Александр Вожный. Проводники, мистификаторы и еретики. Антропология медиакоммуникаций. Харьков: Гуманитарный центр, 2020. Перевод с польского Софии Золочевской. Cодержание
Признаем: издательство «Гуманитарный центр» действительно постаралось, сверстав и оформив книгу так, чтоб она не нашла не то что своего, а хоть какого-то читателя в принципе. Между тем работа польского теоретика медиа Александра Вожного может быть любопытна даже тем, кто не смотрит телевизор.
Именно телевидение предоставило основной материал, на котором Вожный демонстрирует, как работает «оркестровая» модель коммуникации: ее участники подобны музыкантам, которые могут сносно исполнять свои партии без дирижера, поскольку им известна партитура и фоновые правила игры. Точно так же коммуникантам известны «культурные коды», очерчивающие поле допустимых способов производства медиасобытий и обращения с ними.
Сами медиа в этой схеме оказываются инструментами поддержания социальной разделяемой картины реальности, а на место «гейткипера» или дирижера приходят другие фигуры, упомянутые в названии. Проводник форсирует свою версию события, мистификаторы повышают его видимость и рейтинги, еретики нарушают каноны медиакоммуникации. Все расписанные роли так или иначе поддерживают определенный образ власти. Миссия исследователя в таком случае — предоставить читателям инструменты для аналитики потока божьей росы с экрана. Они обретают по отношению к ней критическую дистанцию и некоторую «неуязвимость» — что, безусловно, хорошо (и открывает широкое поле для размышлений «а что там с интернетом?»).
Теперь об очевидных минусах: во-первых, это не цельный текст, а сборник статей, которые под конец не слишком мимикрируют под связность с основной темой. Наброски о санаториях, маркетинге оздоровительного туризма и пара культурных биографий интересны сами по себе, но что они делают под этой обложкой — непонятно. Во-вторых, в отсутствие какого-либо сносочного аппарата польский контекст, на котором работает автор, остается для читателя непрозрачным и перестает работать в качестве иллюстрации к концептуальным схемам. Слишком о многом приходится догадываться. Наконец, Вожный (как это принято у медиатеоретиков, вы заметили?) не слишком заботится о точности мысли, и потому связи внутри его рыхловатых рассуждений зачастую приходится реконструировать собственными усилиями.
«Меняющиеся в зависимости от окружающего социального устройства, инструкции создавали пространство микропресуппозиции, отражая наиболее актуальные связи, перетасовки и ожидания правящей партии.
Сегодня все вытеснено маркетингом. Представляемые в последней части программные диахронии (а каждый телевизионный канал имеет свои) дают возможность осознать экспансию механизмов рынка. А потому мы обречены на (также в качестве зрителей телевизионных новостей) все более плотно окружающий нас балдахин маркетинга. Нас со всех сторон окружают самые новые стратегии рынка: сенсорный, нарративный или технологический маркетинг, а, так как они часто проявляются в форме дискретных микропресуппозиций, их нелегко определить».
Светлана Семенова. Философ будущего: Николай Федоров. М.: Академический проект, Парадигма, 2019. Cодержание
Обычный человек знает о Николае Федорове примерно следующее: был человеком чудны́м и, наверное, чуточку фриком, учил философии общего дела, согласно которым смерть следует преодолеть, а всех мертвых — воскресить, его идеи нынче вновь востребованы на волне трансгуманизма и всевозможных исследований антропоцена. И да, умер где-то в начале XX века. Книга Светланы Семеновой (1941—2014), признанной исследовательницы и публикатора наследия Федорова, расхожие места о «московском Сократе» не опровергает, но в значительной степени уточняет и ревитализирует.
По существу, это биография человека и его идей, написанная ясно и с такой любовью, что трудно не исполниться подобным же чувством — при условии отсутствия аллергии на религиозную мысль вообще и русский космизм в частности. Семенова показывает, что в своей философии Федоров акцентирует аспект действия и деланья, полагая, что она должна не то что изменить мир, но замахнуться на нечто большее — на Космос. При этом Николая Федоровича можно читать без привычно теософско-мистической ретуши, вполне практично и современно: человечество — фактор эволюции на Земле, и от нашей способности действовать разумно, солидарно и эмпатично зависит судьба известных нам форм жизни на данной планете, а то и во Вселенной.
Неотменимый для федоровского мышления элемент утопичности напоминает о том, что в утопии есть вторая сторона, противоположная «несбыточности», пустому грезерству. Федоровская утопия, заряженная неистребимой неотенической влюбленностью в жизнь, использует мечту как гносеологический инструмент, как средство мобилизации и мюнхаузенского самовытаскивания в преображенный мир.
«Надо мечтать, по-федоровски, не приглашение к приятному времяпрепровождению в сладких грезах, а призыв мобилизовать данную только человеку способность предвосхищающего проектирования будущего в направлении высшей религиозно-христианской цели. Такое выдвижение высокого достоинства мечты, необходимости сознательного и направленного овладения ею противостоит тому третированию мечты как иллюзии, бесполезной грезы, которым отмечен узкий утилитарный подход».
Стив Фуллер. Кун против Поппера. Борьба за душу науки. М.: Канон+, 2020. Перевод с английского Виталия Целищева. Содержание
В 1965 году в Лондонском университете в рамках Международного коллоквиума по теории науки состоялись дебаты между относительно молодым историком науки Томасом Куном и относительно пожилым философом Карлом Поппером. Ни до, ни после этого события протагонисты друг другом особо не интересовались. Однако круг вопросов, поднятых в процессе этих дебатов, до сих пор фигурирует в качестве узловой темы в курсах по научному методу. Социолог и философ Стив Фуллер пытается ответить, как так вышло. Интригу его попытке придает сквозной тезис, согласно которому Куна и Поппера поняли неправильно, и если первому молва приписывает роль «радикального теоретика науки», а второму — «строптивого диктатора», то на самом деле дело обстоит ровно наоборот.
Фуллер как социальный эпистемолог старается сцепить теоретические установки спорщиков с социокультурным и историко-биографическим бэкграундом главных героев и далее — показать, как они оказывают обратное воздействие на социальную реальность. Так, например, пресловутое «перевернутое» понимание Фуллер склонен объяснять через то, что Поппера поздно перевели на английский и прочитанные в ином контексте идеи стали звучать как защита научного истеблишмента, т. е. вовсе не так, как задумывал автор. Куна же, в свою очередь, прочитали как долгожданного могильщика позитивизма, которым он вовсе не был: по Фуллеру, его идея нормальной науки концептуализирует сообщество ученых даже не как истэблишмент, а как «мафию» или «религиозный орден».
Если возвращаться к влиянию на социальную реальность, то в случае Куна оно проявляется в конформистском потакании милитаризации научных знаний, прагматизации образования и воздержании от попытки проводить независимую политику науки. Поппер же действовал как публичный интеллектуал, ответственный за судьбу своих идей; к примеру, в годы войны во Вьетнаме призывали ученых приносить аналог клятвы Гиппократа для минимизации вреда от их открытий и рассуждений. В конце автор проводит между участниками дебатов противопоставление как между Хайдеггером и Адорно, что как минимум весело.
«Теория Лысенко основывалась — на идеологически привлекательном — взгляде Жана-Баптиста Ламарка, что свойства, приобретенные одним поколением организма, могут передаваться генетически следующему поколению. Для Куна проблема Лысенко состояла в том, что он применял форму знания, которая еще не вызрела в установленной научной парадигме. Для Поппера она состояла скорее в способности Лысенко избегать признания ошибки, при явном провале его сельскохозяйственной политики. Будь Советский Союз открытым обществом, Поппер мог бы позволить Лысенко делать деньги, в то время как Кун не позволил бы этого, учитывая низкую оценку со стороны экспертов лысенковской науки».
дэна бойд. Все сложно. Жизнь подростков в социальных сетях. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2020. Перевод с английского Юрия Каптуревского. Cодержание
Дэна бойд, которая называет себя так, «чтобы снять свое политическое раздражение значимостью прописных букв», — исследовательница технологий, сотрудница Microsoft Research, написала диссертацию на тему, вынесенную в заголовок книги. По существу — это популярная версия той самой диссертации.
Проведя десятки интервью по всей Америке с тинейджерами разных рас и из разных классов, бойд в пух и прах разносит популярные представления, связанные с поведением подростков в социальных сетях. Она, например, показывает, насколько неверно взрослые склонны толковать публичные высказывания, насколько обоснованы суждения о «бесстыдстве» тинейджеров в социальных сетях, зависимости от интернета. Попутно разбираются такие проблемы, как травля и цифровая (без)грамотность. В целом, исследовательница приходит к мнению, что молодежь такая же, как и полвека назад, но игнорировать технологический фактор невозможно. Этого тигра следует понять и оседлать.
Два момента могут вызывать сомнения в актуальности работы. Первый — книга написана в 2014 году, а с тех пор технологии сделали мощный рывок, а MySpace, поставивший автору массу данных, и вовсе успел помереть. Второй — бойд работает на американском материале. Однако оба повода для сомнений снимает тот факт, что аналоги рассматриваемых кейсов легко находятся и в российском контексте, полученные выводы легко на него транспонируются. Что касается технологий, то пока временной разрыв, кажется, не произвел новых типов взаимодействий.
В общем, тревожным родителям и Галине Мурсалиевой лично рекомендуется.
«Крис <...> зашел на страницу дочери, чтобы взглянуть на ее личный профиль. Тут ему чуть не стало плохо. Нижняя половина страницы была занята панелью с вопросом „Какой наркотик ты предпочитаешь?” и изображением зеркала с кучкой белого вещества, рядом с которым лежала свернутая в трубочку долларовая банкнота. Подпись к картинке гласила: „Кокаин”. Стараясь не выдать своих чувств, Крис поинтересовался у дочери: что это значит? <...> Девушка объяснила, что в ее школе огромной популярностью пользуются опросы на разные темы <...> в любом таком опросе можно легко <...> ответить так, чтобы получить желаемый результат. <...> у них в школе тех, кто балуется марихуаной, называют „тухляками”, а любителей галлюциногенных грибов — „сумасшедшими” <...> „Вот ваше поколение выбрало кокаин, и у вас все хорошо!” Крис от души рассмеялся: вот как дочь представляет отца и его ровесников!»
Лоуренс Уайт. Борьба экономических идей. Великие споры и эксперименты последнего столетия. М.: Новое издательство, 2020. Перевод с английского Максима Коробочкина. Содержание
Американский экономист написал историю экономических идей и происшествий за последние сто лет — от создания банковских систем в США и других странах до недавнего краха финансовых мегаинституций в результате кризиса ипотечного кредитования. Тактика изложения такова, что концепты предстают в качестве противоборствующих сторон, эдаких супергероев, ведущих войну за человеческое благо.
Экономика здесь оказывается продолжением политики (и наоборот) и существует вне отрыва от исторических споров и практических экспериментов. В результате хронологическое повествование изобилует отступлениями и экскурсами в прошлое (вплоть до Адама Смита), а также историческими анекдотами, что только способствует стереоскопичности картинки и усвоению материала.
Ключевая линия противостояния проходит по линии государство против рынка, причем понятно, на чьей стороне находятся симпатии Лоуренса — большого любителя Фридриха Хайека, невидимой руки и свободного банкинга. Соответствующий перекос в изложении идей кейнсинианцев и сторонников социалистических мер неизбежно присутствует, а аргументы неприятной Лоуренсу стороны — отсутствуют. Несмотря на это книгу стоит признать внятным, хоть и скособоченным резюме экономической мысли XX века, которому явно не хватает заключительной главы, где бы суммировались аргументы.
«Если полная отмена частной собственности и рынка приводит к катастрофе, как это случилось при Ленине, а Советский Союз при его преемниках не оправдал ожиданий и в конце концов рухнул, какую форму социализма теперь следует поддерживать? К этому вопросу мы вернемся в главах 7 и 8 при обсуждении фабианского социализма и фашизма».