Георг фон Вальвиц. Одиссей против хорьков. Веселое введение в финансовые рынки. М.: Ад Маргинем Пресс, Центр современного искусства «Гараж», 2017. Перевод Татьяны Зборовской
Мир финансов отгорожен от чужаков сложным техническим языком. Это либо профессиональный диалект, либо (что еще хуже) математические формулы. Лишь немногие посвященные могут с ходу объяснить, зачем нужен кредитный дефолтный своп или чем брокер отличается от трейдера. Для остальных главный источник знаний о финансах — случайные обрывки новостных сводок и фильмы про Уолл-стрит, в которых «акулы» индустрии ездят на спорткарах, принимают наркотики и метают карликов на дальность. Но такая картина плохо передает внутренний дух биржи. Среднестатистический финансист не сверхчеловек, а обычный офисный клерк, целый день проводящий перед монитором. Он тоже хищник, но слишком мелкий, чтобы нанести кому-нибудь серьезный ущерб, — кто-то вроде хорька. По крайней мере, так считает немецкий экономист Георг фон Вальвиц.
На современной финансовой бирже существует своя иерархия. Фондовые менеджеры, брокеры и аналитики работают в тесном симбиозе и невероятно радуются, когда удается продать пакет «мусорных» облигаций. Осуждать их за это бессмысленно: в конечном счете свободный рынок — важный демократический институт, способствующий всеобщему процветанию. Древние стоики назвали бы биржу «адиафорой» — феноменом, равноудаленным от добра и зла. Вальвиц, профессиональный фондовый менеджер с двадцатилетним стажем, отлично знает эту кухню изнутри. При этом сохранил живой интерес к экономической теории и пишет в довольно востребованном сегодня ключе. По образованию математик и философ, он пытается «очеловечить» экономические проблемы, вернув их в поле гуманитарных наук. В книге «Мистер Смит и рай земной» Вальвиц описал историю благосостояния, предложив задуматься о том, что мы сегодня понимаем под экономикой. Теперь на русском выходит его дебютное сочинение, написанное через несколько лет после Великой рецессии 2008 года, — «Одиссей против хорьков». Это «веселое введение» в финансовые рынки — один из важнейших, но недооцененных институтов современности.
«Большой взрыв» в финансах датируется 1602 годом, когда купцы в Амстердаме создают первое акционерное общество — Голландскую Ост-Индскую компанию. В этот момент в истории финансов появляется фигура акционера, имеющего право на часть прибыли предприятия, но вынужденного нести за это дополнительные риски. Ост-Индская компания быстро превращается в мощное квазигосударственное формирование, контролирующее азиатские торговые пути, по которым в страну текут несметные богатства. Нидерланды в это время переживают небывалый подъем экономики и культуры. В течение десяти лет в Амстердаме появляется первый в мире центральный банк, а затем и товарная биржа, на которой торгуют ценными бумагами.
Но для Вальвица важнее другая, более драматичная история. Она сильнее перекликается с современностью, поскольку в ней фигурируют авантюризм, жадность и финансовый пузырь. Шотландец Джон Ло в начале XVIII века берется привести в порядок разрушенные войной государственные финансы Франции. Он замечает, что развитие торговли тормозится недостатком свободной ликвидности: максимальный объем денег в экономике ограничен национальными запасами золота. Заручившись поддержкой герцога Орлеанского, Ло создает Королевский банк и начинает печатать бумажные деньги. Население верит, что банкноты обеспечены золотом, якобы добываемым Миссисипской компанией в Луизиане, поэтому ее акции взлетают в цене. На самом деле компания не ведет никакой деятельности — полезные ископаемые никто не ищет. Поначалу реформа Ло дает результаты: долги короны погашены, экономический рост запущен. Но потом один недовольный клиент требует обменять свои бумажные деньги на золото. На фоне панических слухов так же поступают и остальные вкладчики. Пирамида рушится, Ло со скандалом бежит из страны.
Из сопоставления этих двух сюжетов Вальвиц выводит свой главный тезис: происходящее на финансовых рынках в той же мере продукт разума, что и человеческих страстей. Как и в прочих сферах жизни, на бирже людьми движут честолюбие, страхи и надежды. Но, оглядываясь на рационалистический рай Нидерландов XVII века и впечатлившись прогрессом точных наук, экономисты предпочли заняться «разумным описанием во многом неразумного существа». Просвещенческая предпосылка об абсолютной рациональности индивидов — отчасти справедливая для амстердамских купцов, но определенно не для людей вроде Джона Ло — была распространена на все общество. Экономика ударилась в построение сложных математических моделей, имитируя инженерные науки.
Есть разные гипотезы о том, в какой момент эта траектория стала неизбежной. Сам Вальвиц считает классическую экономическую теорию разновидностью теодицеи Лейбница: рынок — лучший из возможных миров, в котором все действуют разумно, а информация циркулирует со скоростью света. Британский экономист Феликс Мартин, автор «Неофициальной биографии денег», находит поворотный момент в классическом либерализме Джона Локка. Тот считал, что денежная единица — это объективная мера (как сантиметр или грамм), обозначающая определенное количество драгоценного металла в монете. Философ не мог смириться с тем, что стоимость денег будет определяться политической волей суверена, — тогда под угрозой оказалось бы естественное право собственности. В результате Локк способствовал закреплению ошибочного представления, что деньги и экономика в целом — это некая «природная» реальность, а не социальная технология (как считали сторонники номиналистской теории).
Даже такие события, как Великая депрессия и биржевой крах 1929 года, не опровергли классическую теорию в глазах большинства академических экономистов. В 1970-х широкое распространение получила еще более математизированная теория финансов. В пределе она отрицает саму возможность зарабатывать на бирже: если гипотеза эффективного рынка верна, то ни один инвестор не станет продавать бумаги по заниженной цене или покупать по завышенной; рынок всегда будет в состоянии равновесия. Но в реальности колебания биржевых индексов на протяжении XX века в десятки раз превышали значения, предписываемые теоретическими выкладками и законом нормального распределения. Волатильность рынков настолько велика, что она никак не может быть объяснена объективными факторами: размером дивидендов или ожидаемой прибылью компании.
Финансовая математика конвертирует человеческие эмоции в подсчитываемые риски, чтобы инвестор мог избежать их. В обычной ситуации это работает, но достаточно одного сбоя, чтобы все расчеты потеряли смысл. Кроме того, теории финансов перформативны: игроки, которые в них верят, начинают менять свое поведение. Стоит одной теории стать достаточно популярной, как она перестает работать, поскольку все инвестиционные портфели начинают слишком сильно походить друг на друга. Остаются такие неортодоксальные течения, как кейнсианство и поведенческие финансы. Они лучше объясняют иррациональные искажения рынка, но так же бесполезны при ответе на главный вопрос инвестора: продавать или покупать? В этом деле опыт пригодится не меньше, чем очередная модель ценообразования опционов. Даже признанный гуру финансов Джордж Сорос признавался, что как-то раз принял важное инвестиционное решение под влиянием боли в пояснице.
В своих работах Вальвиц показывает, что наукообразная стена, возведенная экономистами между их дисциплиной и другими видами социального и гуманитарного знания, совершенно искусственна и даже опасна. Если на финансовом рынке случается форс-мажор, обанкротиться могут целые государства — таким разрушительным потенциалом не обладает ни одна другая коммерческая индустрия. Ставки слишком высоки, чтобы отдавать монополию на экономическое знание небольшой группе академиков из престижных университетов. Сейчас экономисты ищут способы восстановить свой авторитет, пошатнувшийся после кризиса 2008 года. Большие надежды возлагаются на экспериментальные и эмпирические исследования в противоположность элегантным, но оторванным от реальности математическим моделям. Это верный путь, но и на нем не обойтись без понимания общественной природы денежных взаимодействий, о которой пишет Вальвиц. Потому что в противном случае биржевые хорьки одичают окончательно.
