Владислав Мисевич. «Песняры»: Я роман с продолженьем пишу. Екатеринбург: «Кабинетный ученый», 2018
Мора сiняе хвалюецца,
Цмок цароунаю любуецца,
З сiня-мора выплывае,
З пашчы агонь выкiдае.
В конце этой книги очень не хватает указателя имен, как это принято в зарубежных изданиях такого рода. Воспоминания Владислава Мисевича переносят нас на много десятилетий назад, в обстановку полувековой давности, к положениям и лицам, о которых все больше людей имеют полное право вымолвить «не застал».
По количеству персонажей и объему «роман с продолженьем» не уступает мемуарам Нины Берберовой, которых так и не дождались многие из тех, кто готов был с азартом сопоставить свои впечатления с позицией мемуариста. Вот почему знакомство с книгой начинается с поиска знакомых имен, чтобы памяти было за что зацепиться, чтобы чрезмерная призрачность образов не отшатнула от погружения в чужое прошлое.
У ансамбля, в котором участвовал Мисевич, не было официальных фан-клубов в СССР. Значки и постеры, как это, опять же, принято на Западе, не продавались в киосках «Союзпечати». Среди публикаций, посвященных белорусскому коллективу, отсутствовал серьезный анализ музыкальной стороны этого феномена, как, впрочем, отсутствовали и пикантные подробности гастрольной и личной жизни его создателей.
А между тем на советском уровне дебютная пластинка «Песняров» имела значение, сопоставимое c такими вершинами рок-музыки, как Pet Sounds группы Beach Boys, первые альбомы Cream или Crosby, Stills, Nash & Young.
Всем, кто был очарован творчеством «Песняров», а с каждым это происходило по-своему, катастрофически не хватало информации, что называется, с запасом, дабы не сходить с ума от домыслов и кривотолков. Мне — поклоннику с полувековым стажем — сложно представить реакцию моих современников, не доживших до ознакомления с исповедью музыканта, принимавшего самое прямое участие в создании вещей, чья переоценка и разгадка в уме у каждого из нас происходит непрерывно.
Моя собственная представляет собой интерплей аскетического созерцания с острым любопытством поздней любви. Приступая к чтению, я не мог знать, что это будет точно, однако слова о Чеславе Немене, которого тянуло в родные края, отыскались на своем месте.
Дочитав манускрипт Мисевича до середины, ты чувствуешь себя так, словно забрел на территорию заброшенной базы отдыха, подошел к пустому бассейну и вдруг заметил среди опавшей листвы обложку пластинки с играющей на осеннем солнце поверх нее сброшенной змеиной кожей. За спиной нарастает характерный шум — это арендованный Неменом автобус спешит, чтобы забрать односельчан на концерт. Автобус проносится мимо.
Владислав Мисевич и Владимир Мулявин
В составе «Песняров» Мисевич играл на флейте. Соблазн обыграть «альтиста» и «флейтиста» не лишен привлекательности, поскольку повесть Орлова («Альтист Данилов») читается так же легко и увлекательно с любого места, как то, что в данный момент лежит передо мной.
К моменту основания «Песняров» флейта уже занимала прочное положение в арсенале повзрослевших рок-музыкантов. В первую очередь благодаря блистательным Jethro Tull. Средневековый инструмент солировал в пьесах у Black Widow, Moody Blues и Chicago. Флейта придавала ритуальный колорит «Песне слуги Дьявола» голландской группы Golden Earring.
В детстве меня завораживали два слова из наивной аннотации к первому диску «Песняров» про «лиру и дудочку». В них просматривалась недосказанность адаптированной сказки. То было время скупых цитат — интересное по-своему время, когда каждый домысливал, догуливал, докрикивал практически каждый символ, праздник и звук.
«А кто это с усами»? — спрашивала барышня у кавалера, и тот отвечал: «А это флейтист — Мисевич».
И вот наконец флейтист заговорил.
Субъективные представления отступают на задний план, не теряя достоинства. Кое-что подтверждается, что-то совпадает, что-то нет. Про автобус и Немена я, конечно, догадывался. Но я понятия не имел о прозвище «Змей». А именно так называли коллеги автора бесценной книги, разговор о которой еще не окончен.
По канонам конца шестидесятых мастерство вокалиста зависело от владения приемами чернокожих певцов. «Песняры» пели чистыми голосами католической литургии. Соул и ритм-энд-блюз в интонациях Мулявина присутствовали, как Клайд Макфаттер в записях Элвиса Пресли. Вместо подражания внимательному слушателю открывались тщательно дозированные нюансы, не представляющие угрозы для индивидуальности артиста. В голосе Мулявина не было экспрессии Немена, зато была недосказанность, дающая шанс услышать больше, чем сыграно и спето, схвачено чувствительным студийным микрофоном.
Воспоминания Мисевича также не перегружены эмоциями и спецэффектами. Это рассказ человека, которому есть что вспомнить и чем гордиться. И чтение книги больше напоминает прослушивание чудом сохранившейся магнитофонной ленты. Мы слышим обычные слова, не замечая, как из них незаметно рождается необычное, то, чего мы не знали и не смогли бы узнать, если бы не этот человек. На фото, сделанном в Нью-Йорке, он выглядит как Эдгар По.
Музыку «Песняров» окутывала болотная дымка мистерии. Пик популярности ансамбля совпал с появлением двух картин с готическим сюжетом — «Локис» и «Я — Франциск Скорина». Сама белорусская речь, понятная лишь частично, казалась языком заклинаний, доносящихся из параллельного мира.
На тогдашней эстраде «Поющие гитары» и «Дружба» демонстрировали ленинградское барокко, «Веселые ребята» — сносный европоп, «Самоцветы» — кукольный оптимизм, а «Орэра» — меланхолию человека средних лет. «Песняры», не давая пояснений, под видом модернизации фольклора практиковали «вуду» Полесья и фамильных склепов Великого Княжества Литовского.
ВИА «Песняры»
Когда я впервые услышал по радио Witch Queen of New Orleans, мне показалось, что Мулявину разрешили петь по-английски.
В книге немало сказано и о тайнах ремесла, и о «фокусах с разоблачением». Мой любимый эпизод так и озаглавлен — «Как „Песняры” тушили кремлевские звезды». Но пересказывать его мы не будем.
Рядом с анекдотами соседствует откровенный «нуар» — какой-то югослав погиб от удара током на гастролях в Волгограде. Напуганный поливальной машиной, свалился с парапета на камни старший брат Мулявина Валерий. Такова официальная версия, а по слухам — его перепутали с Владимиром блатные, отрабатывая карточный долг. О подобных вещах говорили вполголоса, но с азартом, с тошнотворной смесью сострадания и осуждения.
Добиться точных сведений было сложно. «Прибранное» осторожным звукорежиссером мощнейшее соло в «Спадчине» притягивало как диковинное существо в матовой толще льда. До него хотелось добраться любой ценой, ощутить признаки жизни, выходить монстра и выпустить его в мир, когда-то принадлежавший таким, как он. Но шли годы, а гитарная партия звучала по-прежнему тихо.
«Флейтист Мисевич» пишет нормальным языком в жанре, где последнее время преобладает уродливый симбиоз наукообразия с переводным «американизмом».
«Роман» можно читать с любой страницы. В любом месте найдется что-нибудь любопытное. Этим книга напоминает мне Diary Of A Rock ‘n’ Roll Star — отчет Иэна Хантера об американских гастролях его группы Mott The Hoople.
Пока Алена целовала Янку над водой, рушники из красивейшей песни тоже доплыли до Америки, где записали очень скромный альбом с The New Christy Minstrels — ветеранами тамошней фолк-сцены. Эта работа напоминает поздние «камбэки» родственных «Песнярам» групп — The Byrds и Mamas and Papas, — похожие на раскрашенное фото для ближайших родственников. Но основные шедевры были созданы в СССР, несмотря на компромиссы, интриги и тягу к саморазрушению, свойственную многим ярким личностям.
И среди них особое место занимает мулявинский magnum opus «Через всю войну», проект, осуществленный вопреки времени и моде. И страницы, посвященные этой грандиозной работе, представляют отдельную ценность для каждого, кто понимает, о чем речь.
«Песняры», 1963 год
Мулявин никогда не был иконоборцем и поверхностным нигилистом. Его эксперименты сродни подходу канадского пауэр-трио Rush. Это, так сказать, нонконформизм справа — с позиции перфекциониста и мастера.
Здешний читатель не подготовлен к той беспощадности, с какою пишутся биографии западных звезд. А между тем именно «злые» журналисты — Лестер Бэнгс, Ник Тошес, Джон Стросбоу — поддерживают то, что в старину именовали как «живое биение мысли».
Мисевич рассказывает мрачные эпизоды с легкостью гида в музее диковинок, не делая из них сенсаций.
В числе гротескных экспонатов и «знаменитая огромная буква „С”». Та самая, что так жестоко заслоняет женский образ на обложке третьего диска «Песняров».
Над этой загадкой размышляли до сумасшествия. Кому-то в этой «С» виделось «сатана», кто-то, по линии Kiss, вычитывал намек на СС, подозревая музыкантов в тайной симпатии к формированиям Бронислава Каминского. Отсутствие профессиональной бульварной прессы плодило уйму уродливых и смехотворных сплетен. В любом случае, история с вокалисткой Исуповой остается печальным фактом биографии ансамбля.
Долгие годы меня преследовала мысль, что у знаменитой «Лады» Шаинского должен быть «двойник» на другую мелодию. Альтернативная «Лада», песня-призрак, чудом сохранилась в архиве ранних концертных записей «Песняров».
Аналогичный случай произошел со стихами Евтушенко «А снег повалится». Магомаев исполнял версию Тухманова, а Виктор Вуячич — Соловьева-Седого, и это была вершина эстрадной психоделии. Классик советской песни Соловьев-Седой стал одним из первых, кто оценил мулявинскую «Александрину», с которой так многообещающе стартовали семидесятые.
ВИА «Песняры»
Значит, другая «Лада» все-таки была, как и «Облади-облада» с уморительным русским текстом, совсем не похожим на то, что спел Эмиль Горовец. А вот как звучали Hit The Road, Jack и Norwegian Wood с большой импровизацией на гобое, мы можем только вообразить. Послушать эти вещи в аранжировках Мулявина нам негде, но о них по крайней мере еще можно узнать благодаря книге, лежащей предо мною на столе.
Рей Чарльз в Доме Офицеров — фантастика, не потому что «зажимали», а потому что абсурдно, как всякое подлинное чудо. О религиозных корнях рок-музыки напоминает не только афроамериканский госпел. Мулявину велят переделать коду серьезной вещи, чтобы в конце ее не было слова «аминь», которое к тому же по-белорусски произносится «аман».
Счет цензурным курьезам идет на десятки. Старейший и самый памятный из них — переименование молодого ансамбля. «Лявоны» стали «Песнярами», потому что главу государства тоже звали Леонидом. Такие хохмы травят со сцены исписавшиеся сатирики.
Но были и поощрения, и награды, и успех. И неизбежные при такой популярности слухи о бисексуальности отдельных членов коллектива.
То и дело возникает фигура Петра Мироновича Машерова — харизматичного лидера БССР, погибшего при загадочных обстоятельствах. Попытка усталых «Песняров» изобразить часть вещей под фонограмму обозначена Мисевичем коротко и ясно — «полное говно». Музыканты поют живьем — и получают заслуженных. Хотя у великолепного ударника Александра Демешко за спиной два курса училища и танцплощадка, или, как тогда выражались, «бац-майдан».
Шеф ждет «Александрину» — произносит у Мисевича машеровский порученец, и каждый поклонник «Песняров» лелеет свое личное ожидание «Александрины», как способность любить и восхищаться.
И снова слышится призрачный шум автобуса, хотя вблизи нет ни дороги, ни остановок, ни населенных пунктов. На сей раз это «Икарус», везущий «Песняров» в аэропорт из «Интуриста». В нем чудом оказался мой земляк-осветитель и просидел всю дорогу с музыкантами, запоминая каждую мелочь, каждое слово. В том числе и про ресторацию «Каменный цветок», где Мулявин «гудел всю ночь».
Когда-то один из столпов рок-н-ролла Карл Перкинс швырнул в океан бутылку элитного виски. Мисевич выливает за окошко автобуса подаренный главному песняру «дорогущий коньяк». Память рассказчика сохранила даже карикатуру в запорожской газете, посвященную эпидемии усов а-ля Мулявин.
Это было в середине семидесятых, и мой покойный одноклассник мотивировал свое желание успеть на концерт тем, что «они уже старые и могут больше не приехать».
Примерно тогда же в интервью «Комсомольской правде» Мулявин признавался, что иногда слушает старые пластинки Beatles. А рушники продолжали плыть дальше, паря в открытом космосе, как привидение в балахоне.
Ассоциативная магия обратной связи позволяет уловить отголоски «Песняров» в произведениях таких разных исполнителей, как Four Tops (That’s The Way Nature Planned It) и Sparks (I’m Not). Не говоря о родственных и равновеликих Carpenters, Three Dog Night или Chicago.
Разумеется, речь идет о нелинейном, как сейчас говорят, родстве и сходстве.
Сквозняк шевелит занавески, тень от оконной рамы падает на пустой квадрат. Когда-то здесь стояла радиола, и чьи-то полудетские ушеса холодели от нервных арпеджио мулявинского «гибсона».
Рушники уплывают в Лету, к сумрачному берегу, где их дожидаются безголовые прачки столь популярного в девяностых Клода Сеньоля.
Хроника неповторимых явлений всегда заканчивается на тоскливой ноте, но это не мешает нам любоваться их совершенством под бесконечную коду «Крика птицы».
Сделанные Мулявиным вещи являли собой нечто новое самобытное, то, что ярко проявилось только в «Песнярах».
Спасибо Владиславу Людвиговичу за долгожданную книгу, чье качество не уступает лучшим альбомам его прославленной группы.