Издательство «ББИ» выпустило перевод книги «Завершить Клаузевица» — последней крупной работы франко-американского мыслителя Рене Жирара и, можно сказать, его завещания. В диалогах с публицистом Бенуа Шантром Жирар делится своими размышлениями о закате западного мира, терроризме, католицизме, гонке вооружений и ахиллесовых пятах европейской демократии.
Выстраивая разговор вокруг трактата прусского генерала и военного теоретика Карла фон Клаузевица «О войне», Жирар делится неутешительными выводами о состоянии современного общества и его перспективах. Сквозь призму его теории мир предстает агонизирующим, насквозь пронизанным миметическим соперничеством и духом тотальной войны. Книга трагична, не лишена своеобразного мессианского пафоса и многим может показаться чересчур эзотеричной (в особенности тем, кто не знаком с другими работами философа). Но не стоит рассматривать ее только как сборник страшных сказок, которые убеленный сединами мудрец рассказывает у камина: помимо ламентаций на тему грядущего апокалипсиса в «Клаузевице» есть чем поживиться. Вывести на арену миметической теории диалектику Гегеля, безумие Гельдерлина, технику Наполеона и умозаключения Клаузевица, через заочную полемику между ними объяснив течение европейской истории, — ход, которого от автора «Насилия и священного» вполне можно было ожидать. И тут стоит заметить, что стремление всегда играть на своем поле, приписывая и вымышленным, и реально существовавшим персонажам черты козлов отпущения, и разоблачать в любом тексте текст гонения — тактика, которая на протяжении всей биографии философа оставалась предметом критики со стороны представителей академического сообщества. Но даже самые страстные противники жираровской теории оценят размах и сбивающую с ног откровенность Жирара, столь нехарактерную для французских мыслителей его поколения.
Книга примечательна и тем, что в ней дается лаконичное, изящное и очищенное от психоанализа и этнографии изложение ключевых идей и понятий жираровской «фундаментальной антропологии»: желания Другого, миметического соперничества, неразличимости.
Делимся тремя примечательными, на наш взгляд, мыслями из книги «Завершить Клаузевица».
1. Война начинается с обороны, а не с наступления
Клаузевиц привлекателен для Жирара не только как влиятельный теоретик «новой» войны, но и как практик и «включенный наблюдатель». Его идея о ведении боевых действий как «отражении» действий противника созвучна жираровским представлениям об отзеркаливании соперниками друг друга и последующем обращении их в «чудовищных двойников».
Цель наступающего по Клаузевицу — не борьба как таковая, а овладение ресурсом, иными словами «мир на своих условиях». Но иначе обстоит дело с ответной реакцией, которая несводима к стремлению сохранить за собой оспариваемые ресурсы — будь то стратегически важная точка на политической карте или некое материальное благо. Контратака имеет огромный разрушительный потенциал, способный задать «ритм» обмена ударами между двумя сторонами, то есть, пользуясь словарем самого Жирара, создать условия для миметического соперничества, подключающего к бесконечной борьбе за фантомный объект желания новые и новые ресурсы — человеческие, экономические, энергетические. Теракт, случившийся 11 сентября, по версии Жирара, пример подобной контратаки, то есть реакция на западную экспансию:
Рене Жирар
«Когда Буш довел военное насилие, на которое способны американцы, до совершеннейшего абсурда, выйдя за рамки любой политической рациональности, бин Ладен и его эпигоны ответили ему в подобном же „суверенном” духе… Сегодня мы видим, что тотальная война, созывающая едва ли не все население страны на защиту подвергшейся опасности родины, ведет к терроризму, этой варварской эскалации, где уже нет ничего в строгом смысле военного, поскольку она ускользает от любой рационализации».
Хищник, которым, как мы знаем, в момент нападения движет искренность, равно как и военачальник, бросающий силы на овладение территорией, парадоксальным образом оказывается менее агрессивен нежели жертва. Эта идея вдохновлена не расширенным прочтением Клаузевица — она возникает у Жирара через понимание агрессии в животном мире у знаменитого этолога Конрада Лоренца. Если перевести идеи Лоренца на язык Клаузевица, окажется, что владеющий смертоносным оружием пользуется им более осмотрительно, нежели тот, что чувствует себя беззащитным перед опасностью в лице нападающего.
2. Гегель и устремление к крайности
Привлечение Гегеля к анализу миметизма, возможно, обрадует тех, кому в работах Жирара недоставало детального описания миметического процесса. Почему созидательные аспекты подражания — такие как способность к обучению, обогащение культуры за счет цитат и заимствований и т. д. — отступают на задний план по сравнению с деструктивными аспектами? Почему насилие заразно? Откуда берется желание без объекта? Потчуя читателей анализом литературных и мифологических сюжетов, Жирар наносит широкие мазки, отнюдь не утруждая себя детальным прописыванием миметических процессов.
В «Клаузевице» же все встает на свои места, Жирар легко и как бы между делом проясняет непроясненное. Во многом это удается благодаря фигуре Гегеля — вернее, прочтению Гегеля Александром Кожевом, чьи семинары взрастили целое поколение французских интеллектуалов. В этом прочтении лишь в борьбе за признание Другим человек становится человеком, и это признание должно быть сопряжено с риском для жизни — той примитивной животной жизни, обладание которой само по себе не делает никому чести. Господином в диалектическом движении возможно стать лишь пребывая на грани, то есть идя на риск. Можно добавить, что в животном мире, в отличие от человеческого, согласно Жирару, существуют иерархические настройки, так называемые «агонистические буферы», предотвращающие внутригрупповые конфликты и не допускающие столь безрассудных жестов, как миметическое соперничество. И именно по этой причине животное никогда не может быть свободно.
Жирар признается, что диалектика Гегеля — не тот инструмент, который может быть полезен для анализа военных конфликтов. История не знает следующего за конфликтом успокоения и разрядки в виде синтеза, любое состязание не заканчивается даже на этапе заключения договора, но приводит к «устремлению к крайности». Гегелевский оптимизм в отношении диалектики — это оптимизм теоретика, никогда не участвовавшего в боевых действиях и нечувствительного к заразности насилия, а результат — его завороженность фигурой Наполеона. Тем не менее понимание диалектики как поединка неожиданным образом сделало «фундаментальную антропологию» яснее и стройнее.
Важно и другое признание, которого мы очень ждали, — в ответ на вопрос Шантра о влиянии Александра Кожева на формирование его философии Жирар говорит, что разговоры об этом сходстве за всю жизнь набили ему оскомину и что любые совпадения здесь случайны. Таким образом, в своей последней крупной работе исследователь дополняет пазл «фундаментальной антропологии» элементами, которых не хватало.
3. Глобализация и конкуренция
Дарованные научно-техническим прогрессом возможности упростили обмен информацией и товарами, однако вместе с тем создали условия для новых типов миметического соперничества. Глобализация, стирающая границы и стремящаяся к максимально возможной толерантности, пытается разоблачить механизм поиска «козла отпущения», но на выходе насилие утекает по другим каналам, распространяясь внутри различных групп населения, и в том числе тех, что считают себя наиболее демократичными и разоблачают «гонителей» предыдущих поколений. Камень, брошенный в огород одним жителем глобальной деревни, может отозваться эхом на другом конце планеты.
Идет ли речь о высоких технологиях, гонке вооружений или формировании модных трендов — мы всегда имеем дело с одним и тем же процессом: с «утечкой» насилия. В этом плане демократическое общество не решает проблему, даром что «виновных» в наше время не сжигают на кострах, — напряжение между соперниками так же интенсивно, как в эпохи, когда гарантом мира внутри сообщества являлась вакцина учредительного убийства.
Рене Жирар
Жирар видит возможность выхода из миметического круга в христианской этике и в очередной раз подчеркивает, что тексты Евангелий являются откровением именно в силу того, что изобличают механику учредительного насилия: «Апокалиптическая мысль признает, что тождественность является источником конфликтов, но также и слышит звучащее в ней „я такой же, как и ты” — неспособное, разумеется, восторжествовать ясно, но действующее втайне, за перекрывающими его грохотом и неистовством».
«Образец», следование которому ведет к развитию технологий и культуры, не должен становиться препятствием — только так можно остановить миметическое ускорение, стирающее границы между субъектами и приводящее к неразличимости, или, возвращаясь к Гегелю, дурной бесконечности. В контексте развития западной цивилизации жираровская приверженность учению Христа означает отказ от переучреждения границ в поисках правых и виноватых, отказ от формирования новых идентичностей, которые, провозглашая своей целью свободу выбора, на деле формируют лишь бесплодные дискуссии. Но это отказ в том числе и от сакрализации идеи государства, столь милой Клаузевицу и Гегелю. В качестве метафоры Жирар приводит эпидемии птичьего гриппа: современная техника предоставляет возможность совершать трансконтинентальные перелеты, способствующие распространению заболевания, но не предоставляет всем равные шансы в борьбе с последствиями эпидемии. «В нашу катастрофическую эпоху должна возникнуть новая этика, ибо мы живем в то время, когда сама катастрофа должна быть как можно скорее вписана в рациональность».
Завершая Клаузевица, Жирар завершает и свой собственный исследовательский проект — книга была издана в 2009 году, а уже в 2015-м Жирар на 92-м году жизни скончался. «Клаузевица» однозначно не стоит рассматривать как пособие из серии «Жирар за 90 минут» — с этой целью стоит скорее читать работы его классического, светского и «дохристианского» периода. Но если вам интересно, как миметическая теория описывает общество после отмены института жертвоприношения и как с помощью нее анализировать явления современности, то с этой книгой стоит ознакомиться.