Renat Bekkin. People of reliable loyalty…: Muftiates and the State in Modern Russia. Huddinge: Södertörns högskola, 2020. Contents
Появление новой книги известного петербургского востоковеда Рената Беккина под названием «„Люди, в верности надежные…”: муфтияты и государство в современной России» состоялось вовремя. После тридцати лет изучения исламских институций стало возможным подойти к обобщению и выстраиванию линейного повествования об истории Духовных управлений мусульман России. Если имперский период (а начало системе муфтиятов было положено в конце XVIII века решением Екатерины II) активно изучался и раньше, то этого нельзя было сказать о последующих этапах отношений власти и мусульман. Лакуна, связанная с советским периодом и обеспеченная скорее публицистическими, чем научными работами, была очевидной, особенно на фоне солидного корпуса литературы, посвященной истории Русской православной церкви того же периода. Наконец, важно было увидеть связь Оренбургского магометанского духовного собрания (а именно так был назван проект Екатерины, открытый в Уфе и большую часть своей истории существовавший в этом русско-татарском городе, бывшей крепости на фронтире оседлого и кочевого миров) с последующими подобными структурами. Это тем более актуально, если учесть стремление нынешних российских муфтиятов апеллировать к прошлому, их желание встроиться в традицию столь жизнеспособного института. Все это можно увидеть в представленной монографии, вышедшей в Стокгольме на английском языке и уже получившей известность среди российских исследователей истории религии.
Одна из наиболее заметных идей в книге Рената Беккина связана с решением вопроса о генезисе муфтията в России. Как известно, для исламских обществ канонически не характерно наличие жестких иерархических структур управления (как и оформленного сословия духовенства), однако на практике имамы всегда образовывали особую корпорацию, а в странах с мусульманским правом выстраивалась отчетливая вертикаль религиозной власти. Примечательно, что в книге аргументированно высказывается идея о российском муфтияте, возникшем не в качестве аналога Синода, а скорее под влиянием османской модели управления исламом, в свою очередь наследовавшей византийскому патриархату. Если принять эту теорию, то получается, что имперские и современные муфтияты России, пусть и очертив большой турецкий круг, пришли во внутренние губернии — а оренбургский муфтият распространял свою юрисдикцию на ареалы расселения татар и башкир и являлся по составу своего руководства и официальному языку именно татарским — из Константинополя. Действительно, легальная и подконтрольная власти организация мусульманской жизни формируется с 1788—1789 гг. на фоне не только очевидных неудач в деле крещения татар или массового участия мусульман в Пугачевском восстании, но и по итогам русско-турецких войн и присоединения Крыма. Отдельное компактное Таврическое духовное управление будет образовано позже (в 1794 году), но при этом с учетом именно уфимского опыта. Лояльность муфтията и его сотрудников российской власти особо оговаривалась уже на этапе формирования. В указе от 22 сентября 1788 года об учреждении должности уфимского муфтия говорится о том, что на вновь образованных должностях могут служить люди «в верности надежные и доброго поведения».
Другая важная идея работы вытекает из предыдущей: в России с конца XVIII века формируется особый и во многом закрытый иерархичный класс мусульманского духовенства — от муфтия, назначаемого царем по представлению министра внутренних дел, до сельского муллы, получившего «указ» на свое служение в деревенской мечети от этого самого муфтия (таких мулл так и называли — «указные»). Фактически татары вошли в орбиту Русского государства не сразу после покорения Казани в 1552 году — на это потребовался почти весь XVII век, учитывая процесс прочного утверждения русской власти на обширных землевладениях татарской элиты в Мещере и Темникове. Таким образом, после двух столетий христианизации татары получили свой национальный институт в лице муфтията. Не случайно в татарской этнографии существует мнение, что имперские власти, сами того не ведая, осуществили повторную исламизацию татар, среди которых к тому времени произошел существенный поворот к языческим народным традициям. Появление муллы в каждом татарском селе, учреждение системы мусульманского образования, возникновение фактически замкнутой этноконфессиональной инфраструктуры — все это создавало внутри страны, в Поволжье и Приуралье, предпосылки для развития устойчивых культурно-религиозных структур, одновременно успешно включенных в региональную и общегосударственную экономику и социальные процессы, но сохраняющих свою приватность. И потом, на протяжении всего XIX века, «долгое государство» Екатерины II не пыталось существенно менять установившиеся правила жизни мусульман, а в ходе присоединения новых территорий на Кавказе или в Туркестане не стремилось осуществлять христианизации местного населения. Таким образом, возникновение и существование муфтията относило ислам к категории терпимых религий.
Помимо анализа собственно структурных аспектов, Ренат Беккин (имеющий степень доктора экономических наук и впервые получивший известность в качестве основоположника российских исследований по исламской экономике) выдвигает еще несколько любопытных концептуальных идей, в том числе рассматривает деятельность современных муфтиятов с точки зрения отношений на конкурентном рыночном поле. Подобные построения приводят к весьма радикальному — для читателя, незнакомого с советской атеистической литературой, равно как и с современными западными работами по социологии религии, — выводу о том, что речь идет об оказании верующим услуг. Нельзя не отметить, что при анализе столь чувствительной сферы холодный экономический инструментарий автора (которого нельзя заподозрить в левых идеях или воинствующем атеизме) все же должен быть подкреплен этнографической практикой, полевыми наблюдениями за совершением обрядов.
Автор рассматривает как историю духовных управлений татар, так и их современное положение. Исследование базируется на большом объеме академической литературы, письменных и устных текстах, подготовленных служителями исламского культа, архивных источниках, а также многочисленных интервью с нынешними и бывшими муфтиями и другими мусульманскими религиозными деятелями. Так, в книге много материалов из интервью с ведущими представителями мусульманского духовенства современной России и исламоведами, однако небесполезным было бы показать и мнение рядовых верующих, прихожан мечетей, об образе муфтията — о его присутствии в их жизни, эволюции отношений, наконец, о трансформации его структур в общинах, на глазах превратившихся в Центральной России и даже в Поволжье и Приуралье из сугубо татарских в полиэтничные, но сберегающих свое татарское ядро именно в управленческой иерархии. Здесь же было бы интересно подробнее рассмотреть существование исламских институций в СССР послевоенного периода, поскольку современные муфтияты в гораздо большей степени структурно и управленчески связаны именно с ними, нежели с давними имперскими образованиями. Однако и имеющийся в книге материал дает широкую ретроспективу причудливой истории российского ислама, складывавшейся вокруг его официального центра — муфтията. И остается только пожелать, чтобы монография Рената Беккина поскорее была переведена на русский язык и наши читатели смогли познакомиться с кратко обозначенными здесь и многими другими идеями автора.
…Обложку этой тщательно и со вкусом изданной книги украшает фотография, сделанная в мае 1952 года в Загорске, где проходила Конференция религиозных объединений СССР по защите мира. Делегация советских муфтиев в своих экзотических халатах шествует на заседание мимо храмов лавры, словно организуя свой особый «крестный ход». Фото символично — ислам в России имеет свои особые черты и вообще каждая религия самоценна, однако нельзя не отметить, как много тождественного, особенно в организационной плоскости, имеется у всех отечественных конфессий.