Роберт Ходель. Андрей Платонов: родина и электричество. М.: Полимедиа, 2021. Перевод с немецкого Андрея Богена. Содержание
В пятую книгу серии «Поэтика Андрея Платонова» вошли избранные статьи немецкого слависта Роберта Ходеля, посвященные автору «Чевенгура» и «Котлована». Помимо этих двух хрестоматийных произведений в рамках этого сборника рассматриваются повесть «Ювенильное море», дилогия «Отмежевавшийся Макар» — «Усомнившийся Макар», военные рассказы (их Ходель увлекательно сравнивает с аналогичными опытами Льва Николаевича Толстого), а также комедия «Ноев ковчег» (1951).
Последней вещи посвящена, пожалуй, наиболее занимательная статья из опубликованных под этой обложкой. В ней автор пытается ответить на несколько вопросов, принципиальных для понимания не только позднего творчества Платонова, но и вообще его жизненных и художественных установок. В неоконченной пьесе «Ноев ковчег» исследователь обнаруживает сразу три слоя. Первый слой, самый очевидный, — это антиамериканский посыл комедии Платонова, действие которой разворачивается на фоне ядерного апокалипсиса. Под ним, однако, скрывается другой слой, в котором, как убедительно доказывает автор, описаны механизмы сталинских репрессий. (Судя по всему, отклонившая текст редакция «Нового мира» очень хорошо считала этот посыл, назвав «Ноев ковчег» «кощунством».) Третий же слой Ходель называет «спором с либерализмом». В данном случае под либерализмом понимается не столько политическая доктрина, сколько западный утилитаризм, сделавший высшей ценностью личное и, как правило, сиюминутное благо индивида — тема, проходящая едва ли не через все значительные произведения Андрея Платоновича Климентова.
Несколько выбивается из общей логики неожиданная, довольно спорная, но, к счастью, совсем небольшая статья «Философия Платонова в свете языковой игры Людвига Витгенштейна». Видимо, там, где с языком и речью происходит что-то странное, неизбежно появление австрийского окопного гения.
В целом же перед нами замечательный сборник, в сжатой форме рисующий максимально выпуклый портрет писателя — как через сугубо литературоведческий анализ, так и через воссоздание социально-политического контекста его эпохи.
«Герой, близкий Толстому и Платонову, твердо верит в лучший мир, потому его взгляды отличаются определенной наивностью. Однако именно он наделен сознанием, которое можно определить как „здоровый человеческий разум”».
Japansoft: история японской игровой индустрии. Под редакцией Алекса Уилтшира. М.: Белое яблоко, 2021. Перевод с английского Ильи Воронина. Содержание
Это трехсотстраничная выжимка из серии книг Джона Щепаняка (Szczepaniak) The Untold History of Japanese Game Developers, героями которой стали более полусотни ветеранов японского геймдева — программистов, художников, композиторов, продюсеров.
Золотая эра видеоигр в Японии пришлась на период финансового пузыря, надувшегося в середине 1980-х и оглушительно лопнувшего в 1991 году. Тогда молодежь наконец смогла позволить себе собственные компьютеры и массово увлеклась программированием, которое было куда веселее стандартных карьерных путей. Но добиться серьезного успеха на этом поприще смогли лишь наиболее одержимые фанаты своего дела.
Им, по сути, пришлось с нуля придумывать целые жанры и технические решения, причем в условиях, близких к нереальным. Это в наши дни небольшая игра, на прохождение которой требуется несколько часов, может весить десятки гигабайтов, а тогда разработчики должны были уместить целую вселенную на одной дискете, попутно судорожно думая, как защитить ее от копирования. Порой доходило до абсолютно гениального безумия. Так, разработчик игры Chikyuu Kaihou Gun ZAS Мицуто Нагасима придумал использовать ореолы экрана геймбоя, чтобы добиться эффекта параллакса, тем самым превратив баг в фичу.
Естественно, не обошлось и без типично японских корпоративных историй о бесконечных переработках, двадцати минутах сна в сутки и полубезумных начальниках, требовавших догнать и перегнать Америку. Кроме того, в книге есть красочный раздел с рекламными постерами культовых игрушек — можно вырезать и на стену наклеить.
Взявшись читать Japansoft, будьте готовы к тому, что опыт среднестатистического русского геймера кардинально отличается от опыта японских поклонников видеоигр. Если вы не историк геймдева и не помешанный гик, то, скорее всего, вам ни о чем не скажет большинство названий игр, упомянутых в книге. Поэтому читать рекомендуем, одновременно посматривая на ютубе соответствующие видео с геймплеем. Вот, например, как выглядел хит 1984 года The Black Onyx. Красота неземная.
«Томохиро Нисикадо: „В прошлом году я посетил Музей современного искусства в Нью-Йорке и обнаружил, что там выставлена Space Invaders. От помещения, где висят Ван Гог и Гоген, игру отделял всего лишь этаж. Это было невероятно. Конечно Space Invaders была частью выставки, посвященной видеоиграм, но то, что все это находилось в том же здании, — просто невероятно. Когда создавал игру, я хорошо провел время и работал с надеждой, что другие тоже смогут хорошо провести с ней время. Я даже и подумать не мог, что это можно считать искусством”».
Виктор Вахштайн. Техника, или Обаяние прогресса. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2021. Содержание
Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Вахштайном Виктором Семеновичем либо касается деятельности иностранного агента Вахштайна Виктора Семеновича.
Эта книга не похожа на другие работы в серии «Азбука понятий»: обычно ее авторы разворачивают свой нарратив исторически, рассказывая, как эволюционировал тот или иной концепт. Здесь же повествование выстроено вокруг отражений техники в зеркале социальной теории — техника как объект коллективных представлений, техника как условие возможности социальных взаимодействий, техника как субъект социального действия; три концептуальных цветка, ни один не краше другого, колышутся на поле непознаваемых и ничего не значащих вещей-в-себе. Рассказ об этих отражениях «принципиально аисторичен», а ретроспективная часть (что по этому поводу думал условный Аристотель) ограничена введением.
Одна из задач, которую ставит перед собой Вахштайн, заключается в том, чтобы пройти между Сциллой «социология техники для социологов» и Харибдой «научпоп-журналистика для обывателей». Это, пожалуй, удается, но, кто же адресат получившегося текста, не вполне очевидно. Люди, социологии не чуждые, вероятно, скажут, что Матрица меняет программу с ловкостью матерого крупье: кейсы, цитаты и формулировки кочуют за автором из работы в работу, из выступления в лекцию. Сообщества судьбы спешат за лифтами и беспилотниками, им улыбаешься, как старым добрым друзьям, которых менять на новых знакомых станет лишь человек недалекий. Обыватели оценят благородную герметичность рассуждений об осях делегирования и «X как Y» и, возможно, зададутся наивным вопросом, а что, собственно, из описанных концептуализаций следует, как между ними выбирать и значит ли «все это» что-нибудь для, простите, общества?
Автор заключает, что лишь показал техники мышления о технике, и предлагает руководствоваться при выборе подходящей модели вкусом и мировоззрением. С практичной прозорливостью этого совета спорить, конечно, не станешь.
«Писатели точнее, чем социологи, смогли выразить интуицию „моральной легитимации” действия технических субъектов. В повести Виктора Пелевина „Зенитные кодексы Аль-Эфесби” беспилотный летательный аппарат Free D.O.M. обладает уникальной способностью не только принимать и реализовывать решение в боевых условиях, он может это решение обосновать для последующей юридической квалификации».
Ольга Эдельман. Павел Пестель: очерки. С приложением «Русской Правды». М.: Модест Колеров, 2022. Содержание
Очень интересная книжка о декабристе Пестеле, про которого мы, оказывается, до сих пор толком ничего не знаем и довольствуемся мифами, порожденными в XIX и в начале XX века: Павел Иванович якобы был образцовым революционным лидером, автором программного декабристского документа («Русская Правда») и даже своего рода «предбольшевиком», хотя на самом деле, согласно изысканиям Ольги Эдельман, все было гораздо сложнее. При всем своем политическом радикализме Пестель был крайне консервативен в морально-бытовом плане, он активно сотрудничал со следствием, давал показания на соратников и просил о помиловании (что для ортодоксальных большевиков, скажем, было совершенно немыслимым), никакого восстания он сам не готовил, все конкретные планы других декабристов отвергал, а незаконченная им «Русская Правда» отнюдь не проект будущей конституции, но скорее просто произведение утопической литературы.
«Есть достаточно причин считать Павла Пестеля человеком не слишком симпатичным и осуждать его с нравственной стороны. Н. Я. Эйдельман противопоставил ему Сергея Муравьева-Апостола как воплощение деятельной доброты, совестливости, моральной безупречности. Но ведь на Сергее Муравьеве была кровь солдат, которых он поднял на бессмысленный и безнадежный бунт. Пестель в таком повинен не был».
Валентин Распутин, Валентин Курбатов. Каждый день сначала: письма. М.: Красный пароход, 2021
История движется причудливыми тропами: высоко взлетевшие в советское время писатели-почвенники в девяностые начали превращаться едва ли не в аутсайдеров, оставаясь при этом в школьной программе и продолжая если не активную литературную, то во всяком случае общественно-политическую деятельность. В новом тысячелетии они все надежнее забывались и становились героями работ вроде исследования Анны Разуваловой «Писатели-„деревенщики”. Литература и консервативная идеология 1970-х годов», а живым их слово оставалось для очень и очень немногих. Но не исключено, что со временем ситуация снова изменится — несколько лет назад «Горький» сделал большое интервью с литкритиком Валентином Курбатовым, другом Распутина и Астафьева, из которого с очевидностью следовало, что как раз его язык и мысли в нынешних условиях выгодно отличаются от безликого унылого мейнстрима, и тот же тезис подтверждает опубликованная недавно переписка Валентина Яковлевича (к несчастью, скончавшегося в прошлом году) с Валентином Григорьевичем:
«Батистовые бабочки летают меж ситцевых лепестков картофельных цветов, слепни прошивают воздух, как пули. Им кто-то сказал, что насекомые, по мировой науке, в своей массе превышают массу всего остального животного мира, включая и рыб. Так что они чувствуют этот мир своим и садятся на тебя прямо и зло, мгновенно втыкая жало, уверенные, что ты не пикнешь. Дураки, про количество узнали, а про качество нет: хлоп его по лбу — и нет его. Масса их, видите ли».