Дмитрий Окрест, Егор Сенников. Они отвалились: как и почему закончился социализм в Восточной Европе. М.: Бомбора, 2021. Содержание
Крушение Восточного блока, безусловно, один из важнейших моментов во всей мировой истории. Если на рубеже XIX и XX веков в интеллигентском обиходе присутствовали фразочки о конце века (что предполагало некое продолжение), то через сотню лет речь велась уже ни много ни мало о конце истории. Дальше ехать некуда: человечество определилось с выбором, отбросило негодные идеи и, вооружившись идеями годными, вступило в золотой век.
Быстро выяснилось, что все не так просто, да и вообще не так. На условном Западе конец истории обернулся, по выражению Марка Фишера, «скучной дистопией», на условных Востоке и Юге «скуки» было поменьше в том смысле, что количество проливаемой крови не особенно-то уменьшилось. А как все это переживали формальные виновники торжества? С СССР-Россией все более или менее понятно: точнее, до сих пор непонятно, но спектр мнений нам хотя бы известен. А как история заканчивалась в других странах Организации Варшавского договора?
«Они отвалились» позиционируется как прямое продолжение книги Дмитрия Окреста и Евгения Бузева «Она развалилась», которая в свою очередь является проектом одноименного паблика «ВКонтакте» (точнее, целой сети пабликов). На просторах ВК «развалюха» сейчас предстает триггером буквально для всех, умудряясь бесить попеременно мамкиных сталинистов, булкохрустельщиков, путинистов и поклонников неолиберальных реформ, а также регулярно огребает за рекламу всяческих микрозаймов, некоторую кликбейтность и радикальную бан-политику. Книга 2017 года была построена несколько по другим принципам: скорее она замахивалась на то, чтобы стать солидным журналистским трудом, посвященным советской и постсоветской повседневности, — и вместе с пабликом стала для целого слоя интернет-сообщества ценным источником знаний о ледовласом Ельцине, горящем Белом Доме и Чеченской войне.
Несмотря на выраженную в конце книги благодарность «развалюхе», «Они отвалились» — все-таки другой проект, созданный частично другими людьми. Тем не менее, преемственность тут очевидна: та же тэговая структуризация #ussrchaos («Они отвалились» поделена на шесть блоков: «Силовики», «Экономика», «Общество», «Политика», «Культура» и «Бывший СССР»), то же построение книги как цепочки монологов разной степени «важности», случайности и экспертности.
Эта книга еще более спокойна по тону, чем ее предшественница. Ну, или так кажется: возможно, из-за того, что к теме ее мы относимся не так эмоционально. По крайней мере, здесь практически нет агит-текстов вроде Кашинского из «Она развалилась»: или их полемичность просто не так хорошо считывается из России. Проходных, написанных чисто на эмоциях, или нарочито «литературных» текстов тут вообще, кажется, гораздо меньше, чем в первой серии эпопеи.
Если «Она развалилась» была посвящена конкретным 15 годам с начала перестройки и по конец 90-х, то «Они отвалились» претендует на больший временной охват — и, возможно, иногда из-за этого несколько провисает. Нам расскажут о венгерских событиях 1956 года, о Пражской весне, о детективных историях румынских чекистов и номенклатурщиков 50–70-х, о шестидесятническом чешском кино, о драмах чешских пивоваров в девяностые (во многом повторяющих драмы российских пивоваров), об истории «Солидарности», о наркотиках и криминальной журналистике в Польше, в конце концов. Это скорее музей, демонстрирующий отдельные экспонаты разных геологических эпох, чем повествование, сфокусированное на определенном периоде. СССР 1985-го и Россия 1999 года на первый взгляд тоже кажутся кардинально разными, но в этом объединении есть смысл, хотя бы культурный или психологический. Далеко не все пережившие эти события разделяют «перестройку» и «девяностые» — хотя казалось бы. Более того, именно эта эпоха для восточноевропейских стран (и России тоже) является своим, по выражению Ольги Дренды, «хонтологическим временем», и поэтому молодые музыканты, эклектично смешивающие советские восьмидесятые с ельцинскими нулевыми, никого не удивляют. Нанизывать же на нитку события, разделенные полувековой дистанцией, оказывается не всегда просто. В таких случаях обычно следует вопрос: а набор из разрозненных коротких воспоминаний вообще способен помочь нам воссоздать картину прошлого?
С одной стороны — да, конечно. Все тексты в книге так или иначе сводятся к определенным точкам бифуркации, в итоге ведущим к процессу, который дал название всему сборнику. Это, конечно, немного похоже на компьютерные игры с несколькими вариантами развития сюжета («здесь поступим так и получим такой-то финал»), но и читаем мы публицистическую книгу, вышедшую из интернет-паблика, а не строго научное повествование.
«На самом деле в этот исторический пинг-понг „актуальная политика — историческая аналогия — исторический бэкграунд” можно играть бесконечно долго. Пусть это не несет большой исторической ценности, зато интересно. Мы же начинали с развлечения — а история тоже может быть развлечением — и надеемся, вы купили эту книгу как минимум для того, чтобы вам было не скучно».
С другой стороны, вопросы о возможных альтернативных вариантах этой книги остаются, и вариантов таких — каждый из которых создал бы чуть другое впечатление обо всем материале — видится бесчисленное множество.
А с третьей стороны, сюжеты, которые традиционно считаются самыми важными при описании крушения Восточного блока, авторы все-таки вниманием не обошли. Грубо говоря, их можно свести к трем категориям: «сюжет о том, как надежда перешла в разочарование», «сюжет о люстрациях и о том, как гонимые стали гонителями» и криминальные сводки с постсоциалистического пространства.
«Изначально прушковская группировка воровала — первоначальный капитал скопила на краденом фабричном серебре. Что самое важное, прушковская группировка была почти монолитной. В других было больше лидеров и, соответственно, больше хаоса. Грубо говоря, появился настоящий бренд — прушковский. Буквально все хотели делать свои делишки под их маркой».
Все эти нарративы слишком легко (некритично) перенести и на наш постсоветский опыт. К примеру, либеральные СМИ не просто так перепечатывали именно отрывки о технологиях поражения в правах тех, кто сотрудничал с режимом, ведь непроведение люстраций многим до сих пор видится чуть ли не главным то ли поражением, то ли предательством ельцинского режима, а грезы о неких грядущих люстрациях — общий ресентиментный троп, объединяющий самые разные политические оппозиционные силы.
Другой знакомый вопрос: «а можно ли было по-другому?». Обязательным ли условием перемен на постОВДшном пространстве было разрушение заводов, обнищание населения, разгул криминала и все остальное, что в России укладывается в штамп о лихих девяностых? Обязательным ли условием существования крупной левой партии — что в Венгрии, что в постсоветской России — является ее миграция вправо во всех смыслах слова? Об этом участники проекта со всех сторон идеологических баррикад тоже задумываются, и вопрос этот можно считать шагом от «Кто виноват?» в сторону «Что делать?».
«Можно ли на основе исторических исследований о революции сделать успешную предвыборную программу для партии? Доктор исторических наук Янош Кенде утверждает, что да, „История и классовое сознание” Георга Лукача оказала на меня невероятное влияние. Я неоднократно перечитывал эту работу, где философ доказал, что возврат к Марксу не случаен, что не марксизм надо читать, а Маркса. Скажем так, эти мысли были не очень популярны среди основной массы диссидентов. Возможна ли просоветская и антисоветская позиция одновременно? Мне казалось, что да».