Ю. М. Лотман. О структурализме: Работы 1965–1970 годов / Под ред. И. А. Пильщикова; сост., подгот. текста, сопроводит. ст. и коммент. И. А. Пильщикова, Н. В. Поселягина и М. В. Трунина. Таллинн: Издательство ТЛУ, 2018
Ранний Лотман
Структуралистские исследования занимали центральное место в научном творчестве Юрия Лотмана второй половины 1960-х — начала 1970-х годов. Фактически именно с его монографии «Лекции по структуральной поэтике», вышедшей в 1964 году, и прошедшей в августе того же года на спортивной базе Тартуского университета в Кяэрику [первой] Летней школы по вторичным моделирующим системам и начинается Тартуско-московская (или Московско-тартуская, в зависимости от того, на каком из двух ее «мозговых центров» ставить основной акцент) семиотическая школа. Дальнейшие лотмановские исследования в области типологии культуры и семиотики стали развитием идей, впервые сформулированных в его ранних структуралистских работах.
Сын Лотмана, Михаил, вспоминал об этом периоде жизни отца: «В конце 1950-х — начале 1960-х гг. Ю. М. Лотман пережил острый творческий кризис: круг проблем, исследованию которых он посвятил предшествующие годы, если и не полностью утратил для него интерес, то, во всяком случае, потерял значительную часть своей привлекательности. Первоначальное недовольство собой, однако, вскоре перешло в осознание кризисности ситуации в самом отечественном литературоведении».
В эти же годы в Москве кружок молодых лингвистов, объединившихся вокруг Вяч. Вс. Иванова и Владимира Топорова, начал развивать структуралистский подход к изучению не только естественного языка, но и явлений культуры, включая художественную литературу. В этом они опирались как на концепцию основателя лингвистического структурализма Фердинанда де Соссюра, так и на работы Романа Якобсона и Клода Леви-Стросса, расширивших сферу использования структуралистского метода. Московский кружок предпочитал называть свой метод семиотическим (или структурно-семиотическим), фактически используя понятия «семиотика» и «структурализм» как синонимы.
Лотмана структурно-семиотический подход заинтересовал по нескольким причинам. Во-первых, он предлагал набор новых рабочих инструментов для анализа литературных текстов, альтернативных тем, что могло дать официальное советское литературоведение. Во-вторых, он транслировал установку на строгую научность, системность и проверяемость метода. Для Лотмана это было выходом из кризиса: филология из набора субъективных интерпретаций и идеологических догм превращалась в серьезную науку, методологически подобную точным и естественным наукам. Выверенная и сложная терминология советской семиотики тоже работала на то, чтобы новый подход обрел строго-научный облик. В-третьих, Лотман вслед за Ивановым и Топоровым увидел потенциал структурно-семиотического метода, который можно распространить на изучение всей человеческой культуры, а не только отдельных ее аспектов. Фактически это означало переход от филологии к широкому полю культурной антропологии, где литература, с одной стороны, трактовалась как одна из частей культуры — важная, но не единственная и не изолированная от остальных. С другой стороны, изучение языка и литературы становилось показательной и удобной моделью для последующих — более широких — штудий. Наконец, для Лотмана и других была важна связь структурализма с формальным методом, особенно с концепциями ОПОЯЗа, живым представителем которого был Якобсон. По воспоминаниям Бориса Успенского, связь и интерес в данном случае были обоюдными: «[Якобсон] работы [участников Тартуско-московской школы] читал и ценил, очень заинтересованно к ним относился (мы-то все знали его публикации и учились по ним). Когда он приехал в Тарту [на вторую Летнюю школу в Кяэрику в 1966 году — Н. П., М. Т.], то выступал по каждому докладу, сидел на заседаниях с утра до вечера».
Новогодняя поздравительная открытка: «Дорогие гости, помогите! Паука-злодея зарубите! (Зару-битте)». 1979 год.
Хотя научная эволюция Лотмана, в том числе времен Тартуско-московской школы, непроста, местами запутанна, и проследить все ее особенности и детали — задача отдельных больших исследований, лотмановское структурно-семиотическое наследие условно можно разделить на два периода: грубо говоря, структуралистский и семиотический. Первый из них длился с середины 1960-х по середину 1970-х годов. В это время Лотман занимался детальной разработкой метода и терминологии, применял структурный анализ в основном к текстам художественной литературы и повествовательных видов искусства (например, кино), а также определял для себя границы работоспособности метода и критерии научности структурализма. Со второй половины 1970-х структуралистский период постепенно сменяется семиотическим: Лотман все больше интересуется общими проблемами семиотики культуры, рассуждения о строгой научности отходят на второй план перед постановкой широких культурно-антропологических вопросов, а тестирование метода уступает место широким философским обобщениям.
Книга «О структурализме» обращена к первому периоду: в ней представлены работы второй половины 1960-х — начала 1970-х годов.
Из чего состоит книга
В книге собраны малоизвестные и неизвестные ранее работы Лотмана, посвященные тесно взаимосвязанным темам — истокам литературоведческого структурализма, вопросам структуральной поэтики и перспективам применения структурно-семиотического подхода к явлениям интеллектуальной культуры. Во-первых, это тексты, не опубликованные при жизни автора или публиковавшиеся в измененном виде. Так, книга открывается статьей «О принципах структурализма в литературоведении», которая была написана в 1965 году именно с таким названием, а напечатана в начале 1967-го в сокращении под редакторским заголовком «Литературоведение должно быть наукой». Во-вторых, это статьи, написанные по-русски, но при жизни автора выходившие только на других языках. Такова статья «Некоторые итоги и проблемы применения точных методов в советском литературоведении», до недавних пор недоступная русскоязычному читателю, поскольку она была опубликована в 1967 году по-итальянски в переводе Витторио Страды. Другие три статьи Лотмана, вошедшие в первый раздел, выходили только на эстонском языке.
Публикуемые работы сгруппированы в три раздела по хронологическому, жанровому и тематическому принципам. Первый раздел составляют полемические и обзорные статьи 1960-х годов, посвященные обсуждению специфики структурно-семиотического метода, его исторических корней и его соответствия критериям строгой научности в понимании Лотмана. Поскольку зачастую исторические и политические контексты этих обзоров и полемик уже не очевидны, во вступительной статье к книге дан подробный рассказ о них. Второй и третий разделы посвящены другим историко-научным сюжетам, поэтому каждый из тематических блоков начинается с отдельной сопроводительной статьи.
Во втором разделе помещены материалы рубежа 1960–1970-х годов, связанные с работой Лотмана для «Краткой литературной энциклопедии» и «Философской энциклопедии». Ключевой лотмановский текст этого раздела — статья о структурализме, написанная для КЛЭ, но тогда так и не увидевшая свет. Подробно рассказывается история ее несостоявшейся публикации — приводятся издательские рецензии и прочая внутренняя документация издательства «Советская энциклопедия». Лотмановская статья «Структурализм в литературоведении» примечательна не только тем, что это программное высказывание о структурализме, обращенное к широкой аудитории, но и ее сложной цензурной историей. С нее начинается череда запретов работ и целых издательских проектов. Энтузиазма Лотмана и других участников Тартуско-московской школы середины 1960-х годов подчас недоставало, чтобы преодолеть все цензурные препоны.
В третьем разделе опубликованы материалы, связанные с, пожалуй, самым известным лотмановским издательским проектом из тех, что попали под запрет, — русским изданием работ одного из основоположников чешского структурализма Яна Мукаржовского, задуманным Лотманом вместе с его другом, литературоведом-богемистом Олегом Малевичем. Было проведено специальное архивное исследование в фонде издательства «Искусство» в РГАЛИ, где в те же годы начала было выходить, но вскоре была запрещена книжная серия «Семиотические исследования по теории искусства» (по сути — первый масштабный подход участников Тартуско-московской школы к культурологической проблематике; из печати успели выйти только «Поэтика композиции» Успенского и лотмановская «Структура художественного текста»). Примечательно, что в фонде «Искусства» не удалось найти никаких следов проекта издания Мукаржовского, в то время как материалы о других изданиях несостоявшейся серии в архиве сохранились. По всей видимости, в действие вступило «телефонное право», которым воспользовался кто-то из литературных функционеров (предположительно, чешский сталинист Ладислав Штолль, имевший хорошие связи в номенклатурной Москве). Тем не менее историю подготовки двухтомника Мукаржовского, в конце концов разделенного на две отдельные книги, вышедшие только в 1990-е и в разных издательствах, удалось реконструировать достаточно детально. И хотя статья Лотмана «Ян Мукаржовский — теоретик искусства», написанная как предисловие к несостоявшемуся двухтомнику, была уже напечатана в обоих этих изданиях, в книге «О структурализме» она воспроизводится в ранее не публиковавшейся авторской редакции, что возвращает ее в тот научный, исторический и политический контекст, в котором она изначально создавалась.
«Добро пожаловать! Entrez, любезный кот! Из вас мы сделаем немедля антрекот!» Рисунок для шуточного альбома «Котовасия». 1976 год
Задача возвращения работ Лотмана в изначальные контексты — одна из ключевых для сборника «О структурализме». Тексты, собранные здесь под одной обложкой, дают более полное, комплексное представление о структуралистском этапе эволюции Лотмана, а через него — и всей Тартуско-московской школы. Ту же цель преследуют подробные комментарии к каждой публикации, зачастую превышающие по объему сами комментируемые статьи.
Хотя основной массив работ Лотмана к настоящему времени собран и републикован — прежде всего в большом проекте издательства «Искусство-СПБ», разбитом на девять томов («Семиосфера», «Об искусстве», «История и типология русской культуры», «Беседы о русской культуре», «О поэтах и поэзии», «О русской литературе», «Пушкин», «Карамзин» и «Воспитание души»), — они не дают полного представления о том, какую научную и философскую эволюцию при этом проходила мысль их автора. Статьи и монографии разных лет, как правило, помещаются под одной обложкой, воспроизводятся внутри одного раздела, к ним не дается никаких комментариев (только короткая вступительная заметка ко всему тому), и из-за этого складывается впечатление, будто бы Лотман всю жизнь писал более-менее одинаково, но почему-то пересказывал одни и те же мысли каждый раз по-разному. Такой издательский принцип полезен, когда читателям уже хорошо известна история научной эволюции теоретика-классика, и теперь нужно «оживить» его, сбить с канонического пьедестала и сделать вновь современным и актуальным. Но эту историю нужно сначала написать — причем по возможности не канонизируя при этом автора, — и сборник «О структурализме» пытается заполнить хотя бы часть лакун в ней. Точнее, в том ее периоде, который относится к работе Лотмана со структуралистским методом и его оценкам структурализма и структуралистов.
Поздний Лотман
С середины 1970-х годов Лотмана все больше интересуют культурологические аспекты семиотики, и он — не расставаясь, конечно, и с литературоведением — одновременно занимается разработкой большой теории семиотики культуры. Филологический термин «текст» начинает трактоваться все шире: из записи произведения художественного искусства (необязательно только вербального) он превращается в некое наделенное значением действие или явление, точнее, в наш результат «считывания» этого действия или явления — будь то текст литературы, кино, материальной культуры либо бытового поведения человека. В конце концов, любое действие в культуре и любое явление самой культуры в трудах Лотмана превращается в своего рода текст, который исследователь-семиотик способен «прочесть», понять и расшифровать для своих читателей. Поскольку человек, с точки зрения лотмановской семиотики, всегда пребывает внутри культуры и никогда не может выйти за ее пределы (потому что он сам — «переносчик» культуры и, следовательно, семиотичности окружающего мира, его наделенности смыслом), то и семиотика в этом понимании общей теории культуры превращается в универсальную науку о человеке.
На рубеже 1980-х годов в работах Лотмана появляется термин «семиосфера» — семиотическое пространство, в котором создаются и функционируют все тексты данной культуры. На практике семиосфера у него зачастую приравнивается к культуре (как правило, национальной, но также и мировой). Теорией семиосферы он занимался последние десять лет жизни; однако нельзя сказать, что она представляет собой законченную концепцию с тщательно разработанным методологическим аппаратом, — скорее она осталась подборкой метких наблюдений и общих философских постулатов. Тем не менее основные теоретические положения в ней вычленяются хорошо и их большой научный потенциал очевиден.
Последние книги Лотмана — «Внутри мыслящих миров», «Непредсказуемые механизмы культуры» и «Культура и взрыв» — посвящены именно теории семиосферы. Судьба этих изданий оказалась разной. Книга «Внутри мыслящих миров» первоначально, в 1990 году, вышла по-английски и познакомила с лотмановской семиотикой зарубежных читателей; русскоязычный оригинал был опубликован только в 1996-м, уже после «Культуры и взрыва» (опубл. 1992). «Непредсказуемые механизмы культуры» выходили по-итальянски, но первая публикация на русском состоялась лишь в 2010-м.
«Старик повесился на Блоке. На память Зайцу эти строки!» Конец 1970-х – начало 1980-х годов
В результате российскому читателю первоначально была представлена только третья часть этой условной трилогии, «Культура и взрыв», являющаяся логическим продолжением первых двух. Ее, фактически вырванную из контекста, внимательно прочли только те, кто уже заранее был достаточно глубоко погружен в теоретический контекст Тартуско-московской школы. Для широкой же российской гуманитаристики семиотика позднего Лотмана стала чем-то как будто знакомым, но слабо отрефлексированным. А сам Лотман остался в первую очередь литературоведом, специалистом по пушкинской эпохе, а уже затем и на вторых ролях — структуралистом и семиотиком.
За рубежом сложилась иная картина. Еще с конца 1960-х работы Лотмана и других участников Тартуско-московской школы стали переводить на другие европейские языки (при этом большая часть рукописей отправлялась для переводов «нелегально», то есть через знакомых или с оказией, — во избежание цензурных препятствий, которые могли чинить официальные советские инстанции), причем отбирались работы общетеоретического характера, способные дать представление о концепции школы в целом. Книга «Внутри мыслящих миров», кроме того, читалась на фоне других семиотических теорий и в сопоставлении с ними, и это позволило лучше воспринять и ее собственный потенциал. В результате за пределами славистики Лотман воспринимается прежде всего как семиотик-теоретик, фигура в одном ряду с такими авторами, как Умберто Эко, Ролан Барт или Жак Деррида. Элементы теории семиосферы используют в самых разных областях — от подхода к анализу исторических источников, известного как «новый историзм» (Стивен Гринблатт), до анализа дискурсивных стратегий политической власти (Альбрехт Кошорке).
С другой стороны, исследователи, пользующиеся теоретическим инструментарием лотмановской семиотики, нередко жалуются на то, что его труды до сих пор плохо известны международной аудитории. По большей части Лотман по-прежнему остается классиком славистики, area studies, где больше востребованы его литературоведческие работы. Неслависты же начали открывать для себя Лотмана, по сути, только в 2000–2010-е годы (Гринблатт, пользовавшийся его идеями еще в 1980-е, — редкое исключение). А работы других участников Тартуско-московской школы до сих пор ждут серьезного международного и междисциплинарного признания.
Видимо, ситуация может кардинально измениться только когда сами слависты начнут воспринимать наследие Лотмана — как и наследие школы в целом — в первую очередь как теоретическую концепцию, актуальную и сегодня, а не только как подборку (безусловно, высококачественных!) историко-литературных исследований. Сборник «О структурализме» — шаг в этом направлении.
