Макс Вебер. Город. М.: Strelka Press, 2017
Отец социологии, глашатай протестантской этики, сын видного госчиновника Макс Вебер (1864–1920) уже в 13 лет подарил родителями на рождество сочинения «О направлении германской истории, с особым указанием на фигуры Императора и Папы Римского» и «О римском имперском периоде, от Константина до переселения народов». Впрочем, отношения с отцом у будущего социолога быстро испортились, после очередной ссоры в 1897 году Вебер-старший умирает, а у сына учащаются депрессии, бессонница, и начало XX века он встречает в санатории. Ученый сам описал свои внутренние трудности, но жена Марианна, пережившая мужа, сожгла записи, которые могли повлиять на публикацию книг Вебера при нацистском режиме. Душевные болезни оторвали ученого от преподавательской деятельности, но не помешали выходу работы «Протестантская этика и дух капитализма» (1904). В 1912 году социолог безуспешно пытается объединить социал-демократов и либералов под крылом будущей левой партии, но политическая карьера складывается не так удачно, как научная: Вебер не проходит в немецкий парламент, но консультирует правительство при создании новой веймарской конституции. В 1914 году Вебер занимался организацией армейских больниц, взгляды ученого за Первую мировую войну сменились: от национализма он перешел к критике немецкой экспансии и политики кайзера, выступал за всеобщее избирательное право и отказ от неограниченной подводной войны.
Сочинение «Город» вышло уже после смерти автора, в 1921 году. На русский книга переводится к 1923 году, следующие издания уже в России — 1994-й и 2001-й. В предисловии к новому изданию говорится, что «исторический очерк Вебера позволяет не только узнать, из какого разнообразия социальных форм сложился тот город, в котором мы живем сегодня, но и научиться видеть это разнообразие в современной эпохе». Конечно, это не так, Вебера интересовала генеалогия буржуазного мегаполиса (современные мегаполисы скорее напоминают кадавров, сложенных из материала разных эпох), ради этого он и сравнивает в своей работе античные, азиатские (того же времени) и средневековые города Европы, но относить его выводы к современности напрямую не стоит.
Работа разбита на небольшие главы с подзаголовками, текст организован педантично, и читать его желательно поступательно и целиком. В книге часто встречается слова «барщина» или «оброк», но эти русизмы — вынужденный ход переводчика, который столкнулся с множеством местных, немецких названий и уточняет, что «их следует понимать максимально абстрактно, как „трудовую повинность” и „натуральные подати”, <…> слово „бург” здесь означает любое укрепленное жилище аристократа без различий с фортификационной точки зрения; слово „князь” (которым переведено немецкое Furst) следует понимать не как дворянский титул, а как обозначение правителя, обладающего значительным, но не полным суверенитетом над сравнительно крупной территорией».
Одна из навязчивых идей Вебера – если не дать определение городу, то хотя бы указать его признаки. В городе не обязательно живет много людей, дома не всегда стоят впритык, но в городе ты скорее всего не знаешь своих соседей. Там жители объединяются в различные общины, цеха, гильдии (среди их функций — разрешение споров в братстве или выплата компенсаций за непреднамеренное убийство), профессиональные союзы. В них бюргеры (горожане) обрастают обязанностями и привилегиями. Вроде в каждом городе была крепость (античные, восточные, древнеегипетские, европейские), но нет — в Японии этот признак отсутствует, в Спарте, как известно и стен городских не было. Впрочем, в идеальном городе точно есть площадь, жители платят разные виды налогов, административный центр отделен от районов для жилья. Путаницу в процесс определения вносили и решения о статусе горожанина: «в ассоциацию бюргеров входили, как правило, и соседние землевладельцы — джентри (gentry). Членами лондонской общины были в XII веке почти все крупные епископы и должностные лица страны знатного происхождения, так как у всех них были дома в Лондоне». Поскольку номинация не удается, Вебер начинает каталогизировать населенные пункты, и мы читаем о сельскохозяйственном городе, городе потребителей (рент, доходов со своей собственности), политическом городе (места для знати и привилегий), экономическом городе (аналог Сити) или городе-гарнизоне, вырастающем при крепости. Так, описывая город-потребитель, Вебер отмечает, что его населяли «должностные лица, обладающие законными или незаконными доходами аристократы — землевладельцы и носители политической власти».
По мысли социолога, идеальный современный европейский город должен обрасти бюрократической сетью, но ее сплетут не клерки Кафки, а честные, образованные и хорошо выполняющие свою работу люди. Они путешествуют на служебном лифте только благодаря профессиональной зрелости, заверяемой экспертным сообществом еще до открытия дверей. Эти идеальные чиновники обслуживают горожан, занимающихся специализированным трудом. Вебер считает, что, кроме торговли, люди находят в городе безопасность (города-бурги), свободу (Северная Европа) и братство. Европейские бюргеры отвечают за сплочение в городской среде. Примером провала взаимопонимания в городской среде для Вебера становится средневековая Венеция, власть в которой захватили несменяемые дожи, собственники недвижимости и дворяне, не готовые считаться с правами других жителей. Не случайно за год до смерти Вебер определяет государство как институт, обладающий монополией на насилие.
Если другой великий немецкий социолог и коллега Вебера, Георг Зиммель, населил первые мегаполисы невротиками, то Вебер мыслит город как место для правового освобождения, вне скреп индуистских каст или вечного культа предков в Китае. Уже к середине книги понятно, что социолог на самом деле всегда говорит только о европейском городе, даже его предтече, античному городу он уделяет внимание, достаточное для проведения аналогии с немецким или английским. Вебер приходит к выводу, что одного истока у современного города нет, но можно проследить, как политическое (военное) сознание горожанина, зародившееся в Афинах и Спарте (а не в Милете, где появилась философия), заменяется у бюргера экономическим. Их высшие слои боялись нарушения мира, за которым последует финансовые потери. В свою очередь местные ремесленники постепенно теряли интерес к политической жизни «в связи с усилением конкуренции» и «ростом экономической и социальной стабильности», поэтому неслучайно «обращение их к чистой наживе или к мирному существованию на ренту, все это привело к быстрой утрате внимания к политической судьбе города».
Фото: strelka.com
«Город» Вебера во многом напоминает мозаичный гимн идеальной, неслучившейся версии капитализма, но при этом социолог уделяет внимание и появлению плебейского города в Италии, а вместе с ним и слоя пополо-предпринимателей и ремесленников. Автор в пылу описывает город как место «перехода из несвободного состояния в свободное» — дух капитализма позволяет рабам освободиться хотя бы от феодального хозяина.
В результате работа Вебера оказывается не столько фундаментом урбанистической мысли, сколько эссе о том, как в городе появлялась правовая среда, правила общежития и свободы горожан. После некоторых пассажей социолога можно представить себе и благородные, фантастические сюжеты того времени, когда в противостоянии местных родов и профессиональных ассоциаций с чиновником последний терял должность. В «Городе» иронично освещается популярная мысль автора о «расколдовывании мира». Только в средневековых городах рациональная религия, христианство, «лишило род всякого ритуального значения. Христианская община была по своей глубочайшей сущности конфессиональной ассоциацией верующих индивидов, а не ритуальной ассоциацией родов. Поэтому евреи с самого начала остались вне ассоциации горожан».
Основная проблема «Города» — компаративизм Вебера и расчет на высокий уровень читательской эрудиции. Мысль социолога пролетает над средневековым бургом и устремляется в античные дебри, а потом останавливается в римском сенате и заканчивает свое вольное движение, возвращаясь на средневековые улицы. Следить за подобными передвижениями любопытно, но если исчезновение гоплитов или появление народных капитанов кажутся вам незнакомыми событиями, то придется самостоятельно узнать об этих событиях. Кроме того, книге не хватает предисловия, в котором рассказывалось бы о значении «Города» среди других сочинений Вебера и для науки начала XX столетия. «Город» нуждается и в словаре понятий: слова «альменда» и «эфоры» вряд ли будут понятны каждому читателю.
________________________________________________________________________
