Дмитрий Бовыкин, Александр Чудинов. Французская революция. М.: Альпина нон-фикшн, 2020. Содержание
1. Франция XVIII века — европейский Китай
На протяжении всего восемнадцатого столетия Франция переживала бурный экономический рост, вызванный прежде всего расцветом морской торговли с колониями и увеличением производительности труда. Товары, на которых сегодня красовался бы лейбл «Made in France» (ткани, фарфор, вино), продавались по всему миру, от Америки до России. Страна не без успеха соперничала с Британией за звание «мастерской мира» и совсем не напоминала будущую родину Террора и всеобщего принудительного равенства.
Возросшее благосостояние нации привело к настоящему демографическому взрыву. С населением в 30 миллионов человек Франция стала самой густонаселенной страной Западной Европы и второй по этому показателю на континенте — после Российской империи. Поэтому историки иногда называют Францию того времени «европейским Китаем», не забывая, правда, отметить неоднозначные последствия такого бума. С одной стороны, невероятные человеческие ресурсы позволили французам во время революционных и наполеоновских войн почти четверть века сражаться против всей Европы, но с другой, именно с высоким процентом молодежи в обществе обычно связывают запредельный уровень насилия в те годы.
2. Франция была богатой страной, но бедным государством
Распространение огнестрельного оружия и новых методов ведения войны заставили европейские монархии обзавестись чрезвычайно дорогим «аксессуаром» — регулярными армиями. Для их содержания потребовались постоянные налоги и централизованный бюрократический аппарат — основы современного государства. Страны, неспособные провести модернизацию, были обречены на раздел соседями — как, скажем, Речь Посполитая. Францию от подобной судьбы спас ряд энергичных лидеров, создавших классический абсолютизм: кардинал Ришелье, Людовик XIII и, конечно, его сын Людовик XIV. Однако их наследникам было нелегко содержать такую роскошь.
Дело в том, что налоговое бремя при Старом порядке распределялось между сословиями непропорционально. Аристократы и священнослужители, в отличие от третьего сословия, мещан, не платили поземельный налог, который служил главным источником доходов казны. Неважно, насколько лучше стало жить население страны в целом — государственные органы испытывали хроническую нехватку средств и все хуже справлялись со своими обязанностями. Неуклонное расширение дворянских владений на протяжении нескольких веков только усугубляло неравенство, а неоднократные попытки власти провести реформы встречали ожесточенный отпор заинтересованных групп. Людовик XV в какой-то момент, казалось, смог преодолеть их сопротивление, но внезапно умер, предоставив завершить начатое своему внуку, тоже Людовику. Тот, мужчина добрый, но не слишком дальновидный, первым делом решил завоевать доверие подданных и отменил все нововведения деда. Стремление к популярности впоследствии стоило молодому правителю короны — а затем и головы.
3. Старый порядок свергли не бедняки, а элиты
Долгое время движущей силой Революции историки считали две категории граждан: предпринимателей-буржуа и городских бедняков. Что касается первых, то недавние исследования продемонстрировали огромное разнообразие политических взглядов в этой группе. В последние годы Старого порядка бизнесом активно занимались как мещане, так и представители дворянства — и даже клирики, активно инвестировавшие в черную металлургию. Поэтому говорить о капиталистах как о единой группе с оформленными требованиями было бы попросту неверно.
Социальные низы, в свою очередь, действительно были серьезной силой, которую пытались привлечь все партии, но по большей части у «санкюлотов» (то есть у тех, кто не носил кюлоты — короткие штаны, любимые аристократией) не было собственной политической воли. В разное время они выступали на стороне республиканцев и монархистов, местных и центральных властей.
Настоящими творцами Революции стали представители сравнительно небольшой группы новой элиты — интеллигенции, увлеченной идеями Просвещения. Общество, считали они, нужно переустроить на рациональных началах. Каждому гражданину должны быть гарантированы полагающиеся ему от рождения права: на жизнь, собственность, свободу слова и участие в жизни страны. Отжившие сословные ограничения и предрассудки, наоборот, требовалось как можно скорее уничтожить. Именно представители этой группы управляли Францией на протяжении десяти лет с начала Революции. Всемогущий диктатор Максимилиан Робеспьер начинал юристом в маленьком провинциальном городке, и сходной карьерой могли похвастаться многие его коллеги — Дантон, Кутон, Баррер и сотни других. При всей своей образованности и известном профессионализме эта прослойка фактически никого не представляла и была вынуждена постоянно отстаивать главенствующее положение.
4. Главное в перевороте — работающая связь
Но как горстке юристов, учителей и неудачливых журналистов удалось покончить с тысячелетней монархией? Все дело в хорошо налаженной коммуникации. Французское общество XVIII века составляли тысячи самых разнообразных организаций. Дискуссионные клубы, религиозные конгрегации, объединения писателей и ученых предоставляли просвещенной интеллигенции площадки для свободного обмена мнениями и координации с единомышленниками.
Самой известной организацией подобного типа в годы Революции стал Якобинский клуб. Названный так в честь монастыря святого Якова, где первоначально проходили собрания, он не был политической партией в современном смысле слова. Якобинский клуб скорее представлял собой место встречи для людей с прогрессивными взглядами, но если до казни Людовика XVI его посещали и умеренные либералы («жирондисты»), и радикалы («монтаньяры»), то впоследствии там собирались все более отчаянные головы. У клуба были многочисленные отделения на местах, с которыми поддерживалась регулярная связь — большое преимущество в условиях быстро меняющейся обстановки. Собственно, поэтому каждый раз, когда какая-то группа прекращала участвовать в собраниях якобинцев, это неизменно означало ее скорую политическую (и не только политическую) смерть. Потеря эффективного средства коммуникации со своими сторонниками обернулась крахом для конституционных монархистов и жирондистов. Кажется, Дональду Трампу стоило прочитать книгу отечественных историков, прежде чем ссориться с Твиттером.
Настольная игра по мотивам Великой французской революции, 1792
5. Французской революции не было
По крайней мере, не было одной Революции. Современники воспринимали происходившее между 1789-м и 1799 годом не как целостное событие, а как череду переворотов. И действительно, за это время сменилось как минимум три формы правления, было принято столько же конституций, а уж пересчитать все мятежи и вооруженные восстания не сможет ни один специалист.
В 1789-м власть французского короля перестала быть абсолютной с появлением первого представительного органа законодательной власти — Учредительного собрания. Результатом его работы стала первая революционная конституция, согласно которой страна объявлялась ограниченной монархией. Едва достигнутое равновесие почти сразу же полетело в тартарары, и в 1793-м монтаньяры добились казни Людовика XVI, а вскоре и большинства других своих оппонентов. После установления их неограниченной диктатуры новый парламент — Национальный Конвент — утвердил, но не ввел в действие (из-за бушующих войн с Англией, Австрией, Пруссией и Россией) еще более демократическую конституцию. Конституция на деле не гарантировала гражданам никакой безопасности, потому что монтаньяры во главе с Робеспьером объявили политику Террора, глобального «очищения» страны от всех неугодных. К 1795-му положение стало настолько невыносимым, что казнили уже самого Робеспьера — начался так называемый Термидор (ближайшая понятная нам аналогия — НЭП 1920-х после нескольких лет военного коммунизма). Наконец, третья конституция была призвана найти хоть какой-нибудь компромисс и остановить бесконечный конфликт.
Франция успела побывать абсолютистской и парламентской монархией, протобольшевистской диктатурой и олигархической республикой за срок в историческом масштабе совершенно ничтожный. У автора конституции 1795 года, Франсуа-Антуана де Буасси д’Англа, надо признать, были основания заявить: «Мы прожили за шесть лет шесть веков», — а впереди было провозглашение Империи, Великая Армия в Москве, битва при Ватерлоо и реставрация Бурбонов. Шесть веков, ха! Месье, вам предстоит пережить еще двадцать.
6. Революция — время фейк-ньюс
Чехарда в высших эшелонах власти как ничто иное помогала распространению слухов и сплетен. Получить первым информацию об очередном выступлении санкюлотов или содержании свежего декрета Конвента означало ни много ни мало выжить. Журналисты изо всех сил старались узнать новости из зала заседаний или с фронта раньше конкурентов, не гнушаясь для этого ни взятками, ни подлогами. Естественным оружием борьбы в этих условиях стала дезинформация. Республиканцы при первой же возможности поднимали тему «аристократического заговора», которым очень удобно было объяснять все неудачи молодого государства: тотальный дефицит товаров, военные поражения (а иногда и недостаточно убедительные победы), чудовищную инфляцию или международную изоляцию страны.
Самый известный пример революционного фейка — приписываемая Марии-Антуанетте фраза «Если у народа нет хлеба, пусть ест пирожные». Сначала ее автором (тоже, впрочем, безосновательно) считали не королеву, а бывшего министра Жозефа Фулона, и вместо галантных пирожных в ней фигурировало прозаичное сено. Сплетню, скорее всего, придумали остряки из окружения революционно настроенного герцога Орлеанского, но для Фулона история закончилась совсем не смешно: взбешенная толпа сначала повесила его, а потом отрубила 74-летнему старику голову.
Жадные до сенсаций газетчики и политики-демагоги разогнали волну фейков до таких масштабов, что впору было говорить об охватившем всю нацию психозе:
«По провинциям, как огонь по сухой траве, побежали слухи о появившихся неизвестно откуда огромных шайках разбойников. Известия о них провоцировали массовую панику... В приграничных районах опасались вдобавок нападения неприятеля из-за рубежа: в Бретани ждали англичан с моря, в Дофине — вторжения пьемонтских войск, а в прилегающих к Пиренеям районах — нападения испанской армии. В конце июля этот „Великий страх”, как назовут его позднее историки, охватил большую часть страны».
7. Мир был связан куда теснее, чем мы привыкли думать
На положение дел во Франции влияли события, происходившие за тысячи километров от нее. Королевское правительство еще в середине 1780-х годов серьезно осложнило себе жизнь, поддержав североамериканские колонии Британии в их борьбе за независимость. Французы высылали повстанцам деньги, оружие и отряды добровольцев в надежде взять у Лондона реванш за проигрыш в Семилетней войне, но лишь влезли в огромные долги — независимость США не принесла им никаких ощутимых выгод. Финансовый кризис, вызванный такой необдуманной щедростью, безусловно, послужил одной из косвенных причин Революции.
Но и революционерам заокеанские территории приносили одну головную боль. В 1790 году Учредительное собрание приняло декрет о самоуправлении колоний, расширявший их автономию. Этим не преминули воспользоваться на Сан-Доминго, самом важном владении Франции в Западном полушарии. Местные плантаторы сразу же попытались установить на острове свою власть, не предоставив никаких прав черному и цветному населению, среди которого меж тем хватало и свободных граждан. Вдобавок ко всему вспыхнуло восстание рабов, продлившееся 13 лет и закончившееся победой угнетенных. Они вырезали своих бывших хозяев и основали собственное государство — Гаити.
Потеря Сан-Доминго была крайне чувствительным ударом: через него шли прибыльные торговые потоки, а кроме того, оттуда в Европу поступали сахар и кофе. Из-за перебоев в поставках цены на них резко пошли вверх, потянув за собой и цены на остальное продовольствие. Война на небольшом карибском острове отозвалась голодными бунтами в метрополии, а жадность колониальных землевладельцев лишила поместий множества их «коллег» с востока Франции — их сожгли восставшие крестьяне.
Диалог. Неизвестный художник
8. «Террорист» родом из Франции
В большинстве европейских языков слово «террорист» (и «террор» в его современном значении) было заимствовано из французского — именно во времена Революции. Так называли сторонника или непосредственного участника государственных репрессий, пик которых пришелся на 1793—1794 годы. По меркам двадцатого века масштабы Террора могут показаться довольно скромными: по приговорам революционных судов было казнено примерно 16 600 человек, а с учетом убитых без суда общее число жертв возрастает до 35–40 тысяч — но для галантного восемнадцатого столетия, незнакомого с концентрационными лагерями, это были совершенно немыслимые цифры. Среди пострадавших оказывались как бывшие аристократы, так и сами революционеры. Террор поставил крест на мечтах европейской интеллигенции о Царстве Разума на Земле и до сих пор заставляет даже самых благожелательных по отношению к Первой Республике историков начинать монографии с осуждения или оправдания насилия как средства изменить историю.
Что еще важнее, Террор расколол нацию. Призванный укрепить новый режим, он на самом деле лишил его народной поддержки — жить в постоянном страхе расправы не хотел никто. За несколько лет кровавой резни в стране не осталось людей, которые могли бы уверенно заявить, что они не виновны (хотя бы косвенно) в чужой смерти или не защищали свою жизнь методами, сомнительными с точки зрения этики. Когда у аббата Сийеса, видного политика эпохи Термидора, в 1795-м спросили, чем он занимался в эти страшные годы, Сийес ответил предельно честно: «Я оставался в живых».
Редакция искренне желает, чтобы и у вас, дорогие читатели, это получилось в наступившем году.
9. Интересы роялистов и республиканцев часто совпадали
Вскоре после казни Людовика XVI почти все великие европейские державы объявили Французской республике войну. Так называемые революционные войны тянулись вплоть до прихода к власти Бонапарта, после чего плавно перетекли в войны наполеоновские. Поначалу деморализованные и страдающие от плохого снабжения французские войска терпели одно поражение за другим, что давало сторонникам возвращения монархии надежду на скорое окончание «мятежа», но довольно быстро талантливым полководцам удалось переломить ситуацию. Во второй половине 1790-х годов уже Франция диктовала свою волю Европе: у Пьемонта удалось захватить кусок средиземноморского побережья, включающий, например, Ниццу; у Священной римской империи — левый берег Рейна; а Габсбургам в конце концов пришлось уступить территорию современной Бельгии. По сути, Республике удалось за считанные годы решить все те внешнеполитические задачи, над которыми веками билась королевская власть. Разумеется, целиком зависевшие от благосклонности иностранных правительств эмигранты-роялисты не могли прямо заявить, что их устраивает территориальный рост Франции, но отдавать завоеванное их лидер, Людовик XVIII (брат XVI и дядя рано погибшего XVII), в случае прихода к власти вовсе не собирался.
Более того, когда стало ясно, что вернуть Старый порядок силой не получится, роялисты сменили тактику и решили воспользоваться появившимися демократическими институтами. Перед сторонниками Бурбонов была поставлена цель получить как можно больше депутатских кресел в парламенте и ни в коем случае не допустить новых бунтов в провинции. Роялисты развернули активную избирательную кампанию, страшно испугав верхушку революционеров, совершенно не готовых потерять все в результате собственной победы. Не допустить возникновения сильной монархической фракции удалось только путем массовых вбросов на выборах, недопуска оппозиционных кандидатов и их дискредитации в прессе. Либерте, эгалите, фратерните — но не для всех.
10. Все уже было
Итак, после свержения монархии устанавливается диктатура одержимых идеями прогресса радикалов. Впоследствии радикалы теряют власть, уступив своим более умеренным оппонентам. Те немедленно сворачивают не только политические репрессии, но и многие утопические проекты предшественников. Девиз новой эпохи: «Обогащайтесь!» Происходит стремительная и, естественно, несправедливая приватизация национального имущества, приводящая к экономическому расслоению общества и дальнейшему ослаблению госаппарата. Страна отчаянно борется за суверенитет на международной арене, а население страдает от нехватки еды и принявшей немыслимый размах преступности. Доверие к правительству все ниже, ностальгия по прошлому все сильнее. Чтобы удержаться у руля, правящие круги идут на подлоги во время выборов, тем самым обесценивая скромные достижения последних лет. Народ требует «сильной руки», которая наведет наконец порядок и накажет виновных. Часть элит видит в этих настроениях возможность зафиксировать итоги приватизации и приводит к власти популярного выходца из силовых структур. Однако новый лидер оказывается хитрее своих помощников — первым делом он избавляется от их влияния. Страна становится на путь милитаризации и постепенного отказа от свободы.
Нет, мы все еще пересказываем книгу Александра Чудинова и Дмитрия Бовыкина, а не Михаила Зыгаря. Дело происходит во Франции 1790-х, а не в России тридцатилетней давности и коварного силовика зовут Наполеон, а не Владимир. Любые прямые исторические аналогии бессмысленны и опасны, но параллелей в данном случае столько, что закрыть на них глаза просто невозможно. Францию после победы Наполеона лихорадило еще почти целый век — относительно стабильным политическим образованием можно будет назвать только Третью Республику, возникшую в 1870 году. Что в таком случае «Французская революция» сообщает о будущем нашей многострадальной Родины? Ничего конкретного — ее авторы и не думали делать никаких прогнозов. Но одно по прочтении книги кажется несомненным: нас всех ждут очень интересные времена.