Пол Остер. 4321. М.: Эксмо, 2018. Перевод с английского Максима Немцова
4.
Полу Остеру было восемь, когда однажды после матча на выходе со стадиона он встретил своего кумира — бейсболиста Вилли Мэйса. Мальчишка попросил автограф, но с собой у него не было ни ручки, ни карандаша. «Прости, пацан, нет карандаша — нет автографа», — пожал плечами Мэйс и направился к выходу. Эта трагическая случайность, по словам самого Остера, предопределила его дальнейшую судьбу.
«После той ночи я всегда и всюду брал с собой карандаш, куда бы ни шел. Это стало привычкой: прежде чем выйти из дома, я проверял, есть ли у меня в кармане карандаш. Не то чтобы он был мне нужен, я просто не хотел выходить в мир неподготовленным. Однажды жизнь поймала меня врасплох, и я не мог допустить, чтобы такое повторилось. С годами я многое понял: например, если ты носишь в кармане карандаш, то высока вероятность, что однажды у тебя появится соблазн использовать его по назначению.
Своим детям я рассказываю, что именно так и стал писателем». [перевод — А. П.]
В 1995 году Остер опубликовал «Красную тетрадь» — небольшой сборник невымышленных историй о странных событиях и совпадениях, и, кроме эпизода о карандаше, там был рассказ о писательнице Эми Тан. Остер хотел подарить книгу самой Тан, но настиг ее спустя много лет (аж в 2007 году, на книжном фестивале в Ки-Уэст, штат Флорида) и вручил «Тетрадь» со словами: «Там есть рассказ и о тебе». Тан прочла книгу в самолете, по пути домой, в Калифорнию. История о карандаше особенно поразила ее — и вот почему: она жила в Бэй-Эриа, рядом с Сан-Франциско, и Вилли Мэйс, тот самый бейсболист, был соседом ее друзей. Как только самолет приземлился, Тан позвонила им и сказала: идите в книжный, купите «Красную тетрадь», постучите в дверь Мэйса и прочитайте ему рассказ. Говорят, дослушав историю о карандаше, бейсболист расплакался.
На шестидесятый день рождения Эми Тан подарила Полу Остеру бейсбольный мяч с автографом Вилли МэйсаСам Остер подробно пересказывает эту историю в интервью Сигумфельдту в книге «A Life in Words»..
3.
Пол Остер начинал с поэзии. Желание писать прозу ему надолго отбили на курсах писательского мастерства в Колумбийском университетеСправедливости ради: позже, став уже более-менее известным писателем, Остер без малого пять лет (1986–1990) преподавал литературное мастерство в Принстоне. Вспоминать об этом он не любит.. Его учили, что роман должен быть продуман до мелочей, как идеально работающий механизм, и каждое предложение, каждое слово должно отдаваться эхом во всей его сложной архитектуре, а сюжетные нити в конце должны непременно сойтись в одной точке. Хвосты и лишних персонажей в тексте оставляют только дураки и неучи.
Прослушав курс, молодой Остер решил, что написать роман ему точно не под силу — спятить можно, сколько там правил и нюансов, — и следующие десять лет писал исключительно стихи.
В январе 1979 года умер его отец. Умер внезапно, от инфаркта, сидя в кресле. Остер приехал в опустевший дом и, занимаясь распродажей отцовских вещей, поймал себя на мысли, что, если промолчит и не запишет свои воспоминания, отец исчезнет, «вся его жизнь пропадет с ним вместе». И начал писать. Невроз, полученный на курсах, все еще давал о себе знать: он то и дело пытался расширить и закруглить текст, как учили, вкрутить туда сюжет с завязкой и проч., но каждый раз, спохватившись, откатывал все назад — к свободной, импровизационной форме. Это была настоящая борьба. Так появилась первая часть книги «Измышление одиночества», работа над которой помогла Остеру понять, что идеальных текстов не бывает, как не бывает идеального отчаяния. Что ошибаться — это нормально, что ошибки и поражения — важная часть писательской работы.
2.
Роман «4321» Остер начал в 66: в этом возрасте умер его отец, и мысль о том, что сам он теперь как будто живет в кредит, дольше отпущенного, напугала его. Тогда он и решил, что самое время начать свою главную книгу, ведь никогда не знаешь, сколько тебе осталось. Писатели любят преувеличивать — «к этой книге я шел всю жизнь» и тому подобное, — но, кажется, в случае с Остером это не просто фигура речи. Заготовки для «4321» можно найти во всех его предыдущих работах, а в уже упомянутой «Красной тетради» и вовсе есть рассказ о человеке, жизнь которого расщепилась на две параллельные судьбы: в одной из них отец бросил мать, в другой — мать отца.
«Жизнь С. превратилась в две жизни. У нее были версия А и версия Б. <...> Он прожил обе жизни в равной степени, две правды, которые опровергали друг друга, он прожил их, даже не подозревая, что застрял где-то между». [перевод — А. П.]
В «4321» писатель развил эту зарисовку в огромный роман о мальчике из Нью-Джерси, Арчи Фергюсоне, судьба которого расщепляется на две-три-четыре версии, когда в жизнь вмешивается случай: в одной реальности Арчи погибает во время грозы (тоже, кстати, отсылка к рассказу из «Красной тетради»), в другой — его отец заживо сгорает в пожаре, в третьей, наоборот, бизнес отца процветает; в одной реальности любимая девушка Эми отвечает Арчи взаимностью, а в другой — нет; в одной реальности Арчи — подающий надежды спортсмен, а в другой — после аварии теряет два пальца и уже не может играть. Все эти случайные «а что если?», трагические и не очень, множатся и влияют на траектории его жизни. И только одно неизменно: во всех реальностях Арчи хочет быть писателем и то и дело размышляет о свободе выбора и природе случайности. Не обошлось, конечно, без подмигиваний авторам-вдохновителям: в одном из эпизодов Арчи смотрит фильм «Расёмон»«Расёмон» — это экранизация рассказа Акутагавы «В чаще». Просто на всякий случай уточняю. Куросавы, в котором четыре свидетеля по-разному пересказывают одно и то же событие; в другом — вспоминает стихотворение Роберта Фроста о неизбранной дороге и т. д.
Пол Остер в юности
«4321» — грандиозный роман. Это его достоинство и недостаток одновременно. Потому что у всех грандиозных романов есть изъян, отпугивающий читателей и бесящий критиков. Он заключается в том, что задача такого масштаба, как и вообще любая «стройка века», заведомо обречена на не-идеальность. Это как возводить Вавилонскую Башню: в процессе обязательно разозлишь ветхозаветного бога, и еще кучу всяких богов поменьше, — нужно быть очень наглым и самоуверенным, чтобы затеять такое. Но, как ни странно, именно наглость автора здесь подкупает больше всего, потому что заставляет вспомнить, для чего вообще романист приходит в литературу — пробовать новое, расширять границы. «4321» — это величие замысла в чистом виде, exegi monumentum, 866-страничное размышление о том, что это значит — быть писателем. А это значит — каждый день гулять по саду расходящихся суперпозиций и выбирать, выбирать, выбирать, выбирать, куда свернет герой и что из этого получится. Внутри любой истории, помимо текста, всегда сохраняется этот невидимый (или видимый только автору) шлейф из забракованных сюжетов, от которых пришлось отказаться просто в силу архитектурных ограничений классического романа. И книгу Остера, мне кажется, интересней всего рассматривать именно с этого ракурса: он сделал то, о чем хоть раз задумывался любой из нас, — отказался отсекать «лишние» варианты. После прочтения остается только один вопрос: а чо, так можно было? Цюй Пэну из «Сада расходящихся тропок» бы точно понравилось. И даже ошибки в расчетах на такой сверхдлинной дистанции уже не так и важны: не ошибается тот, кто ничего не делает.
1.
Кстати, об ошибках. В романе Чеда Харбаха «Искусство поля» есть эпизод, где герой замечает, что бейсбол — один из самых жестоких видов спорта, потому что промахи в нем не только подсчитывают для статистики, но и буквально выводят на табло во время игры — в графе «Е», что означает ErrorsПодробнее о связи литературы и спорта в замечательной статье Райана Лэки «On David Foster Wallace’s obsession with failure», из которой я и узнал о Чеде Харбахе и жестокости бейсбола.. И это тоже очень точная метафора грандиозного романа. Любой, кто пробовал, знает, что сочинить текст — это полдела, вторая половина — хоть как-то исправить то, что ты уже наворотил, и далее — смириться с тем, что можно было сказать лучше, но не вышло. В каком-то смысле быть писателем — значит постоянно видеть перед глазами воображаемое табло с подсчетом промахов и неудачных сюжетных ходов. И научиться с этим жить. Научиться проигрывать. Но — и это важно — проигрывать красиво. Лучше всех эту мысль сформулировал Беккет: «Try Again. Fail again. Fail better». Пол Остер мог бы сделать эту цитату эпиграфом к своему роману. Это прекрасно, когда автор, зная правила, все равно пытается перехитрить статистику и вместо одной подачи делает сразу четыре. Они не идеальны, но их одновременность придает им особую красоту. Как наблюдать за игроком, который отбил четыре мяча одновременно и, совершая круг почета, разбил битой табло со статистикой.
Мистер Остер, можно автограф? Вот карандаш.