Карло Ровелли. Нереальная реальность. Путешествие по квантовой петле. СПб.: Питер, 2020. Научная редактура и перевод с английского Александра Сергеева. Содержание
23 века сомнений
Теория петлевой квантовой гравитации, как подчеркивает автор, сейчас находится в «младенческой стадии». Ее сторонники полны энтузиазма, ее противники — скепсиса. Ровелли относится к первым. Он избрал ретроспективный способ рассказа об этой теории, начав с древних греков и поэтапно перемещаясь в сторону обозначенной области по основным вехам становления научного знания. Так читатель знакомится с контекстом относительно легко и безболезненно. Это представляется весьма удачным ходом, поскольку квантовый «слон в темноте» и так непрост своей «телесной конституцией», а для новоначальных и вовсе может показаться чем-то несусветным — например, противоречащим здравому смыслу (или, говоря наукообразно, контринтуитивным).
Карло Ровелли начинает с Левкиппа, одного из основоположников атомизма, и его ученика Демокрита, считающегося создателем завершенной системы атомистики. Согласно исследованиям, Демокрит был автором около 70 трудов, но ни один из них не сохранился. Его мысль реконструируют по цитатам из более поздних философов.
«Они [Левкипп и Демокрит] считали, что существует своего рода элементарная субстанция, из которой состоит все остальное. <...> вся Вселенная состоит из безграничного пространства, в котором движутся бесчисленные атомы. <...> Атомы не имеют никаких свойств, кроме формы. <...> Атомы неделимы».
В атомистической теории сомневались вплоть до начала XX века (в ряду скептиков — Эрнст Мах). Хотя к тому времени Дмитрию Менделееву уже приснилась его таблица периодических элементов, многими она воспринималась «как удобный способ краткого описания законов химических реакций, а не как свидетельство реального существования молекул воды, состоящих из двух атомов водорода и одного атома кислорода».
«Атомную гипотезу» обосновал 25-летний Альберт Эйнштейн, не только доказавший ее состоятельность, но и вычисливший размер элементарных частиц — спустя 23 века после Демокрита и Левкиппа.
Бесконечно малого не существует
В 1905 году молодой Эйнштейн отправил в престижнейший по тем временам физический журнал Annalen der Physik статью (на самом деле три статьи — о других скажем позже), где изложил свои идеи об элементарных частицах. Перескажем их так: мельчайшие объекты, такие как пылинки или пыльца, наблюдаемые в спокойном воздухе (или жидкости), двигаются как бы зигзагами. Кажется, что частицы будто получают толчки с разных сторон и потому перемещаются хаотично. И именно это и происходит — частицы постоянно сталкиваются с отдельными молекулами воздуха. Этот феномен, названный в честь своего первооткрывателя Роберта Броуна, был на тот момент давно известен.
Броуновское движение
Эйнштейн же предположил, что, если бы молекулы воздуха были бесконечно малы и их было бы бесконечно много, толчки справа и слева уравновешивались бы и в каждый момент взаимно компенсировали друг друга — и пылинка не дергалась бы из стороны в сторону. А раз возникают флуктуации (колебания), значит, есть предел числу молекул и их размерам (пусть это и экстремально малые размеры).
Наше повествование подобно движению частиц — оно нелинейно. Поэтому из начала XX века давайте-ка переместимся в век XVII.
Потрясти здесь и породить там
В 1686—1687 годах вышли «Математические начала натуральной философии» Исаака Ньютона — труд, в котором оформились основы современной науки. Согласно ньютоновской классической теории тяготения, Луну притягивает к Земле, вынуждая вращаться по орбите, та же сила, что заставляет предметы падать на землю — гравитация.
Однако Ньютон понимал, что его уравнения не описывают все силы, существующие в природе. Чтобы прояснить это, пришлось ждать два века. Хотя электричество и магнетизм изучали весь XVIII век, лишь в XIX столетии Майкл Фарадей и Джеймс Клерк Максвелл пролили свет (и цвет) на этот предмет исследования. Фарадей считал, что мы не должны думать, будто силы действуют напрямую между удаленными объектами, как предполагал Ньютон. Должно быть нечто выступающее в качестве посредника. Это «нечто» сегодня называют полем.
«Фарадей видит его как пространство, образованное пучками очень тонких <...> линий: невидимая гигантская паутина, заполняющая все вокруг нас. Он говорит о „силовых линиях“, поскольку в некотором смысле эти линии „переносят силу“: они передают электрические и магнитные воздействия от одного тела к другому, как если бы это были тянущие и толкающие тросы».
Максвелл превращает прозрения Фарадея в уравнения, описывающие поведение электрического и магнитного полей. Уравнения Максвелла объясняют, что такое свет (быстрые колебания фарадеевых линий) и цвет (частота — скорость колебаний). Человеческое зрение — это психофизиологическая реакция на нервные импульсы, которые порождаются рецепторами глаза, различающими электромагнитные волны разной частоты. Нельзя сказать, что мы не видим фарадеевых линий — мы видим только их колебания.
«Это поистине выдающееся открытие, но им дело не ограничивается. <...> Максвелл понимает, что, согласно его уравнениям, фарадеевы линии могут колебаться на значительно меньших частотах, то есть гораздо медленнее, чем свет. <...> Должна быть возможность потрясти электрический заряд здесь и породить волну, которая вызовет электрический ток там. Всего несколькими годами позже эти волны <...> будут обнаружены немецким физиком Генрихом Герцем. А еще через несколько лет Гульельмо Маркони создаст первое радио <...> Все современные коммуникационные технологии — радио, телевидение, телефоны, компьютеры, спутники, Wi-Fi, интернет — являют собой прикладные применения максвелловских предсказаний».
Вселенная конечна, но безгранична
Классический ньютоновский мир с его столь привычными для нас пространством и временем поколебал Альберт Эйнштейн. Вторая статья, отправленная им в Annalen der Physik, была посвящена теории относительности (ранней — специальной теории относительности).
В ней, среди прочего, Эйнштейн предложил принципиально иной взгляд на синхронизацию времени: единого времени для всего и вся не существует. У каждого наблюдателя есть свое «расширенное настоящее» — промежуточная зона между прошлым и будущим. Как отмечает Карло Ровелли, длительность «расширенного настоящего» зависит от того, где относительно нас происходит событие — чем больше расстояние, тем больше длительность. В нескольких метрах от нас она не превышает нескольких наносекунд — это почти ничто (в одной секунде столько же наносекунд, сколько секунд в тридцати годах). На другом берегу океана — около сотой доли секунды. На Луне счет пойдет уже на секунды, на Марсе это что-то около четверти часа, а для Туманности Андромеды длительность «расширенного настоящего» — два миллиона лет. Все, что там произойдет за эти два миллиона лет, — это не прошлое, и уже тем более не будущее ни разу. Это «расширенное настоящее». По отношению к нам.
Оставляя за бортом миллион подробностей, скажем, что Эйнштейн также осуществил ряд сращений фундаментальных понятий, показав, что они суть одно, его разные грани: энергию и массу, пространство и время.
Согласно общей теории относительности (ОТО — второй теории относительности Эйнштейна, над которой он работал десять лет), мир — это не пространство + частицы + электромагнитное поле + гравитационное поле. Все намного проще (или сложнее): мир — это частицы + поля. Нет необходимости добавлять ньютоновское пространство — оно и есть гравитационное поле. Или наоборот: гравитационное поле — это пространство. Вот и вся недолга.
«Но в отличие от ньютоновского пространства, плоского и неподвижного, гравитационное поле, в силу того что оно является полем, есть нечто движущееся и колеблющееся <...> Это одна из материальных составляющих мира подобно электромагнитному полю. Это реальная сущность, которая колеблется, флуктуирует, гнется и мнется. Мы больше не привязаны к невидимым жестким подмосткам — мы погружены в тело гигантского гибкого моллюска (метафора Эйнштейна)».
Тела искривляют пространство-время. Тяжелые тела притягивают те, что полегче. Земля, вращаясь вокруг Солнца, движется по покатому пространству, будто кружась в воронке.
Выводов из этого открытия сделали множество — например, что время течет по-разному: быстрее на большей высоте и медленнее — на меньшей. Время более не универсально, оно может растягиваться и сжиматься под влиянием близко расположенных масс.
Наша Вселенная конечна, но в то же время безгранична. Если все время идти прямо по земной поверхности, то в конце концов вернешься в исходную точку. Где «начинается» и «кончается» Земля в таком случае? Примерно так же устроена и Вселенная, которая вдобавок еще и расширяется. Пространство такого типа называется 3-сферой.
Карло Ровелли обращает внимание, что аналогичное описание представлено в «Божественной комедии» Данте — в третьей кантике «Рай».
«Он видит светящуюся точку, окруженную огромными сферами ангелов, иными словами — другую колоссальную сферу, которая, по его словам, „окружает и в то же время окружена“ сферой нашей Вселенной! <...> Это точное описание 3-сферы!».
И частица, и волна
Считается, что квантовая механика родилась в 1900 году, когда немецкий физик Макс Планк предположил, что энергия электрического поля распространяется квантами, то есть пакетами — небольшими порциями энергии. Размер пакетов зависит от частоты (то есть от цвета) электромагнитных волн. E = hν — первая формула квантовой механики, где h — константа, называемая сегодня постоянной Планка.
Через пять лет после этого Альберт Эйнштейн (да-да, опять он) поймет, что планковские пакеты энергии, введенные в качестве гипотетического допущения, реальны. Это станет темой третьей статьи из отправленных в именитый физический журнал. Сегодня мы называем эти пакеты энергии фотонами (греч. ϕώς — «свет»). Фотоны — это частицы света, его кванты.
Какое-то время идею Эйнштейна о фотонах, мягко говоря, не воспринимали всерьез. Самое распространенное отношение: это, конечно, нечто, но что ж, автору теории относительности можно простить и не такое. Ведь относительно недавно доказали, что свет — это волна. Как он может быть еще и зернистым? Так называемый «двухщелевой опыт» показал, что, когда электроны попадают в отверстия за перегородкой, они распределяются по всей поверхности экрана, создавая узор в виде полос. Почему так происходит? Потому что это волны. Они могут разделяться и объединяться. Если послать к перегородке водяную волну, она разделится на две части, но потом гребни и впадины сольются. Это явление называется интерференцией волн.
«Спустя несколько лет те же самые коллеги присудят ему [Эйнштейну] Нобелевскую премию именно за догадку о существовании фотонов. Падающий на поверхность свет действительно напоминает легкий дождь с градом».
Мысль Эйнштейна следующая: есть вещества, порождающие слабый электрический ток, когда на них падает свет. То есть под воздействием освещения они испускают электроны (так работают фотоэлементы автоматически открывающихся дверей — когда мы к ним приближаемся, они реагируют на изменения в потоке падающего на сенсор света). Свет несет энергию, заставляющую электроны «спрыгивать» со своих атомов — она дает им необходимый для этого толчок.
Странно вот что. Вполне ожидаемо, что при малом количестве световой энергии (при тусклом освещении) это явление наблюдаться не будет, в отличие от ситуации, когда свет яркий (энергии достаточно). Но все происходит не так: явление наблюдается, только если частота света высокая, и не наблюдается, если частота низкая. То есть оно зависит от цвета (частоты) излучения, а не от его интенсивности. Если свет интенсивный (приходит большое количество световых пакетов), но энергия каждой световой частицы слишком мала (частота света низкая), электроны не будут извлекаться из своих атомов.
«Это похоже на автомобиль под градом: будет ли он помят, зависит не от количества упавших градин, а от размера отдельных кусков льда. Может выпасть очень интенсивный град, но он не вызовет повреждений, если все градины будут малы».
Ключевой вывод на данном этапе — всем «вещам», включая свет, присуща фундаментальная «зернистость».
Поехали дальше.
Объект — это монотонный процесс
В первые десятилетия XX века датчанин Нильс Бор изучал строение атомов, чья масса сконцентрирована в тяжелом ядре, вокруг которого обращаются легкие электроны — как планеты вокруг Солнца. Бор выдвинул следующую гипотезу: энергия электронов в атомах может принимать только определенные квантованные значения. Электроны могут существовать только на определенных расстояниях от ядра, то есть на определенных орбитах, размеры которых определяются постоянной Планка h. Электроны могут перескакивать с одной орбиты на другую (квантовые скачки).
Следующий гений из клуба 25-летних — Вернер Гейзенберг. Как пишет Карло Ровелли, именно столько ему было лет, когда он записал уравнения квантовой механики. Однажды он прогуливался в парке. Было поздно, и фонари освещали лишь небольшие участки территории — остальное покрыто мраком. Внезапно он увидел человека, шедшего вдоль фонарной аллеи. Казалось, что он то пропадает, то появляется в очередном освещенном островке пространства.
И Гейзенберга осенило:
«Что, если между одним взаимодействием с чем-то и другим взаимодействием электрон в буквальном смысле находится нигде? Не может ли электрон оказаться чем-то таким, что проявляется лишь во время взаимодействия?»
Гейзенберг погружается в вычисления и создает новую теорию — описание движения частиц, характеризующихся не своим положением в каждый отдельный момент, но лишь положениями при взаимодействии с чем-то другим. То есть электроны существуют не всегда, а только когда взаимодействуют. Квантовые скачки с орбиты на орбиту — это их способ существования. Можно сказать и так: электрон — это совокупность скачков от одного взаимодействия до другого.
«В мире, описываемом квантовой механикой, не существует ничего реального, за исключением отношений между физическими системами. Не объекты входят в отношения, но отношения служат основанием для выделения объектов. <...> философ Нельсон Гудман замечательно выразил эту идею: „Объект — это монотонный процесс“».
Позже английский физик Поль Дирак создаст хорошо работающие уравнения для описания этих процессов. Каждый объект сам по себе не имеет никаких свойств, кроме неизменных, таких как масса. Его положение и скорость, например, обретают реальность лишь при взаимодействии с другим объектом. Этот реляционный аспект квантовой механики становится универсальным.
Третий краеугольный камень квантовой механики — неопределенность. Нельзя спросить: где сейчас находится электрон? Можно: если я попытаюсь зафиксировать электрон на этом участке пространства, какова вероятность того, что он там окажется? Также можно сказать, что электрон, перемещаясь из точки A в точку B, ведет себя так, как будто проходит по всем возможным траекториям — он как бы «размазан» по всем возможным вариантам своего движения.
«Квантовая механика с ее полями и частицами предлагает сегодня поразительно эффективное описание природы. Мир состоит не из полей и частиц, но из единственной сущности — квантового поля. Больше нет частиц, которые движутся в пространстве с течением времени, но есть квантовые поля, элементарные события которых происходят в пространстве-времени. Наш мир странный, но простой», — пишет Карло Ровелли.
Мир — это последовательность зернистых квантовых событий. Электрон, квант поля или фотон не следуют по траекториям в пространстве, но появляются в определенном месте и в определенное время, чтобы столкнуться с другим объектом. Все переменные непрерывно флуктуируют — на фундаментальном уровне все вибрирует. Мы не видим этого из-за чрезвычайно малого их масштаба. Но эта «малость» не бесконечна — планковская длина составляет примерно одну миллионную миллиардной миллиардной миллиардной доли сантиметра 10-33см. Это чудовищно маленькая длина. Карло Ровелли приводит такую метафору: если скорлупу грецкого ореха растянуть до размеров Вселенной, мы все равно не увидим планковскую длину — даже при таком колоссальном масштабировании она будет в миллион раз меньше скорлупы.
Это наша с тобой геометрия
Еще одно знаковое имя — Джон Уилер (ученик Бора, коллега Эйнштейна; Уилер придумал термин «черная дыра»).
Он представлял квантовое пространство облаком наложенных друг на друга геометрий, подобно тому, как мы представляем квантовый электрон облаком его положений («размазанным» по всем возможным траекториям).
«Представьте, что вы смотрите на море с большой высоты: вы воспринимаете его огромную протяженность <...> Затем вы снижаетесь и смотрите на него с меньшего расстояния. Вы начинаете замечать огромные волны, гонимые ветром. Вы опускаетесь еще ниже и видите, что волны разбиваются, а поверхность моря покрыта беспорядочной пеной. Вот на что похоже пространство в представлении Уилера. В масштабах нашего восприятия, неимоверно превосходящих планковскую длину, пространство гладкое. Если же мы спустимся к планковскому масштабу, оно рвется и пенится».
Теория петлевой квантовой гравитации предлагает следующую картину мира. Попытаемся объяснить ее «по-чапаевски» — на наглядном примере.
Сначала представим «облако наложенных друг на друга геометрий». На что это похоже? Правильно, на паутину.
Вспоминаем фарадеевы линии (те, которые мы не видим, но они есть — мы фиксируем только их колебания). Поскольку в квантовой теории все дискретно (прерывисто), наша паутина получается не абы какая — а содержащая конечное число отдельных линий, узлов и звеньев (их описывает уравнение Уилера-Девитта). Но только речь идет не об абстрактных понятиях. Эта паутина — и есть наше все. Фарадеевы линии квантового гравитационного поля — это нити, из которых соткано пространство.
А теперь представим паутину в виде взаимосвязанных колец (петель) — вот какой мир предлагает нам любить и жаловать передовая физическая наука. Получается кольчуга с узлами и звеньями, которым назначаются квантовые свойства.
Квантовая версия фарадеевых силовых линий, из которых
сплетается трехмерная сеть взаимосвязанных колец (петель)
Согласно «петлевой теории», пространство это не континуум (мы, кажется, это уже усвоили). Оно состоит из «атомов пространства», которые в миллиарды миллиардов раз меньше атомного ядра. Объем не может быть сколь угодно малым (есть спектр объема). Существует минимальный квантовый объем — элементарный «атом пространства». Кванты пространства не имеют места, где они могут находиться, поскольку они сами суть место.
«Есть лишь один элемент <...>, характеризующий их пространственное положение, — информация о том, с какими еще квантами пространства они соседствуют <...>. Два узла, соединенные ребром, — это два близких узла. Это два зерна пространства, находящихся в контакте друг с другом, и такие „соприкосновения“ определяют структуру пространства. <...> Если я буду переходить от зерна к зерну по ребрам, пока не завершу полный круг и не вернусь к исходному зерну, с которого начал, я получу петлю. Это и есть первоначальные петли петлевой теории».
Безе из времени
Но тут мы вспоминаем, что никакого пространства, отдельного от времени, не существует, а есть пространство-время. В свете вышеизложенного можно сказать, что теперь мы имеем дело с «физикой без времени» (по крайней мере, без такого времени, к которому мы привыкли).
А теперь представьте себе порции пространства-времени, будто бы это куски торта, упакованные в коробки (скажем, в какой-то из коробок находится кусок слоеного пирога в несколько кубометров пространства, а наверху — завиток безе из нескольких секунд времени). Мы же помним, как свет делится на фотоны (пакеты света).
«Эта коробка не находится в пространстве-времени, она включает в себя пространство-время. Это не процесс во времени — в том же смысле, в каком зерна пространства не находятся в пространстве. Течение времени — это лишь мера самого процесса, так же как кванты гравитации не находятся в пространстве, а сами представляют собой пространство».
Какую же структуру имеет это пространство-время в свете наших головокружительных перспектив? Она имеет структуру спиновой пены (спин — собственный момент импульса частицы, он задает направление частице — так же, как ось волчка задает ему направление; спин ведет себя как маленький гироскоп).
Почему пена? Потому что состоит из поверхностей, которые встречаются вдоль линий, которые, в свою очередь, встречаются в вершинах, что напоминает пену из мыльных пузырей.
Подводим итог: что из себя представляет мир в свете вышесказанного? Ответ: ковариантные (сопряженно изменчивые) квантовые поля. И все.
Пространство и время — это приближения, которые возникают лишь в крупных масштабах.
«Эти поля не живут в пространстве-времени; они, так сказать, просто живут: одно поверх другого — поля на полях».
Протискиваемся к планковским размерам
Теперь об альтернативах. Главные оппоненты «петлевых теоретиков» — приверженцы теории струн. Если рисовать эту замысловатую картину такими же широкими и грубыми мазками, как мы делали все это время, то про теорию струн можно начать рассказывать примерно так.
На сегодняшний момент у нас есть мир, распадающийся на два — квантовый и классический. С одной стороны, у нас есть понимание, что на фундаментальном уровне мир квантовый, с другой — у нас есть «большой» человеческий мир, который прекрасно описывается ОТО.
В этом распадающемся мире все еще существуют четыре главных взаимодействия: сильное, слабое, электромагнитное и гравитационное.
Каждое из них описано формулами, но математически связать их воедино (как Максвелл связал электричество и магнетизм) пока не удается.
Из вышеперечисленных взаимодействий квантовая теория так или иначе есть у первых трех. С квантовой гравитацией все сложнее. Еще недавно от многих физиков можно было услышать, что «квантовой гравитации нет» (то есть нет соответствующей теории квантования ОТО — сама-то гравитация есть; в начале существования Вселенной квантовые эффекты играли значительную роль — и это как минимум).
А если бы теория была, минимальной базовой частицей в ней был бы гравитон. Сильно возмущенные гравитационные поля (например, когда одна нейтронная звезда вращается вблизи другой) эти гравитоны рассылают. Но они настолько слабые, что их крайне трудно засечь. В 2015 году впервые зафиксировали гравитационные волны, образовавшиеся от столкновения двух черных дыр более миллиарда лет назад — это чрезвычайно трудно уловимое «эхо». Чтобы его поймать, понадобились мощности сверхчувствительных LIGO и VIRGO.
Вообще, чтобы протиснуться на фундаментальный уровень, где правят бал столь малые величины, нужны колоссальные мощности измерительной техники в «большом» человеческом мире (как адронный коллайдер, о котором скажем через несколько абзацев — к месту).
Итак, теория струн — это одна из попыток создания непротиворечивой теории квантовой гравитации. Одна из попыток «поправить» ОТО в квантовой области.
На чрезвычайно малых размерах (вспомним планковскую длину) флуктуаций так много, что уже ничего не может быть точечным. А все известные теории поля имеют дело с точечными частицами.
Поэтому струнные теоретики предложили вообразить такую загогулину: фундаментальные частицы — это не одномерные точки, а протяженные объекты. С нулевой толщиной и нулевой шириной. И имеющие только длину. Они могут быть закрытыми или разомкнутыми, могут растягиваться или распадаться. У них есть частота колебания (отсюда метафора гитарной струны) — чем она ниже, тем ниже масса частицы. Базовая частота колебаний (нулевая масса) — это и есть гравитон (потому что бесконечно малой она быть не может).
Ура, кажется, квантование ОТО состоялось. Но есть, как говорится, нюанс. И не один.
Зверь на букву «Т»
Все это прекрасно работает лишь в 26-мерном пространстве — там теория струн действительно «поправляет» ОТО, не впадая в противоречие сама с собой. Но впадая в вопиющее противоречие с тем миром, который нам известен.
Кроме того, теория струн имеет последствия в виде целого зоопарка новых частиц, которые нельзя не учитывать.
Например, появляется зверь по имени тахион, который движется быстрее скорости света. У него мнимая, а не действительная масса. Зато энергия и импульс у тахиона ого-го какие действительные — поскольку чем ближе скорость частицы к скорости света, тем больше ее энергия. И как обычные частицы не могут разогнаться выше скорости света, так и тахионы не могут замедлиться — поэтому их энергия стремится к бесконечности.
Есть мнение, что появись тахион где-то в действительности (а не в теоретических выкладках), он не оставит камня на камне от известного нам мира (причем, чрезвычайно быстро — практически за планковское время).
Тахион
Другой пример. Не вдаваясь ни в одну из подробностей, скажем, что физики перенесли идею суперсимметрии (согласование бозонов и фермионов) в теорию струн. Все частицы — это либо бозоны (частицы с целым спином), либо фермионы (с полуцелым). «Настроенные» таким образом струны (то есть согласованные — каждой твари по паре) называются суперструнами.
Появление на сцене суперструн снимает множество проблем. Во-первых, в таком оркестре нет и не может быть тахионов (потому что пару такому монстру не найти, а в мире суперструн не бывает холостяков). Во-вторых, больше не нужно 26-мерное пространство — все нормально работает и в 10-мерном (которое, правда, потом стало 11-мерным, но это детали).
Теория струн не имеет никаких экспериментальных подтверждений. Адронный коллайдер так и не зафиксировал суперсимметричные частицы в том диапазоне энергий, где струнные теоретики ожидали их с распростертыми объятиями. Досадное разочарование, особенно после фееричного открытия бозона Хиггса (одно из важнейших событий в науке XXI века, наряду с фиксацией гравитационных волн LIGO и измерениями, сделанными спутником «Планк»).
Есть и другие теории, альтернативные и петлевой квантовой гравитации, и теории струн (они не столь медийно представлены): например, асимптотически безопасная гравитация, причинная динамическая триангуляция, наведенная гравитация.
О них не говорится в книге Карло Ровелли (да и теория струн затрагивается лишь косвенно, скорее — обозначается). Но, как мы уже сказали, автор — приверженец конкретной теории. Поэтому написанный им путеводитель задает предсказуемое направление по непредсказуемому лабиринту. Никто не знает наверняка, куда двигаться дальше. Но благодаря «Нереальной реальности...» можно научиться оглядываться по сторонам, не шарахаясь от каждой тени — из тех, что время от времени возникают на стенах.