Интернет под колпаком Вашингтона и Сталин без трубки

Яша Левин. Интернет как оружие. Что скрывают Google, Tor и ЦРУ. М.: Индивидуум, 2019. Перевод с английского Максима Леоновича и Елены Напреенко

Пять лет назад В. Путин, выступая на Медиафоруме в Санкт-Петербурге, сообщил собравшимся, что «все это [интернет] возникло как спецпроект ЦРУ США, так и развивается». Журналист-расследователь и бывший редактор The eXile Яша Левин берется продемонстрировать, что экс-подполковник КГБ не так уж не прав. Одновременно убедительная и с конспирологическими нотками книга не столько отрицает эмансипаторный потенциал сетевых технологий, сколько фокусируется на документальных свидетельствах того, как эти технологии пестовались (и продолжают пестоваться) под присмотром государства и при его непосредственном участии. Склонным к паранойе читать с осторожностью, можно утратить крепкий сон.

«В 2004 году Динглдайн начал свой бизнес, оторвавшись от военного проекта по созданию лукового маршрутизатора и создав некоммерческую корпорацию под названием Tor Project — проект „Тор”. И хотя она по-прежнему финансировалась DARPA и ВМС, начался поиск спонсоров в частном секторе. Динглдайн нашел поддержку с неожиданной стороны: у Фонда электронных рубежей (EFF), который выделил почти четверть миллиона долларов на поддержку Tor, пока Динглдайн искал других частных меценатов 626. EFF даже обеспечил у себя хостинг веб-сайта Tor. Для загрузки приложения пользователи должны были зайти на tor.eff.org, где видели послание-поддержку от EFF: „Ваш трафик в безопасности, когда вы пользуетесь Tor”.

EFF, заявив о своей поддержке, неустанно расхваливал Tor. „Проект «Тор» идеально подходит для EFF, так как защита частной жизни и анонимности интернет-пользователей — одна из наших основных задач. Tor поможет людям удержать за собой право, гарантированное Первой поправкой, на свободу слова и анонимность в интернете„ — сообщал в пресс-релизе от 2004 года Крис Палмер, менеджер по технологиям EFF. Однако он странным образом забыл упомянуть, что Tor был разработан главным образом для военных и разведывательных целей и активно финансировался Пентагоном.

Зачем EFF, правозащитной организации из Кремниевой долины, занимавшей позицию ярого критика правительственных программ слежения, помогать продавать коммуникационный инструмент военных и разведки ни о чем не подозревающим интернет-пользователям? На самом деле объяснение проще, чем кажется. На тот момент EFF существовал всего десять лет, но успел обрести опыт работы с правоохранительными органами и военными».

Василий Аксенов. Лекции по русской литературе. М.: Эксмо, 2019

В 1982 году лишенный советского гражданства Василий Аксенов читал лекции в Университете Джорджа Вашингтона. Много лет спустя племянник Аксенова обнаружил записи в писательском архиве и, после некоторых колебаний, было принято решение их издать. О причине колебаний можно догадываться: о своих современниках — от Пастернака до Ахмадуллиной — спикер рассказывает запросто, с чрезвычайной непосредственностью, без всякого соблюдения академических стандартов литературоведения или культурологии. Это не совсем лекции, книга больше похожа на застольную мемуаристику, воспоминания о людях и явлениях, которых Аксенов знал или к которым оказался причастным; едкий и живой слепок эпохи, ключевые слова к которой «оттепель», «Новый мир», «Чехословакия 68», «деревенщики», «эмиграция».

«Там произошел один любопытный и забавный эпизод. Единственной, кто осмелился поднять голос против Хрущева на этом вечере, была писательница Мариэтта Шагинян. <...> Она была совершенно глухой, со слуховым аппаратом, в то время еще не очень хорошие были аппараты, а Хрущев орал так громко, что перегружал этот аппарат. Она ему закричала: „Что вы так громко кричите, не можете немножко спокойнее говорить?” (Смех.) Надо сказать, что Мариэтта Сергеевна Шагинян в молодости принадлежала к формалистической писательской группе, а затем стала настоящей советской писательницей и впоследствии была настоящая сталинистка. Всегда говорила о своей приверженности Сталину. Я однажды — она даже об этом вспоминала много лет спустя — с ней оказался в одном Доме творчества в Крыму и, подойдя, сказал: „Мариэтта Сергеевна, вам не хватает только трубки, чтобы походить на Сталина, усы у вас уже отличные” (Смеется, смех в зале.) <...> И, я помню, незадолго до эмиграции эта старуха появилась на советком телевидении и выступала с позорнейшей совершенно речью. Она говорила: „Нет абстрактной человеческой доброты, есть только ленинская человеческая доброта” (смех).

(Реплика из зала: Маразм, маразм.)

Нет, это не маразм. Это хуже маразма. Но тем не менее она оказалась единственным человеком, который бросил тогда вызов Хрущеву».

Светлана Бойм. Будущее ностальгии. М.: НЛО, 2019

Как и Зигмунт Бауман в своей последней книге «Ретротопия» Светлана Бойм постулирует ностальгию как как основную эмоцию современного человека. Однако, в отличие от польского социолога, Бойм подвергает «феномен мировой культуры» куда менее ходульной критике, куда более разноплановому и лиричному анализу. Размечая карту новой области nostalgy studies, исследовательница и художник перемещается между Москвой и Берлином, Прагой и Петербургом (в этой монографии вообще силен элемент культурологического трэвелога), сопоставляет Набокова и Кабакова, препарирует динозавров как идеальный ностальгический объект, а отреставрированную Сикстинскую капеллу — как пример воплощенного «лекарства» от романтической тоски по прошлому.

«К концу 1990-х годов капиталическая телеология сменилась на национальную. Новый модернизатор и вестернизатор России был уже не американским генеральным директором, а российским царем Петром Великим. Наиболее часто цитируемыми строками на российском телевидении летом 2000 года были пророческие слова Петра Великого: „Россия станет великой державой”. Лозунг помогал продавать все — от сигарет „Петр Первый” до новой внутренней и международной политики.

Но ностальгия по режиму советского прошлого серьезно пострадала в августе 2000 года во время трагической аварии российской атомной подводной лодки „Курск”. Казалось, что вся нация внезапно разделила опыт медленной смерти; он оказался катарсическим, даже если он и не оказался политически взрывоопасным. В ту неделю в августе большинство россиян следили за судьбой моряков в редкий момент национального единства и разделяли беспомощность моряков и тех, кто не мог их спасти, оставаясь на берегу. Незнакомцы обсуждали на улицах каждую новость и слухи о пострадавших, отказ от иностранной помощи, бездействие Путина и безразличие генералов. Вся огромная страна разделяла чувство клаустрофобии и единения перед лицом катастрофы. „Мы все живем на советской подводной лодке” — таким был общий рефрен».

Хорхе Алеман. Об освобождении. Психоанализ и политика. М.: Горизонталь, 2019

Впервые на русском публикуется сборник текстов аргентинского психоаналитика Хорхе Алемана. В фокусе его исследования находятся политические импликации психоанализа в лакановском изводе. Напрашивается сопоставление Алемана и Жижека; подходы и манеры почти сверстников разнятся в силу различия исходных позиций — Алеман (1951) по преимуществу клинический практик или претендует на такое звание, Жижек (1949) — философ. При этом, чтобы обосновать свой проект, аргентинец берется наметить третий путь между «просвещенным скептицизмом в вопросах политики» со стороны психоаналитиков и «приспосабливанию Фрейда к нуждам освобождения» со стороны философов.

«Мне кажется, все мы можем признать: то, что сегодня определяют словом „кризис” (я говорю об этом уже несколько лет), есть не кризис, но новая модель накопления капитала. Итак, в ходу это неясное слово „кризис”, всегда отсылающее к некоторой аномалии, после которой в определенный момент восстановится нормальное функционирование. Как будто речь идет о каком-то непродолжительном перерыве, и как только будут приняты соответственные меры, вернутся прежние равновесие и порядок, из которых кризис и родился.

Я же, напротив, хочу подчеркнуть — и касаюсь этого в одном месте своей книги — круговое движение, скрывающееся за понятием „кризис”. Я же, напротив, думаю, что речь идет о чрезвычайном положении (в том смысле, какой вкладывает в него традиция, идущая от Карла Шмитта) капитала, при котором мы наблюдаем круговое движение, состоящее в том, что под предлогом ужасной чрезмерности (растрата денег, жизнь не по средствам и так далее) эту чрезмерность приходится сейчас компенсировать некой великой жертвой, экономией и попытками вновь вернуть „доверие” — которое, как следует, необходимо восстановить — некоего другого, который определяется общим словом „рынки”. Очевидно, что эта жертва касается лишь так называемых угнетенных слоев, от которых требуется стать прекарными работниками.

<...> Круговое движение описывается (под предлогом, что это не круговое движение) как кривая, которая рано или поздно вернется на свою прямую траекторию, то есть представляется кризисом. В то время как в действительности одна из инстанций — как бы она ни называлась: Международный валютный фонд, Европейский центральный банк, Тройка, синьор Драги — каждый день сообщает, что лишений еще недостаточно, сокращение бюджета не доведено до конца, жертв и экономии все еще слишком мало. <...> Это круговое движение (я говорю «круговое», так как оно заключается в том, что бóльшие жертвы приводят к еще бóльшим требованиям; с одной стороны — усиление отказа, с другой — усиление накопления), без сомнения, требует для своего укрепления определенного положения субъекта; другими словами, такого, чтобы субъект, как только это возможно, удерживался в рамках данного кругового движения, идущего от накопления к отказу: капитал накапливается, субъект же отказывается и не понимает, почему его отказ никогда не останавливает процесс накопления».

Петр Вайль. Застолье Петра Вайля: сборник, составитель Иван Толстой. М.: АСТ: Corpus, 2019

В декабре исполнится 10 лет со дня смерти Петра Вайля; «Застолье» — сборник выступлений писателя и эссеиста на «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией, с которым он сотрудничал с середины 1980-х. В книгу вошли и обширные интервью, и короткие комментарии на волновавшие автора темы — тут культура (с вездесущим присутствием Бродского), превратности общественно-политической жизни и, разумеется, гастрономия. Вайль в своих репликах предстает нормальным здравомыслящим сангвиником, любящим жизнь в ее вещественной конкретике и чуждым радикальных суждений. Портрет дополняют воспоминания друзей и коллег — Александра Гениса, Андрея Плахова, Сергея Гандлевского и других.

«Что до собственной эволюции, то говорить об этом — как пытаться совместить в себе Дарвина и лягушку. Но попробую. В общем, за последние лет десять я сильно подвинулся от жизни вторичной к жизни первичной. В молодости меня больше всего на свете интересовали книги, теперь — сама жизнь, она меня волнует куда сильнее любых книг, включая собственные. Поэтому, начав с литературной критики, я теперь почти совсем не пишу о литературе. Не интересно. Не нужны посредники. С возрастом, я думаю, возрастает доверие к себе. Не от самоуважения, а по необходимости. Чем человек старше, тем он менее социален, все более, в смысле мировосприятия, остаешься один на один с собой. Тут поневоле приходится доверять себе, больше некому. Отсюда и жанр эссе — такое свободное блуждание мысли по бумаге. Конечно, свобода относительная.

Опять-таки, в последнее время мне кажется куда более важной, чем прежде, композиция. Что за чем следует. Самое ужасное в литературе — монотонность. Это не компенсируется никаким содержанием, все равно будет скучно. Тут у меня были замечательные наставники, увы, покойные — Бродский и Довлатов. То есть они не просто показывали пример, а давали практические советы. По глупости я на них не очень-то обращал внимание, а теперь все чаще вспоминаю. Не знаю, получается ли, но стараюсь. Мне важнее стараться, чем анализировать результат».

Девяностые: годы тягот, надежд и свершений / Составитель Евгений Ясин. М.: Социум, 2019

Евгений Ясин, служивший в начале 1990-х министром экономики, — один из архитекторов перехода народного хозяйства России с плановых на рыночные рельсы. Те, кто это время не застал, могут судить о степени его болезненности по устойчивости словосочетания «лихие девяностые». О происходившем в те годы, десять лет назад Ясин беседовал в эфире «Эха Москвы» с коллегами-реформаторами — Егором Гайдаром, Анатолием Чубайсом, Сергеем Алексашенко и другими. Расшифровки этих любопытнейших разговоров и составили настоящий сборник. При чтении создается стойкое впечатление, что говорящие хотят даже не объясниться, а оправдаться. Об успешности этого предприятия остается судить читателю. Вот, например, фрагмент, посвященный событиям октября 1993 года.

«А. ЧУБАЙС: Я думаю, что это был один из самых драматических периодов, и, как мне кажется, хотя я в общем не был близок с Борисом Николаевичем, для него события октября 1993 года личностно были предельно драматическими.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Он советовался или решения принимались им лично?

А. ЧУБАЙС: Я не был тогда включен в процесс принятия решения. Насколько мне известно, там был очень узкий круг людей. Я не готов сказать, насколько детально он обсуждал вариант с указом № 1400. Для нас все решения поступали как инструкции для исполнения. Вместе с тем я до сих пор считаю, что если рассматривать события 3-4 октября именно с позиции тех двух дней, то есть после того как коммунисты и вооруженные фашисты напали на Штаб вооруженных сил Варшавского договора, напали на военных, пытались захватить этот командный пункт, причем там от шальной пули погибла женщина, просто жившая рядом, я уж не говорю о кровавом захвате мэрии Москвы 3 октября, то никаких других действий, кроме использования масштабной военной силы для уничтожения противника уже не существовало. Можно оспаривать правомерность действий предшествующего периода и предъявлять претензии, скажем, к нерешительности Ельцина после упомянутого референдума и ко всей ситуации, в результате которой мы пришли к этой трагической точке. Можно рассуждать о вариантах того, реально ли ее было обойти, причем если быть объективным, то рассуждать надо, анализируя не только действия Ельцина, но и его оппонента из Верховного совета, равно как и вице-президента, и председателя Конституционного суда. Но если уж мы оказались в этой точке, когда у тебя на улицах столицы вооруженные мятежники убивают, то их нужно уничтожать. Точка».