Галина Ершова. Последний гений XX века. Юрий Кнорозов: судьба ученого. М.: РГГУ, 2020
В июне 1954-го границу Гватемалы пересекли несколько вооруженных отрядов. Одновременно небо над страной принялись патрулировать борта авиации США. Уже несколько лет подряд гватемальский президент пытался выстроить у себя в стране чуть ли не первый в Западном полушарии коммунистический режим, и вот теперь этому было решено положить конец. Продвигаясь через джунгли к столице, силы вторжения сразу без суда расстреливали представителей местной власти, и вообще любого, кто решался оказать сопротивление. Все было кончено за считанные дни: президент все-таки бежал из страны, контроль над экономикой перешел в руки советников-янки, а сама Гватемала на ближайшие сорок лет погрузилась в хаос гражданской войны.
Американцы утверждали, будто реформы в Гватемале проводились по указаниям, поступавшим из СССР. В Москве свою причастность вполсилы отрицали (когда через несколько лет все точно по тому же сценарию стало происходить на Кубе, в Москве будут отрицать опять). Зато ровно через четыре месяца после вторжения газеты сообщили: в СССР расшифрованы иероглифы майя. Потомки людей, создавших эту древнюю цивилизацию, до сих пор составляют основное население Гватемалы, так что держись, далекий, но братский народ: в Москве о вас помнят. Совершил открытие совсем молоденький, тридцати-с-чем-то-летний, аспирант Юрий Валентинович Кнорозов.
...
Как-то с биографиями ученых-гуманитариев дела у нас обстоят не очень. Сами ученые имеются: в советские времена держава щедро спонсировала чуть ли не любые варианты биографии. Археологи копали в диапазоне от Заполярья до Йемена. Этнографы отправлялись изучать черную магию африканских племен или сексуальные практики папуасов. В тиши кабинетов ковались головокружительные концепции: хошь, «новая хронология» Фоменко; хошь, теория Козырева, согласно которой топливом, на котором работает вселенная, является сгорающее время.
А вот почитать обо всем этом, в общем-то, и не у кого. Несколько лет назад вышли «Гумилев сын Гумилева» (довольно тоскливая) и отличная биография академика-китаиста Алексеева (не прочитанная, по-моему, вообще ни единым читателем). Ну и недавно опубликована книга Галины Ершовой о Юрии Кнорозове. Называется «Последний гений ХХ века».
На самом деле Кнорозов — фигура почти культовая. О нем писали Пелевин и философ Пятигорский. Шутка ли — наш собственный, отечественный Шампольон, расшифровавший целую неведомую письменность! По молодости он приятельствовал с будущими звездами уровня Льва Гумилева, а в конце жизни был осыпан высшими наградами сразу нескольких латиноамериканских стран. Дополнительный шарм кнорозовской биографии создавали и настойчивые слухи о беспробудном всесметающем пьянстве последнего гения столетия.
Юный Юра Кнорозов со скрипкой во время детского фестиваля в Харькове в 1932 году
Ну, не герой для толстенной биографии, а сущее сокровище. Тем более что сама Галина Ершова сразу пишет о себе как о «любимой ученицей» и вообще «главе кнорозовской научной школы». Садишься, довольный, читать, открываешь первую страницу, и почти сразу выясняется несколько неприятных моментов. Если быть точным, то неприятных моментов в книге ровно три, и первый из них состоит в том, что вообще-то с учителем сама Ершова познакомилась, только когда тому было уже к шестидесяти. И основные его достижения давно остались в прошлом. Так что о первых и самых интересных годах жизни Кнорозова писать ей пришлось с чужих слов. И это, увы, бросается в глаза.
В позднем СССР Кнорозов считался вполне себе звездой. Несколько его биографий было опубликовано уже тогда. И большую часть сведений Ершова полной пригоршней черпает из давно известных книг и статей. Родился будущий гений в Харькове, во время войны полтора года провел на оккупированной немцами территории... Истощенный до степени дистрофии перебрался через линию фронта, вскоре немного пришел в себя и сразу поступил в МГУ... Закончив вуз, перешел на работу в ленинградскую Кунсткамеру.
Жаль, что ни единого нового штришка добавить к сказанному Ершова даже не пытается. По идее, узнать подробности автор могла бы у коллег ученого. Приехать, допустим, в Ленинград, поговорить с теми, кто знал его лучше нее, провел с ним больше времени, чем она. Но этот путь автор даже и не рассматривает. Если в ее рассказе какие-то иные люди рядом с любимым учителем и появляются, то краткими вспышками, будто моментально сгорающие кометы. Один «подлый предатель», другая «чиновница от науки», все поголовно ленинградские историки и этнографы — «периферийная интеллигенция», а, допустим, Ростислав Кинжалов (многолетний руководитель отдела, в котором ее учитель работал) запомнился лишь тем, что постоянно гаденько потирал ладони.
Ну, просто, чтобы вы понимали: Кинжалов — это человек, который перевел на русский знаменитый индейский эпос «Пополь-Вух», и именно им написан весь тот научпоп о майя, которым зачитывались поколения советских школьников. До восьмидесяти трех лет он продолжал работать, и умер несколько лет назад прямо за письменным столом. Хотя насчет манеры потирать ладони спорить, конечно, сложно. Возможно, выглядело это и правда гаденько.
...
Второй неприятный момент, связанный с книгой Ершовой, это ее неудержимая многословность. Вернее, нет, не так: «многословность» слишком деликатное слово. На голову читателю Ершова вываливает сразу тысячи второстепенных необязательных сюжетов. Если упомянута война, то описываются все до единого ее сражения. Если речь заходит о каком-нибудь городе, то не избежать экскурса прямо с момента его основания. Тонешь во всем этом сразу: десятки фамилий каких-то купцов, бесконечное повторение одних и тех же бессмысленных цитат — даже научный рецензент в предисловии к книге честно признается, что большую часть текста не осилил, а тупо пролистал.
Биография Кнорозова полна парадоксов. Книга о нем тоже. Вот, любуясь героем, автор описывает громадную номенклатурную квартиру его семьи на Смоленской набережной. Вот, несколькими страницами дальше, пишет, что жить ученому было негде и частенько он ночевал прямо под забором. Кнорозов был умен и скептичен настолько, что даже Ахматову считал посредственной поэтессой. Правда, через несколько страниц автор сообщает: Анна Андреевна была для него «помесью богини и королевы». В предисловии говорится, будто над биографией учителя Ершова работала больше двадцати лет, но, честно говоря, мне не кажется, что это правда. Книжка производит впечатление собранной буквально за несколько недель, и трудно усомниться в том, что рука редактора не касалась ее ни разу.
Есть, впрочем, у автора и настоящие стилистические находки. Тот, кто одолеет первые несколько сотен страниц, будет вознагражден: речь наконец заходит о главном — о самой расшифровке письменности майя. Публично об открытии было объявлено во время защиты Кнорозовым диссертации, и эта глава Ершовой удалась особенно: ни слова не добавив от себя, она просто целиком и безо всяких комментариев опубликовала стенограмму защиты. И это, безусловно, лучшая глава всей книги.
По идее, из этой стенограммы мы могли бы узнать ответ на главный вопрос: так как же тридцатилетнему Юрию Кнорозову удалось то, что двести лет не удавалось никому? Почему даже ученые, владевшие местными языками и имевшие доступ к любой справочной литературе, считали, что прочесть эти письмена невозможно, а он (не владевший и не имевший) вдруг взял и за несколько месяцев код майя взломал? Как студент родом из Харькова, до этого занимавшийся лишь казахским шаманизмом, заставил заговорить письменность, молчавшую тысячи лет? Узнать ответ было бы очень интересно, но никакого ответа в книге Ершовой, увы, нет.
Есть лишь сухая стенограмма. Выглядела защита, судя по стенограмме, странно. Зал был битком. О диссертации мало кому известного ленинградского аспиранта написать пришли даже золотые перья центральных партийных газет. Еще более странным выглядит состав комиссии. Во главе стола восседает великий археолог Сергей Толстов — в сталинские времена чуть ли не наиболее влиятельный функционер от науки. Дальше идут директора академических институтов, главы кафедр, плюс (не до конца понятно, с какой стати) бывший кадровый разведчик, резидент в Египте Михаил Коростовцев. Хочется спросить, с чего бы весь этот ажиотаж, но спросить не у кого: в самый неподходящий момент прежнее многословие Ершовой иссякает.
Памятник Ю. В. Кнорозову в Мериде, Мексика
Сухие строки стенограммы: члены комиссии настаивают — аспирант Кнорозов совершил эпохальное открытие. То, что было не под силу буржуазной науке, сделал он — простой советский ученый. В ответ Кнорозов молчит. Серьезные мужчины, каждый из которых занимает ответственный пост и курирует одно из направлений внешней политики могучего сталинского СССР, повторяют с нажимом: открытия такого уровня, как у Кнорозова, случаются от силы раз в столетие. Сам виновник торжества отвечает односложно и пытается объяснить, что по сути никакого открытия-то пока еще и нет. Но слушать его члены комиссии не желают: вместо кандидата наук Кнорозову присуждают звание сразу доктора. Заседание окончено, все свободны.
Сообщения о расшифровке письменности сразу же публикуют несколько наиболее влиятельных советских газет. Вскоре о Кнорозове снимают фильм, и почти одновременно рассказ о его открытии выходит по-испански, по-французски и по-английски. Как пишет газета «Правда»: «В странах Латинской Америки известия об очередном триумфе советской науки было встречено с огромным энтузиазмом». Вскоре специально, чтобы пожать Кнорозову руку, в Ленинград приезжает тот самый свергнутый президент Гватемалы, который пытался построить первый в Западном полушарии коммунистический режим, но не смог.
...
Шипастые подошвы американских коммандос затоптали гватемальскую революцию. После вторжения страна оказалась отброшена буквально в каменный век. О вторжении много писали по всему миру, и американцы постарались как-то сгладить неприятное впечатление. Почти сразу после того, как с обочин дорог убрали трупы, в гватемальские джунгли была отправлена археологическая миссия Пенсильванского университета. Изучать ученым предстояло древний и загадочный город Тикаль. Это действительно крутые и дико живописные руины. В фильме «Звездные войны. Изгой-один» этот город изображал планету Скариф, ну и конечно, мы могли видеть его в «Апокалипто» Мэла Гибсона.
В Тикале пенсильванские археологи проработали больше двадцати лет. И все же куда больше, чем о них, газеты все это время писали о триумфе советского аспиранта Кнорозова. Ход с расшифровкой письменности оказался беспроигрышным, и за несколько следующих лет Юрий Валентинович превратился в реальную звезду. Бывший младший научный сотрудник Кунсткамеры теперь был вхож в высокие кабинеты, готовил археологическую экспедицию аж на остров Пасхи и прикидывал, за сколько лет он сможет взломать еще и загадочную письменность этого острова тоже.
Однако кончилось все даже быстрее, чем началось. Очень скоро СССР захлестнет мода на Кубу и бородатых команданте. О Гватемале после этого будет забыто, а уж об острове Пасхи и подавно. Впереди у Кнорозова оставалось больше сорока лет жизни. И почти все эти годы будут посвящены жуткому, самоубийственному пьянству.
Кнорозов за чашкой кофе в Мексике.
Об этой трагедии Ершова пишет довольно много. Интригующие «многочисленные бутылки» появляются в самой первой сцене ее знакомства с учителем. Но все же понять, почему именно Кнорозов так целеустремленно убивал себя алкоголем из ее толстенной книжищи, никак невозможно. И это третий (последний) неприятный момент ее работы: дело в том, что книга Ершовой в общем-то не совсем о Кнорозове. Ну то есть, конечно, и о нем тоже, но прежде всего это работа о его любимой ученице. В смысле о самой Галине Гавриловне Ершовой. Вот тут биографических подробностей и живых деталей прям много, а стиль становится даже и возвышенным.
Мы узнаём о том, как прекрасно (с парижским акцентом) Галина Ершова говорит по-французски, поражаемся ее энергии, гордимся ее научными достижениями (правда те, кто читал давний двухтомник Ершовой о доколумбовых цивилизациях, вряд ли сочтут, что достижения так уж велики) и даже умиляемся тому, сколь одаренная у нее дочь. О самом Кнорозове речь заходит чем дальше, тем реже.
Прошлым летом я был в Гватемале. Там знаменитая фотка Юрия Валентиновича с сиамским котом на руках выставлена в каждом втором музее. При этом никаких подробностей биографии: родился, расшифровал иероглифы, сфотографировался с котом — и все. Жалко, что толстая книжка Галины Ершовой почти ничего к этому сюжетному каркасу не добавляет. Но терять надежды не хочется: может быть, когда-нибудь толковая биография Кнорозова по-русски все же выйдет. В конце концов, речь ведь идет о русском Шампольоне и, вообще, последнем гении ХХ столетия.