Си Ди Си Рив. Хаос любви. История чувств от «Пира» до квира. М.: Individuum, 2021. Перевод с английского Дианы Кульчицкой. Содержание
В 1995 году немецкие социологи Ульрих Бек и Элизабет Бек-Гернсхайм написали книгу под названием «Нормальный хаос любви». Она стала одной из первых попыток проанализировать то, как в конце XX столетия интимные отношения между людьми оказались подчинены той же логике «общества риска», что и отношения трудовые или политические: из жизни семейной и брачной пропала перспектива линейного прогресса, личная жизнь превратилась в серию «проектов», требующих не постоянства и лояльности, а наоборот — соревновательности и предпринимательского подхода.
Соавторы — белая западноевропейская семейная пара — наблюдали за происходящим с остроумием и точностью, но как будто из укрытия: с островка безопасности моногамного гетеросексуального брака. Любовь уже на глазах перерождалась в хаос — но Бек и Бек-Гернсхайм писали о ней так, как будто они наблюдают за броуновским движением с балкона своего дома. Главный итог их книги: «любовь — это хаос, потому что в хаос превращается вся социальная жизнь». Вердикт справедлив, но в нем еще есть лазейка: если поддерживать социал-демократов и зеленых, бороться с расизмом и дискриминацией, то хаос отступит, и на его месте можно будет строить справедливое и равное общество. И тогда каждый из нас снова сможет надеяться на хорошую, долгую историю любви с одним верным соавтором — пока смерть не разлучит нас, аминь.
Американский философ и переводчик античной литературы, профессор университета Северной Каролины Си Ди Си Рив в почти одноименной книге «Хаос любви» ничего подобного не предлагает. Для Рива «хаос» — это имманентная характеристика любви; любовь и есть хаос, который мы на протяжении всей человеческой истории пытаемся упорядочить — без особого успеха. Если любовь и зла, то не потому (или не только потому), что она вызывает у нас привязанность к малоприятным субъектам. В первую очередь она «зла» — то есть потенциально опасна, полна угроз для привычного порядка вещей, — потому что пробуждает в нас самих то, чего мы предпочли бы в себе не видеть или не знать. Обращаясь к мировой литературе (от Гомера до Олдоса Хаксли) и философии (от Платона до Светланы Бойм), Рив убедительно показывает: любовь всегда входит в антагонизм с нашими убеждениями, моралью, эстетическими представлениями; с ней страшно, ведь в ее свете мы начинаем видеть в себе то, что хотели бы скрыть.
Начнем с очевидного: мы хотели бы считать себя разумными существами, то есть стремящимися к самосохранению. Чем лезть во всякие авантюры неизвестно с кем, рискуя психическим здоровьем, разве не славно было бы любить только тех, кто «понимает твои потребности», «уважает твои границы» и отчетливо «проговаривает свои чувства»? Разве не удобно было бы научиться любить «за что-то», в соответствии со списком добродетелей — христианских или психологических? Но увы — так не получается. Рив показывает, что ни Кант, ни Кьеркегор, ни авторы блогов о здоровых отношениях не способны разрешить одно фундаментальное противоречие: любовь по регламенту приносит нам боль и разочарования не меньшие (а то и большие), чем любовь безответная.
«Если вы похожи на меня, то предпочли бы, чтобы с вами периодически плохо обращался любящий человек, чем постоянно окружал заботой тот, кто вас не любит», — пишет Рив в первой главе своей книги. Мысль неприятная, граничащая с апологией насилия, — но Рив заставляет читателя додумать ее до конца. «Любовь заставляет любящего делать вещи, которые не заставит ничто другое. Например, целовать вас с головы до ног из чистого удовольствия, слизывать мармелад с уголков ваших губ, улыбаться, когда вы заходите в комнату, или — в крайнем случае — броситься под пулю ради вас. Ни один человек, испытывающий христианскую любовь, каким бы исполненным долга и ответственным он ни был, не способен на протяжении долгого времени убедительно изображать влюбленного. Когда разум прикидывается сердцем, это бросается в глаза».
Любовь, выпестованная моралью, не приносит удовлетворения именно потому, что в глубине души мы ищем любви безусловной — а значит, случайной, безоценочной, привязывающей нас друг к другу по необъяснимому принуждению. Столкновение с любовью заставляет нас нехотя признаться: мы вовсе не так свободны и автономны, как хотели бы. Караул! Почему нам не удается сохранить независимость? Почему нам так хочется быть с ней или с ним — без всякой внятной причины? Нас не спросили, мы так не хотим, мы считаем необходимым бороться с этой аберрацией — с чего это вдруг мы сами не соответствуем нашему собственному либеральному личностному идеалу? Си Ди Си Рив предлагает быть честными с собой: «Признать, что возлюбленная занимает центральное место в нашей жизни и мы зависим от нее, — задача не из легких. Фантазии о независимости мешают этому. И все же это более важно для любви, чем желание принести пользу: признание силы, которую возлюбленная имеет над нами, вместо проявления собственной».
Зависимость, считает Рив, — это не признак инфантильности или нездоровой психики. Напротив, это то, что позволяет взрослым людям сближаться и обмениваться дарами — в том числе даром любви. «Было бы ошибкой относить феномен зависимости исключительно к детству. „Я“ сильно не тогда, когда самодостаточно, а когда способно честно признать свою зависимость и свободно отдавать, потому что может брать, не чувствуя себя скомпрометированным или униженным. Потребность всегда быть тем, кто дает, ошибочно принимаемая за щедрость, зачастую является защитным механизмом от зависимости, которую символизирует берущий».
Рив совсем не уверен в том, что эротика может быть эгалитарной — ведь сексуальное желание само по себе практически неотделимо от объективации. «Любовники могут чувствовать себя униженными своими собственными сексуальными желаниями — потому что они объективируют любимого, делают его менее уникальным. Вот он — парадокс близости», — отмечает Рив.
При этом сегодня мы можем быть унижены не столько экстравагантностью наших желаний, сколько тем, что нередко они не хотят монтироваться с нормами гендерного равенства и сексуальной флюидности. В близости с любимым человеком нам может хотеться совсем не того, к чему мы можем стремиться и за что мы можем бороться в правовой или социальной плоскости. «Учитывая биологические и младенческие корни удовольствия, оно необязательно связано с транспарентностью, ненасилием и уважением — а это означает, что гендерные роли, отвергаемые нами на одном уровне, могут вновь войти через ту дверь, которую интимность‑как‑демократия обязывает нас держать открытой». Эротические желания смеются над нами и обнажают наши собственные внутренние противоречия. Лучший способ жить с этим, считает Рив, — не пытаться свести все стороны своей личности к тождеству. Демократичность любви, по мнению Рива, заключается не в ее «пластичности» — то есть в либерализации сексуальности и стремлению к аутентичности выражения чувств, как утверждал в девяностые Энтони Гидденс, — но в принятии «хаоса».
Наконец, любовь и эротическое желание совершенно не хотят считаться с нашими эстетическими предпочтениями. Леопардовые лосины могут казаться нам вульгарными, привычка ковырять в ушах — отвратительной. Но если эти лосины или эта привычка обнаружатся у человека, который почему-то кажется нам особенным, мы не просто смиримся с ними — мы сочтем их милой придурью, и в разлуке, возможно, будем скучать именно по ним.
Книга Си Ди Си Рива — о том, что любовь вносит хаос в самую основу наших представлений о самих себе и в наши представления о независимости, демократии и равенстве. Однако это вовсе не значит, что независимость, демократия и равенство — это идеалы, к которым не следует стремиться. Скорее Рив предлагает заново помыслить их содержание, приняв как факт противоречивость и непоследовательность человеческих желаний. Один из способов жить с этими противоречиями — это раскрыться навстречу хаосу любви, позволив себе чувствовать то, что «не положено». «Сексуальность, включающая в себя волю <...> к изобретению новых способов наслаждения посредством необычных частей тела, подходит одним людям, но другие могут предпочитать нечто гораздо более традиционное. Даже если мы не любители того, что психотерапевт Элисон Карпентер называет ПИВМО (пенильной интромиссией в вагину с мужским оргазмом), кто мы такие, чтобы заставлять Джона и Мэри менять свои привычки, если ничто другое не доставляет им удовольствия (даже обоюдный оргазм)?»
Впрочем, книга Си Ди Си Рива вовсе не апология «духовных скреп». Наоборот, Рив говорит: читатель, не ломай себя в пользу лишь одной картины собственного «я»! Чтобы выжить в хаосе любви, позволь себе быть разным — с разными людьми. В качестве стратегии выживания в хаосе Рив предлагает задуматься о возможности «n-кратных отношений» — по сути дела, полиамории, позволяющей не привязываться к лишь одной сексуальной идентичности, но жить по принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Моногамия может быть «стилем жизни, рефлексивным достижением» — но не само собой разумеющейся формой интимной жизни. Свою книгу Рив заканчивает так: «Придем ли мы к тому, что отношения перестанут мыслиться как судьба? Сомневаюсь. Но даже если и придем, это место займет тайна n‑кратных отношений. Им не будет свойственна моногамия, впитанная нами с материнским молоком. Но они будут не менее таинственными, не менее вдохновляющими на литературные произведения и не менее проблематичными для нашей любовной жизни».
«Признак по-настоящему умного человека — это умение держать в голове две взаимоисключающие мысли одновременно, не сходя при этом с ума», считал Фрэнсис Скотт Фицджеральд. «Хаос любви» — это книга, очевидно, написанная очень умным человеком. Ее стоит прочитать всем, кто не хочет сойти с ума.