© Горький Медиа, 2025
Даниил Да
13 марта 2021

Гроб гроб кладбище: пять книг о жизни после жизни

Самые неочевидные литературные сценарии посмертной участи

Книг о путешествиях живых в мире мертвых, да еще и основанных на личном опыте или свидетельствах современников, написано предостаточно — от хрестоматийного Раймонда Моуди, ходившего в 1980-х по рукам в ксероксных перепечатках, до «православного фэнтези» Юлии Вознесенской в 2000-х. Танатологический травелог — большой и отдельный жанр, заслуживающий отдельного обстоятельного разговора. Но на полях этой бесконечной книги полно случайных замет, жутковатых анекдотов и диковатых сюжетов, которые своим абсурдом помогают как-то сжиться с неизбежной перспективой. Субъективный топ таких маргиналий для «Горького» составил поэт Даниил Да.

Фридрих Незнанский. Частное расследование. АСТ, 1995

Существует ли писатель Фридрих Незнанский или вместо него книги о разнообразных приключениях следователя Турецкого строчит коллектив неведомых литературных негров — вопрос открытый. Как и вопрос о том, что существовало раньше: фильм Альберта Мктрчяна «Прикосновение», одна из самых жутких кинолент постперестроечного российского кино, или книга «Незнанского» «Частное расследование», повторяющее «в ноль» сюжет фильма. И там, и там — лютый трэш и зловещие мертвецы.

Следователь Турецкий (этот же персонаж фильма носит фамилию Крутицкий) расследует самоубийство молодой женщины, но сталкивается с инфернальной дичью — группировкой мертвецов, самоименующих себя «форзи». Цель у нечисти одна — утащить к себе как можно больше живых. Призраки капают на мозги близким родственникам так же, как наверняка делали это и при жизни, и в этом деле вполне успешны — противостоять такой обработке нет сил ни у кого, люди добровольно лезут в петлю. Исключение составляет лишь Турецкий, получивший аудиенцию у фотографии главзлодея на могильном памятнике. Следователю форзи дают поблажку, но предупреждают, чтобы он прекратил цитировать строчку из поэмы Маяковского «Хорошо!» — «Жизнь прекрасна и удивительна». Почему именно Маяковский так раздражает мертвецов — станет понятно из второй части романа. К фильму она уже не имеет никакого отношения, и в ней обыгрывается типичная желтая повестка середины 1990-х: всесильное КГБ, генераторы мозговых психоволн в подвалах секретных институтов и прочий ЦУЛиП, не сходивший с последних страниц вполне солидных государственных газет.

«Незнанский» пробует подогнать под феномен форзи научное объяснение, но от этого дичи становится только больше: зловещие покойники оказываются всего лишь сотрудниками Министерства безопасности под спецстимуляторами, за окнами московских квартир полыхает Белый дом, а злодеи, летавшие в саванах и сводящие обывателей с ума, уезжают за границу профессорствовать и, видимо, чинить дальнейший беспредел.

Борис Лунин. Неслучайные заметы. Новое литературное обозрение, 2008

Одну из самых мрачных и по-настоящему страшных книг этого топа написал московский инвалид (у писателя была одна нога, а второй, по словам его друзей, он стоял в могиле) Борис Лунин. Родившийся в 1892 году, он умудрился так тихо пройти по краю литературного фронта, что остался практически незамечен современниками. На жизнь Лунин зарабатывал перепечаткой заявлений и жалоб, а в остальное время отбивал на машинке свой опус магнум.

В аннотации первого и единственного российского издания «Неслучайных замет» сказано, что это «книга о жизни и смерти», но это не так. Книга Лунина — уникальный случай записок мертвеца, написанных им еще при жизни. Так, казалось бы, не бывает, однако случилось. Небольшой томик Лунина — это розановские «Опавшие листья», но замкнутые на единственной теме — смерти. Ей писатель откровенно зачарован, поглощен полностью, загипнотизирован, вогнан в столбняк, скован по рукам и ногам. Особенно пугает Лунина физический распад. «Тело мое куда сложнее и значительнее моей души. А я вот всю жизнь нянчусь с душой», — пишет он. И тут же: «Не хочу умирать „смертью храбрых“! Лучше уж в постельке, этаким усатым, ушастым зайцем».

Книга Лунина совершенно безблагодатна, в ней нет ни надежды, ни просвета, только отчаянный замогильный вой проснувшегося в гробу Гоголя. «Утопать в цветах, в гробу — в униженном, в постыдном виде... Об этом ли мечтал я на заре туманной юности?» «Вот бы с утра знать, что к вечеру обязательно умру. Весь день провести с этим сознанием. Как прекрасно жестоко!» И так — страница за страницей.

Борис Лунин умер в 1960 году от рака желудка. Урну с прахом писателя по его собственной просьбе из крематория никто не забрал.

Святослав Логинов. Свет в окошке. ЭКСМО, 2002

Компактный роман, наполненный тусклым светом небытия, будто написанный при свете тридцативаттной лампочки, рассказывает о посмертной жизни пенсионера Ильи Ильича. Цвет загробных будней — серый, монохромный, язык повествования тоже лишен ярких красок.

Механика того света у Логинова предельно проста, но убедительна: каждому преставившемуся полагается стартовый набор из мешочка с монетами-мнемонами. Монеты — это овеществленная память: чем больше людей о тебе помнит «там», в мире живых, тем большим капиталом ты обладаешь. За монеты можно купить все, точнее — создать все. Хочешь — верни себе юное тело, хочешь — построй дом, неотличимый от собственной квартиры в хрущевке, хочешь — просто пропей имеющееся в кабаке. Ресурс этот, впрочем, не вечный, хотя и не зависящий от того, какую память ты о себе оставил — добрым словом тебя вспоминают или сыплют проклятья. Вспомнил о тебе кто-то, кто не знал тебя лично, — звякнет в кошельке грошик-лямишка. Начнут ссориться родственники при разделе твоей квартиры — упадет в мошну мнемон, сможешь протянуть еще пару деньков. Ведь мертвые у Логинова тоже смертны. Потратил последнюю лямишку, стерся из людской памяти — добро пожаловать в отработку, станешь серою пылью, превратишься в нихиль.

Визуализация идеи очень простая, но убедительности ей придает авторская интонация — монотонный рассказ старика, подсевшего к тебе на скамейку в парке и бормочущего такое, от чего волосы дыбом встанут, если вслушаешься. Свежих мертвецов тут встречают проходимцы, «бригадиры» и выжиги, стремящиеся урвать монетку. Уже освоившиеся прибиваются к некоему городу, плывущему в море серого нихиля — платят там за загробную коммуналку и тихо ждут, пока не останется на земле никого, кто их помнит. Гении же и злодеи прошлого, Гитлеры и Эйнштейны, память о которых исчезнет не скоро, прячутся за стенами Цитадели, куда простым смертным хода нет.

Книга Логинова при все своей неброскости оставляет тягучее ощущение тихой безнадежности и запоминается именно этим.

Александр Бородыня. Крепы. Терра, 1998

Писателя Бородыню, умершего в 2018 году в немецком Людвигсхафене, многие помнят по дебютной книге «Конструкции», несправедливо исключая из внимания последующий корпус текстов. Это отчасти понятно. Книги Бородыни в 1990-е выходили в специфических сериях «Мужские игры» и «Современный российский детектив» — на обложках которых непременно соседствовали Бандит, Красотка, Коньяк и Пистолет. Бородыня идеально внедрился в постперестроечный палп, но все его книги — виртуозные обманки, мрачные перверсивные сокровищницы, мимикрирующие под низкий жанр, судя по всему, с одной единственной целью — получить средства к существованию, особо не поступаясь принципами.

О несправедливо забытом авторе стоило бы напомнить отдельно и более развернуто (после романа «Сияющий вакуум» стало понятно, что это наш отечественный Филип Дик, без малейших скидок), но мы же в рамках нашего обзора остановимся на его романе «Крепы». В основе текста лежит федоровская «Философия общего дела», воплотившаяся в рамках некоего уездного городка. Мертвые тут существуют рядом с живыми, но в несколько другом регистре — их и видно, и не видно, они и беспомощны и всесильны, медлительны, но в то же время — молниеносны. К их присутствию все давно привыкли, но стараются как-то не замечать. Однако, в силу некоторых причин, в этом уютном полусонном симбиозе обнаруживается собственное зло. Сознания умерших людей иногда способны смыкаться, складываться в матрешку — таких многосоставных неупокойников называют крепами. Для своего воплощения они выбирают любой предмет — хотя бы костюм в полоску. Крепы материальны, они имеют объем и вес, они могут присоединять к себе умирающих людей. Крепы чудовищно живучи и жестоки. Чего они хотят — непонятно.

Как и почти все книги Бородыни, «Крепы» написаны предельно неаккуратно, даже неряшливо. Так часто бывает, когда автора душат идеи: их так много, что на отделку не остается сил и времени. Постепенно зыбкий сон раскачивается до полноценного боевика «все против всех». Как в стихотворении Заболоцкого, в диком танце сходятся живые и мертвые, ожившие куклы, карлики и роботы, инженерно-технические работники и истлевшие партизаны ВОВ, ополченцы и остатаневшие мертвые беспризорники. К финалу вы почти перестанете различать лица персонажей (к этому приложили руку и издатели, выкинувшие из книги одну из важных сюжетных линий), а закончите чтение будто вырвавшись из бесконечного сонного паралича — с облегчением, но и с неослабевающей тревогой.

Филип Фармер. Мир Реки. Русская тройка, 1990

Фантастическая сага, бесконечная, как лимузин в клипе Афекса Твина, тоже имеет в основе федоровскую «Философию общего дела», помноженную на американскую любовь к избыточности. В «Мире Реки» все разумное человечество воскресает единовременно и сразу — все 36 с лишним миллиардов человек. Значительная часть живущих по понятным причинам люди XX века, но с ними на равных в развитии сюжета участвуют неандертальцы и гигантопитеки, фараоны и герои «Илиады», Марк Твен и Герман Геринг. Возрождение происходит в мире, отдаленно напоминающем Землю, но состоящем исключительно из долины реки. По странной прихоти хозяев нового мира, животных, кроме червей и рыб, тут нет. Нет и металла, поэтому локальные войны, тут же вспыхивающие в долине, особо жестоки. Главный герой первой части саги Ричард Бертон быстро выясняет, что и нормальной смерти в этом посмертии нет — убитый тут же возрождается вновь, правда, в совершенно другой, случайной географической точке. Именно это обстоятельство и подводит Бертона к самому быстрому способу перемещения в пространстве. Умирая и возрождаясь вновь (в общей сложности главный герой вынужден совершить 777 самоубийств), Бертон пытается приблизиться к северному полюсу планеты — именно там в башне скрыты неведомые хозяева нового мира.

Цикл Фармера — удачный пример синтеза развлекательного чтива с психоделией, готовый сценарий для масштабного сериала вроде «Игры престолов». «Мир Реки» пытались экранизировать дважды, но дальше пилотов дело не пошло. Да и ты, дорогой читатель, вряд ли одолеешь весь цикл: слог у Фармера, почти 15 лет проработавшего техническим писателем в американской оборонной промышленности, мягко говоря не слишком изящный, но идеи вполне безумные.

Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет

Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие

Подтверждаю, мне есть 18 лет

© Горький Медиа, 2025 Все права защищены. Частичная перепечатка материалов сайта разрешена при наличии активной ссылки на оригинальную публикацию, полная — только с письменного разрешения редакции.