Полярная трагедия Адольфа Грили, горизонтальная история человечества, эмоциональная стихия незабвенного 1917 года, глубокий взгляд в зыбкие тени картин и невоенные дневники Стефана Цвейга. Как всегда по пятницам, редакторы «Горького» подсвечивают самые интересные книги недели.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Бадди Леви. Станция 81°44′. Триумф и трагедия полярной экспедиции лейтенанта Адольфа Грили. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024. Перевод с английского Григория Агафонова. Содержание

Экспедиция под руководством лейтенанта Адольфа Вашингтона Грили была отправлена военным ведомством США в 1881 году на север Канадского арктического архипелага с целью создания метеорологической станции и проведения различных научных наблюдений. К ужасу современников, предприятие обернулось трагедией. Рассчитанная на два года экспедиция успешно выполнила поставленные задачи, в том числе достигла самой северной на тот момент широты. Однако по причине тяжелой ледовой обстановки суда поддержки не смогли доставить припасы, поэтому исследователям пришлось зимовать и спасаться. Из-за голода и истощения погибли 18 из 25 участников экспедиции. Семеро выживших, включая Грили, были спасены 22 июня 1884 года. Обошлось ли дело без каннибализма, историки спорят до сих пор.

Из описания понятно, что история Грили и ко имеет замечательный потенциал для документального хоррора, но Бадди Леви не злоупотребляет щекоткой читательских нервов, ведя довольно сдержанное повествование. Это, надо сказать, довольно опытный автор, написавший кучу нон-фикшна о конкистадорах, альпинистах и других полярниках. В самые драматичные моменты «Станция 81°44’» заставляет вспомнить симмоновский «Террор»: героизм и сползание во тьму тут смешаны в удачных пропорциях.

«Фредерик медленно поднялся и с превеликим трудом сумел развести огонь на порывистом ветру. В конце концов ему удалось даже приготовить теплое варево из скального лишайника и остатков промасленной тюленьей кожи, споротой со спального мешка Грили. Бидербик привязал ложку к беспалой правой ладони Элисона, чтобы тот мог кормить себя сам, если другие сгинут раньше его. Коннелл оказался не в состоянии выбраться из мешка, сообщив, что ноги у него „парализовало от коленей и ниже“».

Брайан Фейган, Надя Дуррани. Что мы делаем в постели: горизонтальная история человечества. М.: Альпина нон-фикшн, 2024. Перевод с английского Екатерины Иванушкиной. Содержание

Археологи Фейган и Дуррани приступают к истории постелей, кроватей и спальных с понятной интенцией — представить все культурное богатство локации, которая нынче считается предназначенной лишь для сна и секса. Книга структурирована соответствующим образом и рассказывает о том, как в разные эпохи в постели рожали, умирали, видели сны, делили ложе с незнакомцами, принимали гостей и в целом проводили время разнообразно и с размахом.

Порядочная доля фактов известна, наверное, всем, кто интересовался историей сна, — вроде того, что до внедрения электрического освещения спали в несколько приемов с пробуждениями, которые заполнялись различными делами. Но, помимо вещей более-менее разобранных, авторы накопали обширный материал, который очень плотно изложен. Временами кажется, что слишком плотно, и текст превращается в калейдоскоп прикольных сведений, бросающих читателя из спальни Цицерона в покои китайского императора.

«В эпоху Высокого Средневековья католики обычно молились в тихие утренние часы. Эти ранние службы считались особенно эффективными в противостоянии со злыми силами, так как в западном фольклоре предрассветные часы — время колдовства и черной магии. С 1484 по 1750 год около двухсот тысяч западноевропейских женщин были признаны ведьмами и казнены, и уликой против них становилось то, что они находились на улице глубокой ночью без всякой уважительной причины. Впервые „колдовской час“ был упомянут в источниках в 1883 году — как правило, он означал время с полуночи до четырех утра. Очевидно, так пытались контролировать передвижения женщин».

Владимир Булдаков. Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года. М.: Новое литературное обозрение, 2024. Содержание. Фрагмент

Очень симпатичная книжка из нашей любимой серии «Что такое Россия» — история русской революции, подсвеченная эмоциями тех, кто в ней участвовал, тех, кто за ней наблюдал, и тех, по кому она в итоге прошлась кровавым катком. Причем это именно традиционное историописание с хронологическим нарративом, а не новаторское упражнение на тему политических аффектов, движущих народы, континенты и небесные тела. Эмоциональная составляющая служит скорее наглядности повествования, способствует усвоению материала и работает против тех, кто любит находить за историческими событиями то, чего там в помине не было. Была ли революция спланирована и осуществлена масонами? Нет. Был ли Николай II замечательным, успешным и несправедливо оболганным правителем? Нет. Были ли большевики отличными парнями, у которых со временем что-то пошло не так? Ответить на этот вопрос тоже несложно, однако разнообразных мнений насчет всего перечисленного бытует неисчислимое множество. Изучение эмоций помогает приблизиться к сути дела, поскольку факты можно подтасовать, но зафиксированные в источниках людские страсти редко бывают поддельными. Общая же картина революционного времени, складывающаяся в трудах адекватных современных исследователей, вполне однозначна: that’s disgusting, как говорил эльф Эльфо, один из главных героев мультсериала «Разочарование».

«Революцию до сих пор хочется представить кем-то организованной. Со временем в этом усомнились даже преданные императору люди. Н. А. Базили писал: „Одна из характерных особенностей русской революции 1917 г., хотя бы по сравнению с французской революцией 1789 г., заключается в том, что в России первые революционные успехи были одержаны „слепыми“, стихийными силами... Так случается чаще, чем может показаться человеку, живущему в упорядоченном отрезке времени и потому несклонному верить в естественное происхождение исторических „неожиданностей“. Но в начале марта революция действительно выглядела не только стихийной, но и беспартийной».

Майкл Баксандалл. Тени и Просвещение. М.: Ад Маргинем, 2024. Перевод с английского Александра Черноглазова. Содержание

Красивый жест издательства «Ад Маргинем»: в потоке автофикциональной философии автофикшна вдруг всплывает камень старой школы, который и тормозит этот поток, и наглядно демонстрирует его источник. Который, как водится, намного интереснее того, куда подобная река бурной мысли впадает.

«Тени и Просвещение» Майкла Баксандалла заставят вас взглянуть именно на тени, положенные художником на полотно, таким образом, чтобы в черном масле вы увидели просвещение, свет в самом широком смысле слова.

Баксандалл буквально вырвет ваш глаз из глазницы и приложит его к нужному месту натюрморта «Заяц, утка, бутылки, хлеб и сыр» Жан-Батиста Удри. А затем вернет обратно в глазницу для дальнейшего взаимодействия с мозгом.

Майкл Баксандалл, родившийся в 1933 году и умерший в 2008-м, буквально чертит схемы того, как расположены свет и тьма в пределах отдельно взятого холста — будь то парадный портрет или натюрморт со свиным поросенком. Ни одна полутень между пальцами фигуры на картине не ускользнет от его острого взора, ни одна по-настоящему черная тень не уйдет без описания себя.

Не останется не подсвеченной и всякая связь художников-мракописцев с просветителями эпохи Просвещения.

«У Караваджо с его ламповым освещением тени слишком темны; нехватка отражения и воздушной перспективы лишает зрителя всякого представления о дистанции и пространстве. Проблемой является, судя по всему, связанная с отражением мягкость. Художник Жан-Батист Удри, не скрывающий, сколь многим он обязан в своих воззрениях прошедшему нидерландскую школу художнику Никола Ларжильеру, сделал в отношении света в тени несколько тонких наблюдений. Тени, отбрасываемые освещенными солнцем предметами, сохраняют свой тон, вплоть до самых границ, лучше, чем те, что дает общее освещение».

Никто не уйдет от подсвечивающего взгляда Майкла Баксандалла.

Стефан Цвейг. Дневник 1914–1916. М.: libra, 2024. Перевод с немецкого Светланы СубботенкоСодержание. Фрагмент

Хорошие дневники нередко выпускает издательство libra. Ровно два года назад выходили фронтовые записки Генриха Белля, а теперь — скорее антифронтовые Стефана Цвейга. Создавались последние в период Первой мировой, когда все на свете по большей части рушилось, а люди не понимали, что вообще происходит.

Цвейг, в отличие от Белля, от войны бежал, но при этом не избежал. Он не служил, но ему было печально созерцать, как гибнут люди на полях сражений неизвестно зачем и неизвестно за что:

«Постепенно учишься читать поля сражений, словно раскрытую книгу. Зигзагообразные линии позиций, будто строчки на живой природе, которая запечатлела прошлое, они рассказывают о сопротивлении и штурмах, кресты над одиночными и групповыми могилами говорят о цене. Видно, как гранаты подбирались все ближе и ближе, пока наконец не находили позицию и не разносили ее в щепки, видно, как враг группировался на заранее подготовленных позициях, чтобы дать отпор. По консервным банкам и клочкам газет с латинскими буквами или кириллицей можно догадаться, были это наши позиции или вражеские, случайные частицы рассказывают о судьбах в мировой истории. И на изборожденном, покрытом шрамами, измученном лике земли запечатлены страдания, усилия и муки людей».

В наши дни занимался бы Цвейг военной аналитикой вместо новелл. И это было бы печально.