Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Фланнери О’Коннор. Таинства и обыкновения. Проза по случаю. М.: Издательство книжного магазина «Циолковский», 2024. Перевод с английского Георгия Осипова. Содержание. Фрагмент
В 1953 году всякий американский читатель получил возможность обменять 35 центов на сборник рассказов Modern Writing, выпущенный издательством по преимуществу бульварной литературы Avon. Подзаголовок на непритязательной черной обложке гласит: «Сборник работ ведущих авторов нашего времени». Далее идет список этих самых ведущих авторов нашего времени, который открывают к тому времени одиннадцать лет как покойный Роберт Музиль, пожилая французская квир-либертинка Сидони-Габриэль Колетт, которой оставалось жить где-то год, и нью-йоркская критикесса-антикоммунистка Диана Триллинг.
Лишь затем следовало имя, ради которого и раскупили весь тираж сборника, — Фланнери О’Коннор, уроженка Джорджии, недавно дебютировавшая сатирическим романом «Мудрая кровь» о ветеране войны, взявшемся основать своего рода деструктивный культ — церковь без Христа, чудес и тому подобного, но зато с трансгрессивными практиками. В Modern Writing О’Коннор отдала рассказ «Хорошего человека найти нелегко» (A Good Man Is Hard To Find). Этой новеллой в стиле «южной готики» читатель был шокирован, критик — сбит с толку, а автору пришлось не раз объясняться, хотя ей самой казалось, что все и так понятно.
Кратко пересказывать «Хорошего человека найти нелегко» — идея сколь трудная, столь плохая, вредная, неправильная. Поэтому перескажем очень кратко.
Полноценная американская семья — отец, мать, мальчик, девочка, грудной младенец, бабушка в деменции и ее кот — отправляются из родной Джорджии во Флориду. Бабушка на курорт не хочет: утром ей попалась на глаза газета, в которой сообщается, что из федеральной тюрьмы сбежал особо опасный преступник — очкарик по кличке Мисфит, он движется в том же направлении и явно не загорать. Бабушке предлагают остаться дома, но она отказывается и завершает спор скорее риторическим вопросом: «И что же вы будете делать, когда вас схватит этот Мисфит?» За всех отвечает восьмилетний Джон: «Я ему как дам по морде».
Разумеется, выйдет ровно наоборот. По вине бабушки и ее кота семейство поедет неверной дорогой, встретится с бандой Мисфита и будет по очереди (папа, сын, мама, дочка, грудной младенец) казнено в лесу. В процессе между старушкой в деменции и головорезом Мисфитом происходит теологический диспут о природе добра и зла, Господа и Христа, смерти и воскресении. «Ты ведь сын мой, ты один из детей моих», — вдруг говорит бабушка, касается рукой Мисфита, который «отпрыгивает, будто его укусила змея» и пускает старухе три пули прямо в сердце. На юге США появляется свежая братская могила, а ее автор меланхолично подытоживает: «Нет в жизни счастья».
Леденящий душу рассказ неискушенного читателя поразил ничем не мотивированным брутальным насилием, ему показалось, что О’Коннор в равной степени упивается как жестокостью, так и безнаказанностью зла — и это понятно, ведь все южане, как известно, вырожденцы с дробовиками, которые прячут горы трупов по подвалам своих колониальных усадеб.
А вот читатель более взыскательный был поражен скорее интеллектуально. Рассказ, озаглавленный явно поучительной сентенцией, не содержал никакой очевидной «мудрости» или хотя бы «морали». Чему он должен «научить»? Тому, что бабушек лучше от греха подальше запирать на ключ или сдавать в дом престарелых? Тому, что и самим лучше не выходить из дома всякий раз, когда журналисты наводят панику? Тому, что от судьбы не уйдешь?
Выпущенный «Циолковским» сборник лекций, эссе и статей несколько проясняет, что сама О’Коннор думала о прозе — своей и чужой. Как читателя удивила ее «кровожадная» новелла, так и она не раз удивлялась самым поразительным интерпретациям своих трудов. Например, профессор одного университета учил своих студентов тому, что бабушка из «Хорошего человека» — ведьма, поскольку коты, как известно, непременные спутники колдовского сословия. Этот же проницательный читатель настаивал на моральном превосходстве Мисфита, в лице которого О’Коннор, видимо, решительно протестует против ханжеской пуританской этики. (Профессор вряд ли был знаком с Гоголем, иначе заметил бы, что бабушка — это на самом деле Акакий Акакиевич, в словах которого: «Зачем вы меня обижаете?» слышалось другое: «Я брат твой».)
Разбирая столь причудливые интерпретации, писательница приходит к выводу, что их источник — общие представления о локальной литературе американского Юга, развивающиеся из столь же общих представлениях о жителях этого края, сто лет назад сокрушенных, но не сломленных гражданской войной.
В самом деле — что такое «южная школа», к которой относят и «чистого» модерниста Уильяма Фолкнера, и писателя-«журналиста» Трумена Капоте, и легчайшего из сложнейших драматургов Теннесси Уильямса, и даже Роберта Говарда — создателя вселенной Конана-варвара? У них нет ничего общего, кроме того, что они родились в Миссисипи, Луизиане и Техасе соответственно. Впрочем, Фланнери О’Коннор, кажется, смогла понять, почему критики так настаивают на некой традиции, якобы объединяющей диковатых южан. Для этого ей пришлось посмотреть на родные края глазами «настоящих» американцев:
«Этим термином [„южная школа“] призывается, как заклятием, готическая жуть и болезненный интерес ко всему безобразному и гротескному. По-моему, большинство моих пишущих земляков принято рассматривать как неудачную помесь Эрскина Колдуэлла с Эдгаром По» («Писатель и его родина»).
Для О’Коннор не существует никаких «школ», более того — не существует для нее и «родины», «локации» в земном мире. Подлинно существует для нее лишь «настоящая родина, безусловная и непреходящая», то есть Царство небесное.
Собственно, вот и все, что в остальном смиренно-ехидная О’Коннор требует от читателя, взявшегося за ее прозу: взглянуть на земную жизнь глазами христианина, в ее случае — католика. Критики могут при желании вешать на нее какие угодно ярлыки: «южная» проза, «женская» проза, «странная» проза, но принять она готова лишь один — проза христианская (еще раз подчеркнем — католическая).
Но и этого несложного знания недостаточно, чтобы понять, что же все-таки хотел сообщить нам автор «Хорошего человека». Может показаться, будто Мисфит — это сам дьявол (недаром его кличка созвучна с именем Мефистофеля, воскликнет критик, ранее обнаруживший сходство бабушки с Акакием Акакиевичем). Это, естественно, будет ошибочное прочтение.
Фланнери О’Коннор вовсе не трогают квазирелигиозные картины битв людей с рогатыми чертями, для нее религия — это прежде всего «размышления о предельных вопросах бытия», а не духовные «ценности» и тем более институции. Главная трагедия литературы в том, что, в отличие от религии, она по природе своей не может и не должна давать ясные и незамедлительные ответы на вопросы, неизбежно возникающие в ходе этих размышлений. Вероятно, проза О’Коннор — попытка преодолеть тяжелый внутренний конфликт, превращающий словосочетание «христианский писатель» в оксюморон.
Тем и пугает читателя рассказ «Хорошего человека найти нелегко» — не расстрелом целого семейства в лесополосе, не галлюцинаторным диалогом между палачом и жертвой, а тем, что на наших глазах вдруг происходит чудо: жалкая, глупая, откровенно ничтожная бабушка в последнее мгновение жизни вдруг постигает божественную истину. Нас, людей «современных», чудеса повергают в неописуемый ужас. А вот людям «дремучим», наделенным «религиозным сознанием», проза О’Коннор наверняка показалась бы вещью вполне понятной, пусть и поучительной, но скорее многословной, нежели лапидарной и в то же время туманной.
Так чему же все-таки учит рассказ «Хорошего человека найти нелегко»? Видимо, тому, о чем вам следует подумать, когда вам к горлу приставят нож в кушерях, по которым вы рано или поздно поедете из Горячего Ключа в Афанасьевский Постик, решив, что затеяли интересное приключение. Сама же О’Коннор признается:
«Мне импонирует, пусть и почти неисполнимая, надежда, что из этого поступка старой леди, как из горчичного зерна, в сердце Мисфита прорастет дерево (где будет гнездиться поначалу полно воронья), чтобы он, продравшись через тернии, стал тем, кем должен был стать, — пророком» («О рациональной эксплуатации излишеств»).
Таков лишь один из сюжетов этого сборника нехудожественных текстов Фланнери О’Коннор о книгах, человеке и павлинах, пересказывать которую затея плохая, а спорить — не о чем, потому что все в ней чистая правда.