Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Оксана Васякина. Роза. М.: Новое литературное обозрение, 2023
И писала она письма длинные:
Колыма, Магадан, дальний край.
Время часики мерят старинные...
Михаил Круг, «Роза»
О том, почему новый роман Оксаны Васякиной называется «Роза», становится по-настоящему понятно, когда она сама сообщает, почему именно так озаглавлена ее книга о тете писательницы, Светлане, умершей от туберкулеза незадолго до сорокалетия. Роза — символ с невероятно, даже чрезмерно богатым содержанием. Это и шекспировская роза, которая пахнет сладко, как ее ни назови, и ее модернистская пересборка в исполнении Гертруды Стайн; это и цветок Богородицы, и псевдолирический штамп из блатной песни, ласковое название для орудия убийства «на почве внезапно возникшей неприязни» и диаграмма направлений ветра.
Из всех этих столкновений реальностей, разворачивающихся из вроде бы заурядных, порой отталкивающих вещей, составлена вся прозаическая трилогия Оксаны Васякиной, которая начинается «Раной», а закрывается «Розой». Но среди множества «культурных» параллелей, приходящих на ум, почему-то хочется прежде всего вспомнить один рассказ Франца Кафки — писателя, умершего в сорок лет от туберкулеза.
В его новелле «Сельский врач» сразу две розы. Первая — девушка, носящая это цветочное имя и становящаяся мишенью насильника; вторая — роза тяжелой раны на теле ребенка, раны, кишащей розовыми червями. В «Розе» Оксаны Васякиной этим эпитетом наделены заусенцы на пальцах, вареная колбаса, которой давится младенец, следы губной помады, оставленные навязчивыми поцелуями, мясо, картошка, беруши, спасающие повествовательницу от грохота мира, и, наконец, одно вещество, скрепляющее материю и память:
«В своем интервью [нидерландская художница-скульптор Берлинде] де Брёйкере говорит, что лошадиные тела, человеческая кожа и стволы деревьев состоят из одного материала и символизируют для нее смерть. Возможно, я неправильно поняла ее слова, потому что плохо воспринимаю английский на слух. Но мне хочется верить, что я понимаю ее поверх языка. Понимаю ее, смотря на ее работы. Мне бы хотелось, чтобы, читая мой текст, люди чувствовали то же самое, что чувствую я, разглядывая ее скульптуры из розового воска. Она делает слепки с поверженных бурей стволов деревьев и обматывает их мягкой состаренной тканью, похожей на застиранные портянки. Я тоже делаю слепки со своей жизни и бережно укрываю их текстом. Де Брёйкере говорит: I want to show how helpless a body can be. Which is nothing you have to be afraid of — it can be something beautiful. [„Я хочу показать, каким беспомощным может быть тело. Но в беспомощности нет ничего страшного — в ней может быть своя красота“]».
По этой цитате читатель, незнакомый с трилогией Оксаны Васякиной, наверняка заподозрил, что перед нами, конечно, автофикшн — субжанр автобиографической литературы с особым фокусом на смешение реальности, вымысла и различных форм письма. (Обязательным свойством подобных вещей также является нарциссическая рефлексия над собственным творением.) Однако у «Раны», «Степи» и «Розы» есть радикальное отличие от большинства книг, с которыми ассоциируется это направление. Если автофикшн обычно воспринимается авторами и читателями как способ проработки душевных травм, то Оксана Васякина, напротив, осознает и всячески подчеркивает, что для нее заполнение бумаги текстом — процесс, близкий к селфхарму:
«Психиатры говорят, что пограничное расстройство личности — это комплексное посттравматическое расстройство. Неблагополучная среда, сексуальное и бытовое насилие на протяжении нескольких лет вызывают симптомы, которые приписывают ПРЛ. Чувство одиночества, невозможность регулировать свои эмоции, деструктивное поведение и самоповреждение. Люди с этим расстройством редко могут почувствовать, что они существуют, поэтому тянутся к окружающим, заваливают себя работой или принимают наркотики.
Когда меня спрашивают, зачем я пишу, я отвечаю, что письмо для меня — это безопасный способ почувствовать себя живой. Когда карандаш касается бумаги, а на экране появляется слово, я чувствую, что существую».
Примечательно и то, какое пространство (выражаясь специфическим автофикшн-языком) выбирает Оксана Васякина для производства этого шероховатого, болезненного текста. Создавалась «Роза» в окрестностях опытной дачи Тимирязевского леса — месте тихом и в то же время неуловимо тревожном, в котором тишину нарушают лишь велосипедисты и отряды росгвардейцев, выискивающих закладчиков психоактивных веществ. Его Оксана Васякина называет «лесным кабинетом» — словосочетание, которое никак не ожидаешь увидеть в произведении такого рода и потому впечатляющее. Есть в этом «лесном кабинете» нечто от Пришвина, от Бианки или от школьного соцреализма, нечто иррациональное в своей неожиданности и потому придающее «Розе» особую жизненную силу, которой стабильно не хватает современной исповедальной литературе с гипертрофированным «культурным» апломбом.
Без подобной витальной энергии не состоялся бы этот текст, посвященный умиранию, смерти и поискам себя в мире, где абсолютно все подвержено тлению. Балансируя между волей к жизни и осознанием конечности любого существования, Оксана Васякина совершает важное открытие — у смерти есть своя иерархия: «Мать говорила мне, животное и человек отличаются друг от друга тем, что человек умирает, а животное дохнет. Нельзя, говорила она, сказать, что кто-то сдох, это невежливо по отношению к усопшему, но, говорила она, можно сказать про собаку или ворону, что она сдохла. <...> Светлана часто говорила, что скоро сдохнет».
Стоит заметить, что к третьей своей большой книге Оксана Васякина окончательно нашла баланс между правдивым описанием травматического опыта и попыткой от него отстраниться, взглянуть на него со стороны и увидеть его таким, какой он есть. Как и предыдущие части трилогии, «Розу» можно назвать вещью жестокой, местами брутальной, натуралистичной, но никак не бессердечной. Выписывая уже третью историю своей семьи, Оксана Васякина обретает равновесие, близкое к спокойствию стоика (в классическом, а не современном смысле слова): «В ее взгляде я замечаю долю превосходства. Она готова к смерти, и именно это сильно пугает меня, когда я смотрю на нее. Ее взгляд как бы говорит мне: я — это тело, пораженное болезнью, и я умру вместе с ним, роза — это просто роза, Rosa, растение вида шиповниковых».
Новый роман Оксаны Васякиной рождался в условиях нарастающих цензурных и самоцензурных ограничений — эта скованность так и сквозит через двести страниц «Розы». Удивительно то, что немота, вопреки целям тех, кто ее провоцирует, напротив, придает авторской речи особую выразительность, не ломает, а лишь укрепляет ее. Становится ясно: приведенная выше цитата Берлинде де Брёйкере о красоте беспомощности для Оксаны Васякиной не пустое эстетство, а моральная установка на личное спасение, на осознание того, что «роза есть роза», «роза — это просто роза».
Так и происходит небольшое литературное чудо, которое в наших краях случается все реже и реже, настолько редко, что перестает казаться проделкой дьявола.
Будьте бдительны.