Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Брэндон Лабелль. Акустические территории. М.: Новое литературное обозрение, 2023. Перевод с английского Д. Шалагинова. Содержание
Всякий, кто хотя бы немного интересовался такой ныне популярной дисциплиной, как sound studies, знает, насколько мало в этой области дельных работ и насколько много разного рода словоблудия — порождаемого, очевидно, самой природой объекта интереса, звука, при всей его вездесущести вещи с трудноопределимой темпоральной природой и весьма эфемерной семантикой: о чем же, разумеется, еще и говорить, как не о том, чем мы говорим? С тех пор, как музыкальный звук перестал быть слышимым выражением числа, или, по крайней мере, со времен романтиков попытки определения его онтологии, а также его культурных и социальных импликаций породили на свет огромный объем высказываний и литературы, из которых по-прежнему не вполне ясно, что он такое за пределами физических характеристик и, что важнее, зачем, собственно, о нем говорить. Долгое время самыми заметными спикерами в этой области были композиторы — о звуке много рассуждали (зачастую с феноменологических позиций) Кейдж, Шеффер, Штокхаузен, Булез, Ксенакис и другие музыканты: если оставить в стороне весь пиетет, то сделается довольно очевидным, что сказанное ими не выходило за рамки поэтических метафор и обладало нулевой инструментальной ценностью, хотя и произносилось с явным намерением как минимум легитимировать ссылками на нечто «объективное» собственные сочинительские практики. Однако в последние двадцать — тридцать лет за дело взялась академия — с довольно предсказуемым результатом.
В силу вышесказанного всякую новую книгу по данному предмету ждешь с интересом и подозрением одновременно: еще одна попытка — может, на сей раз получилось. (Тут, впрочем, надо оговориться, что книга, о которой пойдет речь, по международным меркам далеко не нова, ее первое издание вышло в 2010 году, но по нашим темпам — вполне.) Тем более что есть повод надеяться: Брэндон Лабелль — один из самых влиятельных американских саунд-теоретиков (а также, что безусловно дополнительно располагает к нему, бывший барабанщик панк-группы). Великий Дэвид Бирн, который некоторое время назад тоже начал писать (осмелюсь утверждать, напрасно) теоретические книги о музыке (его magnum opus 2012 года How Music Works вышел у нас в 2020 году под названием «Как работает музыка») называет «Акустические территории» в числе самых важных для него работ.
Академические пристрастия Лабелля довольно очевидны: разумеется, если в названии книги есть слово «территории», то практически сразу мы встретимся с Делезом и Гваттари и их «территориализацией». Лабелль ссылается на Маклюэна, на Младена Долара (упоминаемая здесь книга которого, «Голос и ничего больше», тоже беспредельно многословная, издана у нас в 2018 году), Дебора и так далее. (При этом — на иной взгляд, довольно демонстративно — проигнорированы многие ведущие англоязычные специалисты в области исследований звука и музыки в повседневности, за вычетом разве что Тии Деноры.) Цель работы изложена во введении:
«В „Акустических территориях“ я стремлюсь затронуть эти проблемы, исследуя обмены между средами и существующими в них людьми, регистрируемые через культуры звука. Сканируя городскую топографию, в этой работе я предлагаю визуализацию аудиальной жизни и обнаруживаемых в ней переплетений частного и публичного. При этом я стремлюсь рассмотреть перформативные отношения, присущие городской пространственности, а также представить исследования звука как практику, которая готова творчески задействовать эти отношения».
Звучит, с одной стороны, общо, с другой — в целом банально, но проблема sound studies в том, что там даже банальности оказываются принесены в жертву молоху словоблудия, так что если удастся их решить здесь — то и замечательно, шаг вперед, а стало быть, помолясь, начнем.
Книга поделена на части, в каждой из которых охватывается какое-либо типологически однородное пространство, и намеренно движется «снизу вверх», из-под земли к небу (название первой части начинается со слова «подземка», последней — со слова «небо»). Лабелль довольно подробно характеризует каждое из этих пространств, приводя связанные с ними исторические очерки и кейсы: здесь можно узнать немало интересного, проблема только в том, что, как только он переходит к тому, что можно, пусть иногда и с натяжкой, назвать фактами, из повествования сразу же парадоксальным образом выпадет один и тот же элемент — собственно, звук, и всякий раз невольно возникает в связи с этим ощущение, что ни история, ни события не желают подтверждать какую-либо свою связь с заявленной темой — а именно звуковыми топологиями «акустических территорий». Но не это самое проблематичное: гораздо, скажем так, утомительнее иной способ характеристики «территорий» — а именно пространные, на целые абзацы, литературные описания их, состоящие из потока метафор, сравнений, метонимий и прочих тропов, — то есть, как было уже выше отмечено: поэзия. Вот, например:
«Как пространство, подземелье также полнится всей исподней, скрытой материальностью городской топографии — обширной сетью туннелей, кабелей и трубопроводов, по которым проносятся потоки и движения распределяемой энергии, сетевой передачи данных и т. п., эдакие жужжащие, вибрирующие страты. Лоскутное одеяло, скрытое от прямого взгляда, — подземелье изобилует электромагнитными волнами, скачками температуры и импульсами инфраструктурных систем, как вибрирующая земная кора, которая, в свою очередь, восстает в бесчисленных рассказах об упырях и зомби, часто пробужденных невидимыми формами энергетических вспышек. Оживление мертвого тела превращает подземелье в город-призрак, призрачную почву, населенную нежитью, которая всегда готовится выйти на поверхность в ужасающих формах».
Ну или так:
«В эхоической акустике уличный музыкант сплетает мистический спиритуализм и городскую боль, оформляя музыкальное выражение в виде голоса, исходящего из городских глубин».
И такого там много.
Есть здесь и, прямо скажем, откровенно загадочные высказывания. Вот, например:
«Вибрация также находится ниже порога слухового восприятия, часто проявляясь в виде сублиминальных и тактильных сдвигов энергии и силы».
Это банально неверно. Вибрация сама по себе вообще не «звучит», а потому в отношении к слуховому восприятию не находится нигде, ни выше, ни ниже. Она может звук производить — и в зависимости от частоты прекрасно производит звук в слышимом диапазоне: а то бы как звучали музыкальные инструменты? Загадочно же здесь то, что весь предыдущий абзац именно посвящен описанию того, как вибрация производит звук. Чей это косяк — автора или переводчика — бог весть, но выглядит странно. И такое еще тут тоже есть.
Но давайте же перейдем к самому волнующему вопросу. Мы же зачем-то это читаем? Зачем? Вероятно, чтобы узнать, что такое акустические территории, в чем смысл их существования, чем знание о них может быть нам полезным, так?
Что ж, извольте:
«Вибрация, например, позиционируется не только как особая форма энергии, проходящей через среду, но и как то, что может быть использовано для создания форм общности: вибрация разрушает дистанцию в пользу тактильного контакта, привнося субъекты и объекты, тела и вещи в пространство совместности. Таким образом, она может послужить средством для выкраивания конкретных форм совмещения внутри выстроенной среды, позволяя укрепить то, чем мы можем владеть или что мы можем производить сообща. Исходя из ощутимых знаний, полученных посредством вибрации, мы можем стремиться к определенной общности, придавая повседневной жизни этическое напряжение в контексте права быть услышанным или прочувствованным. Напротив, эхо, распространяющее звук за пределы его изначальной досягаемости в форме повторений, может быть воспринято как то, что генерирует рамку для подрыва истока в пользу радикальной дифференциации: мы можем вторить друг другу в моменты социальной встречи, подхватывая слова и возвращая их, но такой обмен играет центральную роль в более четком отделении одного от другого — можно сказать, что эхо позволяет другим появляться, предоставляя темпоральную форму миграции из дома и знакомого».
Я удержался от искушения вписать от себя в этот пассаж еще пару каких-нибудь академических маркеров, в идеале — конфликтующих со сказанным, но готов биться об заклад: вы бы ни за что не опознали интерполяцию, просто потому что во все вышесказанное можно верить, можно даже, наверное, «анализировать», но все это точно нельзя использовать хоть сколько-нибудь прагматически, потому что это та же, как уже не раз было сказано, поэзия, только в другом речевом модусе. Проверить все указанное просто невозможно. Точно ли эхо разъединяет, а вибрации объединяют? А пес его знает, — как скажете, товарищ профессор, так и будет.
Наконец, со всем этим еще можно было бы смириться, если бы здесь на каком-то хотя бы отдаленно практическом материале действительно исследовались все эти городские звуковые конфигурации (ударение на слове «исследовались»). Но эта книга вовсе не исследование: это пространный набор констатаций, по-видимому очевидных для автора, но проблематичных с точки зрения читателя хотя бы потому, что эти констатации нигде не встречают никакого сопротивления, не подвергаются никаким сомнениям или анализу — они просто высказываются в весьма безапелляционном режиме, хотя вроде бы речь в книге идет не об идее, не о концепте, а о физическом феномене, и в качестве методологической рамки выбраны не спекулятивные рассуждения, а комбинация исследований «по урбанизму, популярной культуре и аудиальным вопросам».
И да, вы, наверное, хотели все-таки хотя бы узнать, что такое акустические территории?
Сообщаю:
«Хотя акустическое пространство и допускает гибкое участие, временной контур, зачастую это разрушительная пространственность. Оно вызывает раздражение и возмущение, но в то же время предоставляет важные возможности для динамики соучастия — познания другого... В этом смысле представленные мной специфические акустические территории следует понимать не столько как места или объекты, сколько как маршруты (itineraries), пункты отправления и прибытия. Я определяю эти территории как движения между и посреди различающих сил, как наполненные множественностью».
Нет, все-таки проклятое место эти sound studies. В смысле территория.