Массовые аресты и первые нацистские концлагеря
Вечером 27 февраля 1933 года здание берлинского Рейхстага охватывает пожар. Той же ночью в Германии начинаются первые скоординированные аресты. В течение нескольких часов в полицейскую тюрьму на Александерплац доставляют заметную часть либеральной и левой элиты Берлина. Весь предыдущий месяц по указу рейхсканцлера Гитлера политическая полиция пополняет списки предполагаемых «левых экстремистов и террористов» — писателей, художников, журналистов, адвокатов и политиков, которые были замечены в публичных выступлениях против НСДАП. Многих довольно скоро отпустят, но некоторых отправят в Дахау уже весной 1933 года. До конца года по политическим мотивам арестуют в общей сложности более 200 тысяч человек.
Тюрьмы Веймарской республики не справляются с таким потоком заключенных, поэтому места для содержания политических арестантов определяются ситуативно: ими становятся гостиницы, усадьбы, замки, спортплощадки, заводы, ночлежки для бездомных, рестораны и пивные. Импровизированные концентрационные лагеря сильно отличаются друг от друга в зависимости от личностей управляющих. В Берлине первые концлагеря появляются в рабочих районах — Кройцберге и Веддинге, где абсолютное большинство открыто поддерживает коммунистов и социал-демократов. Они не появляются из ниоткуда: лагеря напрямую следуют традициям пенитенциарной системы имперской Германии и колониальной политики Европы.
Насилие и пытки определяют атмосферу лагерей с первых дней: в охранники рекрутируются молодые штурмовики, желающие свести счеты с политическими противниками. Иногда они даже заключают пари — кому удастся довести до самоубийства больше заключенных. Уже на заре Третьего рейха страна наполнена слухами о репрессиях в концлагерях и превентивных арестах либералов и левых. Эти проблемы активно освещаются международной прессой, в том числе советской.
В этот период СС еще вынуждены считаться с общественным мнением, поэтому к концу 1933 года большинство первых концлагерей закрываются из-за циркулирующих о них слухов. На смену приходит проект централизованных лагерей, образцом которым служит Дахау.
Дахау становится первым местом принудительного заключения, которое СС открыто называют «концентрационным лагерем для коммунистов и всех противников режима левого толка». Территорию бывшей фабрики огораживают колючей проволокой, строят охранные башни и бараки для арестантов. После «Ночи длинных ножей» комендантом лагеря становится Теодор Эйке, а управляющим всей системой — Генрих Гиммлер. Вместе они проведут фундаментальную реформу концентрационных лагерей.
Унификация лагерей
В середине 1930-х годов легитимность концентрационных лагерей и проект Гиммлера с Эйке по их унификации под угрозой. Руководство Третьего рейха уверено — национал-социалистическая революция произошла, больше нет надобности в насилии и беззаконии. Несмотря на протесты СС, власти проводят масштабную амнистию политических заключенных. Спасает концлагеря только личное вмешательство Гитлера. Рейхсканцлер не просто поддерживает запрос на увеличение штата охранников, но и заявляет, что лагеря пригодятся еще в течение многих лет. С 1938-го финансирование лагерей осуществляется напрямую из бюджета министерства внутренних дел. Гиммлер становится главой полиции Германии и получает власть над всеми вопросами, связанными с превентивным заключением.
Гиммлер и Эйке (со статусом главного инспектора по концлагерям) полностью перекраивают лагерную систему. На смену построенным в спешке лагерям приходят стационарные, рассчитанные на длительное использование и последующее расширение. В день открытия XI летних Олимпийских игр в Берлине неподалеку от немецкой столицы начинается строительство концлагеря Заксенхаузен, спустя год в Тюрингии появляется Бухенвальд. На территории последнего заключенных встречает знаменитый дуб Гете, под которым (по легенде) поэт встретился со своей музой.
И хотя по внутренней организации новые лагеря во многом повторяют Дахау, для них разрабатывается особая урбанистика и функциональный дизайн, упорядочивающие жизнь узников. Лагеря строятся на большой территории (Заксенхаузен — около 80 гектаров, Бухенвальд — более 100), бараки занимают меньшую часть. Построенные подальше от населенных пунктов, концлагеря теперь должны полностью себя обеспечивать. Для этих целей сооружаются коммуникации, канализация, склады, рабочие цеха, административные корпуса, казармы для охраны, лазареты, прачечные, плацы для построений и перекличек. Новые лагеря по сути сами становятся городами, для обслуживания охраны и офицеров СС создается сфера услуг: кузнецы, электрики, портные, столяры, сапожники. В Дахау работают собственные пекари и мясники. В силу их удаленности и самообеспеченности во второй половине 1930-х концентрационные лагеря становятся куда менее заметны немцам, чем в период массовых арестов.
К 1939 году к Бухенвальду и Заксенхаузену добавляются еще три лагеря — Флоссенбюрг, Маутхаузен и Равенсбрюк. Последний становится первым концлагерем исключительно для женщин.
Довоенная лагерная рутина
«Лозунг, начертанный над входом в эти лагеря: путь к свободе существует. Его этапы: повиновение, усердие, честность, аккуратность, чистота, умеренность, правдивость, готовность к жертвоприношению и любовь к отечеству», — так Гиммлер объясняет по радио знаменитую фразу «Arbeit macht frei» в январе 1939-го.
В результате реформы возникает довольно стандартизированная система, вырабатываются определенный облик, структура, штат. Для узников вводят форму — куртки и брюки в сине-белую полоску летом и серо-белую зимой. Заключенных больше не называют по фамилии — только по номеру на груди. К концу 1930-х появляется система иерархий и разноцветных треугольников, которые причисляют арестантов к разным группам.
До 1938 года большинство арестантов квалифицируется как политические — их отличительным знаком становится красный треугольник. Основное ядро политзаключенных составляют коммунисты, еще одна заметная группа — католические и протестантские священники, помещенные в лагерь как «асоциальные элементы» в рамках борьбы нацистов с христианскими конфессиями. Самой многочисленной группой, заключенной в концлагеря по религиозным мотивам в середине 1930-х, становятся свидетели Иеговы. До начала войны в Бухенвальде более 10% мужчин-узников — иеговисты с нашитыми на робы фиолетовыми треугольниками. Примерно тогда же в круг политически неблагонадежных попадают гомосексуалы. Гиммлер становится одним из инициаторов гомофобной кампании, а СС активно используют ложные обвинения в гомосексуальности как средство политической борьбы. Гомосексуалы (наравне с религиозными арестантами) становятся основными мишенями пыток и изощренных издевательств. С одной стороны, им поручается самая грязная и тяжелая работа, с другой — руководство поощряет насилие в отношении обладателей розовых треугольников со стороны других заключенных. Многие насильно подвергаются кастрации. Рядом с ними в лагерной иерархии стоит люмпен-пролетариат с черными треугольниками и уголовные преступники-рецидивисты с зелеными. Самая высокая смертность наблюдалась именно среди последних — их жизнь в системе довоенных лагерных отношений не стоила почти ничего.
С точки зрения узников, чье заключение пришлось на 1940-е годы, порядки в довоенных концлагерях гораздо гуманнее: заключенные имели постоянный паек, свободное время, возможность писать письма домой и посещать библиотеку (в одном только Бухенвальде насчитывалось более шести тысяч книг). В некоторых лагерях арестанты устраивают представления, соревнования и дискуссионные клубы. Евреи составляли в концентрационных лагерях едва заметное меньшинство (около 5%). Основной целью антисемитской политики Третьего рейха до «Хрустальной ночи» остается принудительная эмиграция. Но сразу после погрома гестапо арестовывает около 26 тысяч евреев (преимущественно из среднего класса) и направляет их в Дахау, Заксенхаузен и Бухенвальд. Осенью 1938 года общая численность заключенных удваивается до 50 тысяч, порядки меняются до неузнаваемости, и жизнь узников превращается в ад.
Первые годы войны
В начале войны из-за широкомасштабных арестов концентрационные лагеря переполнены — руководство СС в спешке вынуждено искать места для строительства новых. В окружении Гиммлера рождается идея создать особый лагерь для восточных территорий рейха, который будет держать в повиновении польское население. Выбор падает на городок Освенцим. Комендантом назначают Рудольфа Гесса. Всего через полгода после открытия, в конце 1940-го, в нем будет 7900 заключенных, еще через год — 12 тысяч. Освенцим изначально создается для борьбы с инакомыслием и местной оппозицией — в первые годы здесь содержатся практически одни поляки.
По мере разрастания Третьего рейха в Европе — завоевания Польши, оккупации Дании, капитуляции Голландии, Бельгии, Франции и Норвегии — в концлагеря доставляют все больше и больше людей из-за рубежа. Расширение лагерной системы связано не с одним лишь террором, но и с принудительным трудом: экономические амбиции СС растут так же стремительно, как и мощь вермахта. Узники работают на «Немецких песчаных карьерах и каменоломнях», «Немецких заводах вооружений». Гиммлер активно сотрудничает с частным сектором — автомобильными концернами и химическими гигантами. Некоторые новые заводы, например, конгломерата IG Farben, теперь открываются только рядом с концлагерями.
Проблема роста арестантов становится ключевой — размеренный довоенный порядок уходит в прошлое. Не хватает униформы, постельного белья, мыла. Максимальная вместимость бараков в некоторых лагерях превышена в 3–4 раза. Начиная с 1940 года, повсеместно наблюдается дефицит продуктов — и теперь постоянный голод не покинет бараки. Процветает черный рынок: торгуют очистками гнилых овощей и кухонными отходами. Хлеб — главный ресурс выживания, за который будет вестись ожесточенная борьба. Истощенные арестанты становятся особенно восприимчивы к болезням: даже если узников доставили здоровыми, резко ухудшившиеся условия и эпидемии мало кого обходят стороной.
Решить проблему перенаселения помогают казни «нарушителей порядка». Если раньше главными жертвами становились носители черных и зеленых треугольников, то с конца 1939 года впервые фиксируются несанкционированные сверху убийства евреев, уже доминирующих среди заключенных в некоторых лагерях. Их причина — бытовой антисемитизм. До принятия «окончательного решения» в лагерях превалирует естественная смертность от болезней и антисанитарии.
Начало массового уничтожения
Гиммлер приезжает с инспекцией в Дахау в январе 1941 года. Из образцово-показательного лагерь превратился в место, где мертвые и умирающие узники смешались друг с другом в соломе и экскрементах. Гиммлер приходит к радикальному решению, которое определит судьбы миллионов пленных: всех неспособных к работе необходимо систематически истреблять, чтобы снизить нагрузку на бюджет. Гитлер, предпочитавший не вдаваться в тонкости механизмов Третьего рейха, дает добро спустя пару месяцев. В 1941 году на смену массовой смертности в переполненных концентрационных лагерях приходит массовое уничтожение. Место заключения становится местом истребления.
За селекцию заключенных отвечает лагерная охрана: смотрители отбирают калек, неизлечимо больных, носителей инфекционных заболеваний. На каждого заводятся дела, которые передаются инспекции врачей из евгенической программы «Т-4». Отбор напоминает конвейер — на беглый осмотр одного заключенного выделяют не более трех минут. «Плюс» означает смерть, «минус» — способность к принудительным работам. В лучших традициях немецкой бюрократии весь процесс занимал несколько месяцев: заполненные формуляры направляются для согласования в берлинскую штаб-квартиру, откуда пересылаются в региональный центр «эвтаназии». Оттуда сотрудники «Т-4» связываются с ближайшим лагерем и договариваются о доставке заключенных.
Жертв доставляют в центры умерщвления на желтых почтовых автобусах, к моменту прибытия арестанты нередко начинают что-то подозревать. Врачи принимают прибывших и отправляют в газовые камеры под видом душа — именно здесь впервые отрабатывается эта схема убийств. Весь процесс налажен до автоматизма и занимает несколько минут. Трупы сжигают в соседнем крематории, предварительно вырвав у покойников золотые коронки. Золото партиями поставляется из региональных центров умерщвления — врачи «Т-4» быстро наладили процесс переплавки и продажи. Это в некоторой степени покрывает расходы на убийства — жертвы оплачивают собственную смерть.
За год представители «Т-4» проезжают с инспекцией по всем лагерям Третьего рейха, чтобы затем переключиться на поиск готовых решений для новой программы массового уничтожения — Холокоста. Машины с красным крестом направляются в Бельзен, Собибор, Треблинку.
Централизованно убивают неспособных к труду и в лагерях. Под видом прививок от туберкулеза узникам вкалывают смертельные инъекции фенола (когда яд заканчивался — просто воздух), топят в душевых с ледяной водой. Распространены расстрелы и повешения. Травить газом все еще экономически не оправдано, поэтому в некоторых лагерях экспериментируют и начинают применять пестициды с синильной кислотой — «Циклон Б». Эта находка запускает первые фабрики смерти. К началу 1942 года на территории рейха насчитывается 13 основных концлагерей. Число заключенных резко возрастает с 20 до 80 тысяч, большинство новоприбывших — из Польши и СССР. Этот период переломный: запускаются основные механизмы Холокоста, инфраструктура полностью готова к геноциду.
Окончательное решение
Холокост — кульминация динамичного процесса, протекавшего за счет инициатив как сверху, так и снизу. В поисках «окончательного решения еврейского вопроса» нацисты все дальше идут по смертоносному пути — от создания еврейских резерваций до уничтожения евреев. Ключевой этап радикализации — нападение на СССР и последовавшие за этим массовые расстрелы евреев призывного возраста, впоследствии переросшие в этнические чистки. К концу только 1941 года на захваченных восточных территориях было убито около 600 тысяч евреев.
«Окончательное решение» во многом принимается спонтанно. К 1942 году руководству СС уже ясно — грандиозному проекту по заселению восточных территорий немцами сбыться не суждено. Приток советских пленных заметно ослабел, большинство прибывших не способно к труду и освоению земель. Тогда-то и вспоминают о евреях, которых начинают десятками тысяч отправлять в лагеря — в первую очередь, в Освенцим.
В близлежащей Бжезинке строят крематорий большой мощности, способный принимать до 800 трупов в сутки; также оборудуются помещения для убийств при помощи «Циклона Б». Туда евреев отправляют буквально из поездов. Через селекцию проходит не более 20% прибывших, самые уязвимые группы — женщины, старики, дети. Обреченных на смерть везут в Бжезинку, где в окруженных фруктовыми садами бывших крестьянских усадьбах спрятаны газовые камеры. Последнее, что видят узники, — табличка «В баню». Их пеплом затем удобряют плодородные окрестные поля, где ведутся сезонные сельскохозяйственные работы.
Тяжелые условия и принудительные работы быстро ослабляют заключенных: за 1942 год в одном только Освенциме погибло 190 тысяч евреев, в Треблинке — 800 тысяч, включая цыган, а Бельзене, Собиборе, Треблинке вместе — полтора миллиона. Теперь концлагеря делятся по географическому признаку: в западной части рейха они уже «очищены», в восточной — евреи становятся основными заключенными. Практически все евреи, оставшиеся на оккупированных территориях, проходят через концлагеря. Всего в Освенциме погибнет чуть больше миллиона человек, 870 тысяч из них — еврейского происхождения.
Весна–лето 1944-го — самое смертоносное время. Из последних сил сотни тысяч узников работают на военную машину Германии. Новые концлагеря возникают вокруг заводов, стройплощадок и стратегических предприятий. Рабочий день зачастую превышает 18 часов при прописанном рационе в 700 килокалорий (в реальности — меньше). Нередко местные чиновники, небольшие фирмы и рядовые фермеры ходатайствуют о выдаче им нескольких десятков заключенных для своих нужд. Особенным спросом труд заключенных пользуется на сельскохозяйственных работах.
Как бы СС ни стремились оградить лагеря от внешнего мира, скрыть колонны узников, следующих на трудовые работы, невозможно. Иногда на процессию едва живых людей сбегаются смотреть окрестные зеваки. Некоторым удается передавать узникам еду и помогать в организации побегов. В целом обычным жителям рейха и оккупированных земель известно о лагерной системе, но о масштабах убийств они даже не подозревают. Первые свидетельства лагерной жизни последних военных лет появляются в западной прессе в середине 1944-го.
Крах лагерной системы
Система достигает своего апогея и краха в одно и то же время. Успехи Красной армии и высадка союзников в Нормандии приводят к закрытию некоторых лагерей, другие руководства СС готовит к эвакуации, хотя многим ясно — Третий рейх войну проиграл. Однако механизм уничтожения продолжает работать: накануне эвакуации в одном только Освенциме зарегистрировано более 715 тысяч узников.
Осенью 1944-го большинство восточных лагерей поспешно эвакуируют. Обессилевших арестантов заставляют начисто вымыть бараки и побелить стены — СС уничтожат компрометирующие улики, поскольку свидетельства бывших узников в международной прессе звучат все громче. Большинство документов, связанных с экспериментами и изощренными пытками, ликвидируется. Сотни тысяч заключенных перемещают в маленькие филиалы лагерей, едва рассчитанные на пару тысяч человек. Смертность достигает таких высоких показателей, как никогда раньше. Крематории перестают справляться, поэтому трупы закапывают в общие могилы. Десятки тысяч заключенных убиты в это время смертельными инъекциями и газом. Последний этап катастрофы переживут только 450 тысяч узников. По мере продвижения Красной армии эсэсовцы ведут себя все хаотичнее и нередко бросают узников на произвол судьбы.
Свертывание деятельности Освенцима заняло всю осень — в ноябре газовые камеры, через которые прошло около миллиона евреев, закрываются. Впрочем, убийства продолжаются. Более того, СС планируют восстановить фабрики смерти в полном объеме в австрийском Маутхаузене, но эти планы уже не воплотятся. Лагерная система просуществует вплоть до капитуляции. В начале апреля 1945-го продолжают функционировать десять крупных концлагерей и 400 филиалов, в которых в общей сложности содержится 500 тысяч заключенных. Евреи в начале той весны составляют 30% от всех узников. Десятки тысяч арестантов умирают, не дождавшись нескольких недель до освобождения. Когда 27 января 1945 года советские войска подойдут к Освенциму, заметная часть построек, включая крематории, лежит в руинах. Фабрика смерти Бжезинка полностью разрушена, лагерные бараки почти пусты. Освободителей встречают 7500 человек вместо 130 тысяч, проживавших здесь еще пару месяцев назад.
Американские войска увидят белый флаг над Дахау 29 апреля — и, хотя лагерь освободят не самым последним, именно его падение станет символом окончательного краха нацистской системы лагерного террора. Дахау не был самым смертоносным местом заключения, но образ этого образцового концлагеря, полигона СС, центра античеловеческих экспериментов и места массового уничтожения станет одним из наиболее зловещих.
***
Критика встретила книгу «Историю нацистских концлагерей» доброжелательно. Историки хвалят Вахсманна за метод «интегрированной истории», посредством которого автор постоянно меняет фокусы описания: от взятых крупным планом обстоятельств жизни и смерти до мелких деталей повседневности, от статистики и официальных документов до личной переписки лагерных охранников и мемуаров узников. Вахсманну поручается написать поэтапную историю динамического развития лагерной системы Третьего рейха и попутно разрушить с десяток укоренившихся мифов. Убедительнее всего автор критикует исследователей, которые вслед за Ханной Арендт описывают заключенных как «жутких марионеток с человеческими лицами». На множестве примеров он доказывает, что даже в Освенциме узники боролись за жизнь до последнего.
С задачей поместить концлагеря в более широкий политический, культурный и исторический контекст Вахсманн справляется не так удачно. Он допускает ровно ту же ошибку, за которую ругает предшественников, сосредотачивая исследование в слишком строгих хронологических границах: от поджога Рейхстага до освобождения Дахау. Однако генезис концентрационных лагерей находится в том числе в колониальной политике европейских стран: прежде всего в лагерной системе Бельгийского Конго — об этом автор упоминает лишь вскользь. По его словам, «террор как стержневой элемент Третьего рейха не был воплощен ни в одном государственном институте столь полно, как в системе нацистских концентрационных лагерей». Признавая, что нацистские концлагеря — часть огромной машины террора, Вахсманн не идет дальше и теряет из вида их связь с такими репрессивными институтами Третьего рейха, как гетто и тюрьмы. В экономической части аргументация тоже проседает: связь лагерей с частными предприятиями изображается чересчур схематично и не дает полного представления об экономике принудительного труда. Ценность книги повысил бы и уход от чрезмерной сосредоточенности на фигуре Генриха Гиммлера.
У Вахсманна не выходит найти адекватный язык для описания предельного опыта, выходящего за границы человеческого существования. Заявив необходимость освободиться от одномерности, Вахсманн в конце концов концентрируется на цифрах, статистике и описаниях исторического фона. Что ему удается, так это доказать: концентрационные лагеря ошибочно считаются синонимом Холокоста, хотя их истории тесно переплетены. Автор показывает, что террор в отношении евреев бушует преимущественно за пределами концлагерей, где даже в разгар работы фабрик смерти евреи составляют не более 30% всех заключенных. Мемориальные нарративы других групп заключенных — коммунистов, советских военнопленных, уголовных преступников, гомосексуалов, цыган, пролетариата — еще только предстоит написать.
Тем не менее, «История нацистских концлагерей» — энциклопедическая работа, которая положительно отвечает на принципиальный для сегодняшних исследователей вопрос: возможно ли сказать что-то новое о нацистской Германии? Книга Вахсманна хорошо показывает — у историков еще много работы, чтобы дать более взвешенные и точные объяснения преступлениям Третьего Рейха.