским и его ролью посредника между Москвой и Мюнхеном. Однако, хотя именно Бурлюк убедил членов „Синего всадника“ прислать работы на выставки „Бубнового валета“ 1911 и 1912 годов, письмо Кандинского Гончаровой, датированное мартом 1911 года, свидетельствует о более ранних контактах Кандинского с Ларионовым и Гончаровой и его интересе к их деятельности: „[Ларионов] написал мне лишь вскользь, а так бы хотелось знать, что это... И в чем заключается об-во „Ослиного хвоста“. Но к 1912 году отношение Ларионова к „мюнхенскому декадентству“ стало столь же презрительным, как и к „парижским лакеям“ — сезаннистам, и он не ответил Кандинскому любезностью на любезность: хотя именно Кандинский способствовал участию Ларионова в первой выставке „Синего всадника“, последний не пригласил его присоединиться к группе „Ослиный хвост“, первая выставка которой планировалась в Москве в марте 1912 года, вскоре после диспута. Объединение „Ослиный хвост“ впервые намеревалось совершить осознанный отход от Европы и утвердить независимость русской школы».
Гэри Маркус. Большой обман больших языковых моделей. Новый подход к ИИ и регулированию технологических гигантов. Ереван: Fortis Press, 2024. Перевод с английского под научной редакцией Артема Смирнова. Содержание
Недавно в мире искусственного интеллекта как бизнеса случился небольшой скандал, который вполне мог бы стать скандалом грандиозным, если бы общественность обратила на него внимание. А случилось следующее: стартап Anthropic, который привлек миллиардные инвестиции под вывеской «безопасного искусственного интеллекта» предоставил инструменты «безопасного использования ИИ-моделей в важных миссиях» американским военным и разведывательным ведомствам. Такое, в общем-то, неизбежно происходит, когда технологии не могут без крупного капитала, который, в свою очередь, не может без власти, которая не может без технологий.
Этим тревожным взаимопроникновениям посвящена книга-манифест Гэри Маркуса — американского междисциплинарного ученого, основателя занимающейся машинным обучением компании Geometric Intelligence. В «Большом обмане больших языковых моделей» он старается не нагнетать моральную панику (получается не очень) и призывает как можно скорее признать несколько простых истин: во-первых, генеративный ИИ с нами навсегда; во-вторых, это революция; в-третьих, эту революцию надо срочно тормозить общественным и государственным регулированием, иначе Армагеддон.
Книга эта интересна прежде всего тем, что в собственном недоверии к искусственному интеллекту признается не человек со стороны, а специалист, представляющий, что у больших языковых моделей под капотом. Соответственно, все тревоги он подкрепляет не «моральным чувством», а конкретными примерами из уже немалого опыта, накопленного индустрией.
«Обучение грамотности в области искусственного интеллекта должно начинаться уже в начальной школе, с последующим углублением программы в средних и старших классах, а также в вузах. Не стоит забывать и о людях старшего возраста, которые, возможно, наиболее уязвимы перед мошенничеством с использованием ИИ. Хотя отдельные школы уже делают шаги в этом направлении, а люди начинают обмениваться информацией через различные каналы, этого все еще недостаточно. Если мы все будем жить в мире, пронизанном ИИ, нам необходим системный подход к обучению грамотности в этой области. Каждый человек должен иметь базовое представление о возможностях и ограничениях ИИ, и мы как общество обязаны поддерживать это стремление.
Нужно понимать, что одна из сложностей заключается в том, что содержание этого обучения может меняться по мере развития технологий ИИ. Однако это не должно нас останавливать. Грамотность в области ИИ сегодня так же важна, как и медиаграмотность, владение математикой и умение критически мыслить».
Никита Смагин. Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями. М.: Individuum, 2024. Содержание
Люди знающие говорят, что неплохо, а то и хорошо жить можно при любом режиме, надо только знать гласные и негласные законы, принятые в автократии, и четко понимать, где проходят пресловутые «красные линии».
Вот, например, Иран. Со стороны вроде бы видно, что это за государство: брутальная теократическая диктатура с целым войском опричным в лице Корпуса стражей исламской революции, имеется ядерная программа, почти со всеми соседями на ножах, экономика под санкциями, женщин притесняют — мягко сказано.
А посмотришь поближе: тысячи молодых людей со всего мира съезжаются в Тегеран на фестивали танцевальной электронной музыки с соответствующими препаратами для электронных танцев, цветет розовым садом независимое искусство, молодежь слушает харамный политически заряженный хип-хоп.
Многоопытный журналист-ближневосточник Никита Смагин предлагает читателю взглянуть на обе стороны иранского общества — внешнюю и внутреннюю. Глубоко зная Иран, его культуру и тонкости, Смагин, разумеется, не идеализирует республику аятолл, но показывает ее такой, какая она есть, — сложной, многогранной, населенной людьми, а не чертями с рогами, как иной раз сообщает мировая пресса.
«В Иране нет ни „Макдональдса“, ни KFC, зато легко можно найти „Машдолнальдс“ и даже „Мистер Махмуд“ с той же характерной буковой „M“ в логотипе. Что касается „Kentucky Fried Chicken“, свой аналог есть почти в каждом крупном городе: „Tehran Fried Chicken“ (TFC), „Mashhad Fried Chicken“ (MFC), а также „Karen Fried Chicken“ (KFC). На вывесках этих заменителей западного фастфуда, как правило, красуется тот самый полковник Сандерс, но, конечно, это не сетевые заведения, а обычные частные лавочки».