Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Александра Тимонина. Пора Сецессионов. Выставочные стратегии русского модерна. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2024. Содержание
Эпоха модерна помимо непосредственно художественных открытий совершила одно открытие социально-экономического характера, о котором мы думаем нечасто и принимаем как само собой разумеющееся. Речь в этой книге идет о свободных выставочных объединениях — как сейчас бы выразились, «независимых институциях».
Еще в XIX веке была не такой уж очевидной идея, что художники могут самостоятельно проводить выставки, руководствуясь собственными представлениями об искусстве, а не вкусом академиков и бюрократов. В то же время само музейное пространство открывается как феномен, заслуживающих отдельного художественного осмысления — дизайна.
Центральной фигурой в книге Александры Тимониной оказывается Сергей Дягилев — едва ли не главный энтузиаст продвижения русского искусства в Европе. Обладая даром действительно эффективного менеджмента, он ловко использовал новые каналы распространения авангардной арт-информации с особым национальным (порой даже националистическим) колоритом.
По сути, Дягилев оказался человеком из будущего, принесшим на рынок немыслимые по тем временам стратегии, объединявшие экономику (куратор занимался откровенным демпингом, чем возмущал ничего не понимающих в деньгах художников) и связи с общественностью (постоянное поддержание интереса в прессе). Как итог — русское искусство начала XX века, вопреки всему и вся, обрело статус пресловутого Gesamtkunstwerk, до сих пор остающегося самым ликвидным активом культурного наследия России.
«Предельное внимание Дягилева к деталям отразилось и на крупнейшем из проектов его раннего периода, а именно на русской выставке 1906 года в Осеннем салоне, о которой пойдет речь в следующей главе. Ее оформление было тщательно продуманным — каждая эпоха, представленная на ней, была решена в отдельном стиле. Как описывает этот момент Бенуа в своих дневниковых записях, Дягилев был чрезвычайно критичен в отношении оформления:
„Устройство выставки шло обычным порядком. Сережа пренебрегал всем, не ездил с визитами в нужные места, но просиживал дни, развешивая картины и до смерти мучая обойщиков. Как всегда, все до последнего момента казалось хаотичным, а потом вдруг устроилось и облагообразилось“».
Kde domov můj? Сборник чешских литературных материалов о Первой мировой и русской Гражданской войнах. М.; СПб.: «Т8 Издательские Технологии», «Пальмира», 2024. Составление и перевод с чешского Сергея Солоуха. Содержание
Про Чехословацкий корпус широкие народные массы если что-то и знают, то благодаря тому, что против него воевал чехословацкий классик Ярослав Гашек. А вот как чехов занесло в воюющую, а вскоре мятежную Россию, против чего они сами забунтовали и так далее — уже тайна, покрытая мраком, которая в учебниках истории дается необязательной бегущей строкой.
В заглавие этой книги вынесен вопрос «Где дом мой?» — им чехи задаются до сих пор, когда поют свой национальный гимн, дающий ответ: «Земля чешская — дом мой». Свой героический статус эта песня обрела как раз в гуще боестолкновений, в которых участвовали добровольцы чешской и словацкой национальностей — сперва против немцев на европейском фронте, затем против большевиков в Поволжье и Сибири.
Участь бойцов была печальной, несправедливой и, в общем-то, мученической: «белочехов» оперативно ликвидировали, прокляли и забыли. Вернуть память о них в России и призван этот сборник, состоящий как из документальных, так и художественных свидетельств непосредственных участников корпуса.
«Наконец пришел час, когда мы дождались отправки на фронт. Было это 14 февраля 1917-го. Кругом еще лежал снег и стоял сильный мороз. Все было приготовлено заранее, и, хотя выступить мы должны были в семь утра, с трех многие уже не спали. К моей роте, как и. о. мл. офицера был прикомандирован Войтишек из 9-й роты. Ровно в семь моя рота построилась. Попрощаться вышел командир полка. Роту поблагодарил за работу при штабе, а всех офицеров расцеловал. И был мне неприятен этот его поцелуй, холодный и фальшивый. Провожал нас оркестр и едва ли не все офицеры части, главным образом „сербы“, то есть офицеры-чехи, которых перевели к нам из сербской дивизии».
Эрнст Роберт Курциус. Немецкий дух в опасности. М.: Новое литературное обозрение, 2024. Пер. с нем. Д. Колчигина. Содержание
Книжка с таким названием, впервые увидевшая свет в 1932 году, в наших краях обречена на локальный успех: аромат немецкой консервативной публицистики несмотря ни на что по-прежнему раздувает ноздри многих, однако есть нюанс — филолог Эрнст Роберт Курциус озаглавил таким образом антинацистский памфлет, выпустить который уже в 1933 году было бы совершенно невозможно. Либерал-консерватор по своим взглядам, он действительно боролся за национальную духовность, однако понимал ее совсем не так, как политические радикалы того времени, которых он с полным на то основанием считал борцами с культурой. По Курциусу немецкий дух представляет собой одно из проявлений духа общеевропейского, неотделимого от своих античных и средневеково-христианских оснований, и потому узко понятый национализм ведет страну к катастрофе, что, как мы знаем, в результате и случилось. Чтение крайне поучительное и захватывающее, однако требующее глубокого понимания исторического и биографического контекста, поэтому две трети книги занимает обстоятельнейшее предисловие переводчика Дмитрия Колчигина, благодаря подвижническому труду которого Курциус, пускай с большим опозданием, но все же добрался до русскоязычного читателя в наилучшем виде. Если вы вдруг пропустили, «Горький» уже неоднократно обсуждал с Дмитрием его работу: 1, 2, 3, всячески рекомендуем.
«Апелляция к иррациональному — это оружие во всех смыслах обоюдоострое. Сюда ведь входит не только то, что превыше всякого разума, но также и все бессознательное, несознательное. А ведь низшее всегда удобнее высшего, приземленное всегда проще возвышенного: выходит, что иррационализм торит путь вовсе не для какого-то мистического визионерства, а для самого банального духовного варварства — а по этой дороге зайти можно только в тупик, причем очень и очень быстро. То же самое можно сказать и о современной философии, склоняющейся в сторону ненависти к духу и разуму. В том, что касается культурно-политической ситуации в нынешней Германии, следует, кроме того, обдумать следующее: чем дальше заходит у нас распад интеллектуальных и традиционных ценностей, тем заметнее мы теряем позиции в духовном соревновании наций. В Западной Европе свое достояние оберегают, о нем радеют. Во Франции даже националистический радикализм построен на уважении к классической культуре: ее чтят без меры, ее с гордостью проносят, как знамя интеллигенции. Все те, кто выходит сегодня в Германии единым антидуховным фронтом, заняты, по существу, не делом национального величия, а убийством всего немецкого, утоплением его в революционном хаосе».
Даниэль Шрайбер. Время потерь. Как мы учимся отпускать. Москва: Individuum, 2024. Перевод с немецкого Сергея Ташкенова
Немецкий писатель и публицист Даниэль Шрайбер проживает один день в окутанной туманом Венеции, размышляя о смерти отца — и неотъемлемой бренности нашего существования.
Личное здесь служит трамплином к общественному: автор постоянно делает zoom out, переключаясь с рассуждений о частной утрате на рефлексию о ковиде, политической нестабильности и глобальном потеплении. И все это приправлено цитатами из великих. Нельзя сказать, что они смотрятся очень органично, но натужно широкий интеллектуальный кругозор компенсируют довольно живые описания общения с родственниками.
Шрайбер описывает свою путь к утешению, и он пролегает не через катарсис, а через благодарность и принятие своей уязвимости. Если читатель не сможет воспользоваться этим уроком, то его утешит, что книга эта немногим толще 100 страниц.
«Грань между нами и животными размыта сильнее, чем мы привыкли думать. Мы делаем акцент на том, что у животных нет разума. Но вопрос скорее в том, почему нас с ними связывают страдания. Нас объединяет уязвимость. Нас роднит беззащитность. Когда чайка вновь оглядывается на меня, я словно вижу птицу во всей ее уязвимости. Словно вижу, как чайка следует своим страстям и желаниям, не задумываясь о них. Как она верно следует за судьбой, даже если не имеет о ней ни малейшего понятия. И на краткий миг этот день, этот город, эта работа скорби, это время со всеми его событиями и угрозами лишаются смысла. Мы редко замечаем в жизни счастливые моменты. А ведь это может быть один из них».
Сэмюэл Уилкинсон. Предназначение человека. От Книги Бытия до «Происхождения видов». М. : КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024. Перевод с английского Владимира Измайлова. Содержание
Психиатр, профессор Йельского университета написал эту книгу, руководствуясь стремлением , в котором не всякий в наши дни признается: Уилкинсон хотел показать, что религия и научные взгляды вполне совместимы. Рассуждая о том, что идея разумного сверхчеловеческого разума не противоречит современным представлениям об эволюции, автор приходит к мыслям практически скандальным. Например, что семья — это хорошо, а отцовское участие в воспитании детей имеет огромное значение. Или, что альтруизм делает нас счастливее, а в создании осмысленных отношений, возможно, кроется сама суть человеческой жизни.
Проблем у этой книги при беглом рассмотрении как минимум две. Во-первых, она вырвана из контекста североамериканских общественных дискуссий, плотно связана с проблематикой заатлантических культурных войн и перенасыщена ортогональными отечественному читателю отсылками. Находясь вне этого контекста, не очень понятно, почему автор так настаивает на одних очевидных вещах, и обходит вниманием другие, не столь очевидные. Во-вторых, аргументация Уилкинсона даже не специалисту покажется не слишком научной, хотя амбиция, казалось бы, требует соблюдения научной строгости.
В остальном — похвальная попытка. Годах в 1970-х подобный труд в кругах религиозных диссидентов СССР пользовался бы успехом.
«Если мы назовем с десяток принципов хорошего общества и попросим тридцать человек распределить их от наиболее к наименее важному, мы, скорее всего, получим тридцать разных списков. По большей части именно вопрос приоритетности этих принципов привел к разделению американской политической системы на два противоположных лагеря. Но лично мне кажется, что устроители политических дебатов упускают из виду другую, более фундаментальную проблему, не позволяющую нам построить хорошее общество. Суть этой проблемы в том, что темные стороны человеческой природы — эгоизм, жадность, лживость, агрессия и прочие — отдаляют нас от всеобщего благополучия».