Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Анна Сафронова. Блеск и нищета российской кооперации. Как народ приучали к современности. 1860–1930. М.: Новое литературное обозрение, 2025. Перевод с французского А. Сафроновой. Содержание. Фрагмент
Не революционеры, а предприниматели
Вторая половина XIX века стала эпохой формирования массового общества. Крупные промышленные предприятия, расположенные в городах, стали привлекать к себе население деревень. В ходе этого процесса, протекавшего в том числе и в России, выходцам из сельской провинции приходилось менять не только образ жизни, но и привычные способы социальной коммуникации. Одной из форм организации общественной и экономической жизни на новый лад стали кооперативы, давшие начало целому общественному движению.
Анна Сафронова, автор диссертации «Блеск и нищета российской кооперации», адаптированной под научно-популярное издание, задается вопросом: как именно кооперативы смогли стать одной из форм модернизации российского крестьянского экономического хозяйства в длительный пореформенный и революционный период 1860–1930-х годов? Обоснованно претендуя на исследовательскую глубину, — достаточно обратить внимание на многообразие источников, от полицейских отчетов до художественных произведений, — Сафронова тем не менее остается в рамках строгих понятий и географических границ. Она не выходит за пределы европейских губерний России и собственно кооперативного движения.
Кооперативом она называет форму «объединения людей и капитала, предприятие с общей долевой собственностью, совладельцы которого либо работают в нем, либо пользуются его услугами». Среди многочисленных вариаций форм экономической взаимопомощи и хозяйственных коммун Сафронова выбирает для своего исследования три вида кооперативов, которые появились еще в Российской империи, а затем, пусть и в изменившемся виде, существовали в СССР вплоть до начала 1930-х годов: 1) общества потребителей, 2) объединения сельскохозяйственных производителей и 3) ремесленные кооперативы.
Сафронова строго оговаривает отличия собственно кооперативов от иных форм социально-экономического объединения. Во-первых, пишет она, кооперативы — это продукт позитивного, а не естественного права, то есть эпохи регулируемой промышленности, а не свободной торговли. Во-вторых, кооператив не подразумевает совместного проживания своих членов, как в коммуне или общине. В-третьих, кооператив отличается от общества взаимопомощи своей конечной целью — получением прибыли и увеличением личного дохода всех участников объединения. В-четвертых, кооперативы и просветительское кооперативное движение почти не ангажированы политически — не в пример многим другим формам общественного движения второй половины XIX века и последующих десятилетий. Сафронова подчеркивает, что в своем исследовании стремилась рассматривать кооперативы с точки зрения истории предпринимательства, а не революционного движения, то есть именно так, как видели себя сами члены и популяризаторы объединений. Именно поэтому в поле ее зрения куда чаще попадают рядовые члены кооперативов, их кураторы, администраторы и агенты влияния, чем, например, современные им политики и интеллектуалы.
Книга Сафроновой состоит из двух разделов: в первом представлена история кооперативов в Российской империи, второй посвящен кооперативному движению в СССР вплоть до начала 1930-х годов. Исследовательский подход автора отличается многомерностью: перед нами не только рассказ о кооперативных идеях, околополитической борьбе и бюрократической работе, но и исторические очерки, описывающие ситуацию в глубинке и больших городах, и биографии энтузиастов, и отчет о том, как вчерашние полуграмотные крестьяне приучались к современным гражданским практикам. Кооперативы, формулирует свой тезис Сафронова, стали одной из важных форм модернизации хозяйства (которой пользовались и большевики после революции), а не моделью демократических преобразований общества.
От архаики — к модернизации
Кооперативная туманность — термин Сафроновой, который она использует для описания процесса зарождения кооперативного движения в России во второй половине XIX века. Туманностью отличались как собственно идеи относительно возможных форм экономического объединения крестьян и рабочих, так и представления, сопровождавшие первые шаги по созданию общественных союзов кооператоров. Многие их активисты не мыслили себя участниками развития кооперации, однако занимались именно этим.
В 1860-е годы в среде российских интеллектуалов начались дискуссии о путях модернизации национальной экономики. Поначалу речь шла о создании крестьянских ассоциаций. Эту идею социалисты позаимствовали из опыта индустриальной Англии, где подобные объединения начали распространяться еще в 1840-е. Герцен, Петрашевский и Чернышевский писали о пользе ассоциаций для создания кустарных ремесленных производств, однако их идеи нашли отклик только у студентов, которые стали объединяться в хозяйственные коммуны. В лагере русских либералов ассоциацию считали формой самопомощи. Например, вдохновленные германским опытом, крупные землевладельцы Лугинин и Верещагин организовали ссудо-сберегательные общества для своих бывших крепостных. Однако их проекты быстро закрылись: крестьяне Лугинина тратили кредит не на приобретение техники, а на ежедневные расходы; сыроваренный цех Верещагина, в который крестьяне сдавали на переработку молоко, не выдержал конкуренции с лавочниками.
Поначалу идеи, связанные с ассоциациями, пишет Сафронова, распространялись только на крестьян. Однако по мере роста промышленности и городской занятости фокус общественного дискурса сместился на фабричных рабочих. И хотя формализованные процедуры, связанные с первыми робкими шагами кооперативного движения, в 1870-е годы существовали далеко не везде, в той или иной форме они, например, прижились при пермских заводах Строгановых, где администрация выделяла ссуды на открытие магазинов для рабочих при цехах. Затем ассоциацию ненадолго сменила артель, в которой видели исконно русский инструмент объединения хозяйственных усилий, но не прижилась и она. Как отмечает Сафронова, такие формы, как артель и ассоциация, несли на себе отпечаток феодальных пережитков, свойственных глубоко сословному обществу. Тем, кто искал способы экономически помочь бедным слоям населения, такая архаика не нравилась — и в 1890-х годах они подобрали для своих реформистских устремлений новый термин: кооперация.
1890–1910-е годы, как показывает Сафронова, стали периодом расцвета российского кооперативного движения. Во время голода 1891–1892 годов был организован комитет помощи, который в том числе активно способствовал созданию сельскохозяйственных кооперативов для ликвидации последствий неурожаев. Позднее многие члены комитета вошли в состав правительства Витте. Именно они стали популяризаторами идей Фридриха Райффайзена, основателя одноименного банка, среди которых была и такая: уставной капитал на открытие кооператива должны вносить не его члены, а правительство. Так в 1895 году в составе Государственного банка появилось Управление по делам мелкого кредита, а позднее Министерство внутренних дел утвердило шаблон устава общества потребителей. Сафронова отмечает важный факт: именно в этот период разрозненные кооператоры стали создавать собственные объединения (например, Московский союз потребительских обществ и Трудовой союз в Петербурге) и оформляться в политически нейтральное, неидеологическое общественное движение.
Кем были администраторы этих больших объединений? Их можно разделить на несколько групп. В первую входили ученые, считавшие себя участниками международного кооперативного движения, — например, экономист Иван Озеров. Ко второй группе относились экономисты-марксисты и экономисты-либералы локального масштаба. К третьей — люди, получившие специализированное техническое или аграрное образование. Всех их объединяло несколько общих черт: они были знакомы с практиками кооперативного движения в Западной Европе, в первую очередь во Франции; знали, как устроена и функционирует экономика; имели опыт работы в торговле или промышленности; а также владели определенной экспертизой в области сельского хозяйства. Важно, пишет Сафронова, что руководящие посты в кооперативном движении занимали также люди дворянского звания. Так, первым председателем МСПО стал полковник Николай Петрович Гибнер — благодаря этому офис союза расположился в арсенале московского Кремля.
Если до убийства Столыпина в кооперативах видели инструмент преобразования деревни, то впоследствии — скорее платформу для просвещения крестьян. Для этого в Управлении по делам мелкого кредита учредили должности инспекторов, которые участвовали в собраниях пайщиков в деревнях, помогали агрономам и статистикам читать лекции о передовых технических достижениях и приемах в сельском хозяйстве. Сафронова приводит немало выдержек из отчетов инспекторов, свидетельствующих, что крестьяне в целом положительно воспринимали кооперативную идею и готовы были вливаться в общегражданское правовое пространство. Современные европейские правила приживались в русской деревне своеобразно: так, хотя по закону пайщиком мог стать любой подданный Российской империи по территориальному признаку, зачастую эта роль отводилась только главам семейств, а председателем кооператива обычно выбирали священника или учителя.
Первая мировая война полностью изменила экономическое устройство империи. Беспорядочные государственные закупки, мобилизация людей и скота, слабо развитая логистика позволили кооперативам занять значительные новые ниши, освободившиеся на рынке. Потребительские общества стали скупать обанкротившиеся заводы, а после Февральской революции их председатели пошли в политику и активно сотрудничали с Временным правительством. Для устранения продовольственного кризиса в городах были введены должности уполномоченных по снабжению продовольствием. Но вместо того чтобы закупать продукцию напрямую у деревенских кооперативов, они обычно обращались к перекупщикам и оптовикам, а это создавало существенные рыночные перекосы. Так оформился новый политический конфликт по линии «город — деревня», а на собраниях земских дум и на съездах обществ кооперативов стали поднимать вопрос о том, возможно ли мирное сосуществование между промышленным средним классом и крестьянством.
От модернизации — к колхозам
Во втором разделе книги Сафроновой подробно рассказывается о том, как большевики, пришедшие к власти после Октябрьской революции, создавали на базе кооперативов централизованную систему снабжения и контроля. Существовавшая инфраструктура этих объединений — сеть складов, магазинов и транспортных узлов — могла быть использована для нужд Красной армии, а также для обеспечения централизации политической власти в разоренной стране. Первоначально кооперативы сохраняли признаки самостоятельности, но уже в 1919 году были национализированы, а их функции оказались подчинены задачам государственной продразверстки и распределения ресурсов.
Хотя большевикам и не были близки кооперативные идеи, стоявшие перед ними грандиозные задачи по материальному обеспечению нового государства подталкивали их к сотрудничеству. Ленин настаивал, что именно у кооперативов и их кураторов необходимо учиться практикам снабжения и управления, чтобы тем самым заручиться поддержкой сельского населения. Например, в статье «О кооперации» Ленин подчеркивал, что именно через эти объединения можно постепенно вовлечь крестьян в социалистическое хозяйство, сохранив их доверие. Тем не менее потребительские общества, на которые возлагались большие надежды, почти сразу после революции попали под жесткий контроль советов и быстро утратили автономию, став, по сути, инструментом выполнения государственных задач. Например, в первые годы после революции сети кооперативных магазинов использовались для реализации продразверстки, а на складах размещалось продовольствие для нужд армии. Эти меры подорвали доверие к кооперативам среди крестьян, разочарованных высокими ценами и нехваткой товаров. Свою отрицательную роль сыграла и повсеместная коррупция, в которой погрязли советские чиновники на местах.
Наиболее тяжелому давлению подверглись сельскохозяйственные кооперативы, до революции игравшие важнейшую роль среди экономических объединений этого типа. Изначально они создавались для упрощения заготовок, распространения новой техники и консолидации усилий мелких хозяйств. Однако в 1920-е годы государство стало требовать от кооперативов выполнения заготовительных планов. Так, в 1927 году в Тамбовской губернии крестьяне массово жаловались на принудительное изъятие зерна через кооперативы, а иногда поднимали вооруженные восстания. Сафронова приводит примеры того, как планы по заготовкам существенно превышали возможности местных хозяйств, что вызывало саботаж и напряженность. Немалую роль при этом сыграли партийные руководители партии, такие как Анастас Микоян, выступавший за более активное участие крестьян в снабжении. К 1928 году сельскохозяйственные кооперативы начали активно готовить к коллективизации и реорганизовывать, в результате чего они все больше теряли черты добровольных союзов.
Та же участь постигла и промысловые артели, занимавшиеся ремесленным производством. В некоторых регионах они превратились в инструмент снабжения городов. Если в начале 1920-х многие артели, особенно в мелкотоварном производстве, сохраняли относительную автономию, то впоследствии давление на эту форму кооперации постепенно усиливалось. Так, в Ивановской губернии с 1925 года крестьян поначалу агитировали, а потом обязывали объединять свои мастерские в укрупненные промышленные цеха. Государственные органы требовали выполнения производственных планов, часто не учитывавших реальные возможности предприятий. Эти меры лишали артельные хозяйства гибкости и все больше включали их в централизованную систему.
Политика коллективизации, начавшаяся в СССР в конце 1920-х годов, полностью уничтожила остатки независимости кооперативов. Как подчеркивает Сафронова, ключевым моментом стало решение партии 1929 года о реорганизации сельскохозяйственных кооперативов в колхозы. Эта трансформация, как и повсюду в России, сопровождалась конфискацией имущества, включая технику и запасы зерна, а также принудительным записыванием крестьян в новые структуры.
На примерах из Пермской и других губерний Сафронова показывает, как массовые изъятия зерна проводились именно через кооперативы. Как и везде, крестьяне-кооператоры пытались саботировать вступление в колхозы, справедливо опасаясь потери земли и свободы, что влекло за собой репрессии и значительное падение уровня жизни в деревне.
Таким образом, к началу 1930-х годов кооперативы полностью утратили свою первоначальную независимость. Общества потребителей стали городскими магазинами. Ремесленные объединения просуществовали до 1954-го, обеспечивая горожан бытовыми товарами и услугами, пока их не запретили специальным постановлением. Сельскохозяйственные объединения преобразились в колхозы и отчасти в сельпо.
Наконец в 1986 году был принят закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», вновь допускавший кооперативные формы объединений, но в 1990-е годы в Россию пришел полноценный капиталистический рынок, вытеснивший все прочие формы хозяйственной деятельности. В надежде проследить современную судьбу кооперативной идеи Сафронова обращается к сайту Центросоюза России (бывшего советского Центросоюза, в который в свое время реорганизовалось МСПО), но практически не находит там упоминаний о кооперации. Вместо этого на сайте в ходу риторика экономики развития. Прежнее содержание понятия «кооперация» — мечта о социальной трансформации общества и преображении архаики в современность — кануло в Лету вместе с реальностью, его породившей.