Екатерина Константиновна Лившиц (1902–1987) — вдова поэта и переводчика Бенедикта Лившица, автора известных воспоминаний о Серебряном веке «Полутораглазый стрелец», расстрелянного в 1938 году. Она прожила долгую и трудную жизнь, потеряла мужа и сына (Кирилл-Кика погиб на Великой Отечественной, когда ему не было еще семнадцати лет), прошла лагеря и поражение в правах и тоже написала мемуары, путь которых к читателю был не менее труден и долог, чем у «Полутораглазого стрельца». Ядро книги составили воспоминания, которые Екатерина Константиновна написала в середине 1980-х по просьбе составителя книги Павла Нерлера.
Лившиц родилась в семье банковского служащего, ее дед по матери был кадровым офицером, и свою стойкость к жизненным испытаниям она, улыбаясь, объясняла «офицерской косточкой». Вот как пишет о Екатерине Константиновне Павел Нерлер: «Общение с ней было по-особому насыщенным и праздничным, в ее безукоризненной речи, простоте — даже в осанке — дышала сегодня уже совершенно непредставимая эпоха». Эта эпоха воскресает на страницах ее воспоминаний и писем.
«Воспоминания» можно рассматривать как своеобразный комментарий к жизни Бенедикта Лившица, но лучше — как самостоятельный документ. Название книге дал следующий эпизод: «Когда арестовали ее саму, Тату (Екатерину Лившиц — ред.), следователь сначала дал ей понять, что Бена уже нет в живых, а потом, видимо, очарованный ее скорбной красотой, предложил — без обиняков и сентиментальностей — выйти за него замуж. „Я с мертвыми не развожусь”, — ответила Тата».
С будущим мужем Екатерина, тогда еще Скачкова, познакомилась в 1920 году, она жила в Киеве и занималась балетом в классе Брониславы Нижинской. На вечерние репетиции часто приходили люди искусства, в том числе и Бенедикт Лившиц. Именно там они и познакомились, а поженились в 1921 году. В 1922-м пара переехала в Петроград, «праздником жизни были друзья, среди которых самые близкие — Мандельштам, Чуковские, Выгодские, Кузмин, Юркун и Арбенина». Для Екатерины Константиновны «праздник жизни» закончился в одночасье вместе с арестом мужа. Бенедикта Лившица арестовали как участника заговора писателей против Сталина. Приговор — «десять лет без права переписки», то есть расстрел.
«Было 5 часов утра. Я пошла к мужу. Шторы в его комнате не были раздвинуты, горел яркий вечерний свет. Два человека в военной форме стояли посередине. У книжных полок, подальше от прочей мебели сидел Б. К. Он был не одет. Мне это показалось унизительным. Ни на кого не глядя, я подошла к нему и очень строго сказала:
— Почему ты сидишь в одном белье? Надень халат!
— Вы жена? — спросили меня.
— Да».
Как писала впоследствии о Екатерине Лившиц Надежда Мандельштам: «Эта прелестная женщина, вдова Лившица, символизирует для меня бессмысленность и ужас террора». Но арест и смерть мужа — лишь часть испытаний, выпавших на ее долю.
Екатерина Лившиц. Фотографии Моисея Наппельбаума. 1920-е годы
Фото: Издательство «Альпина Паблишер»
Воспоминания Екатерины Константиновны ценны в том числе тем, что это еще одна страница, повествующая о женском лагерном опыте, о котором до сих пор сказано слишком мало. Лившиц арестовали 31 декабря 1940 года, в апреле 1941-го ее приговорили к семи годам лагерей и двум годам поражения в правах по статьям 58–8, −10, −11, впоследствии срок снизили до пяти лет с сохранением поражения в правах. В 1946 году Екатерина Константиновна освободилась, 27 марта 1953 года судимость сняли по амнистии, но Лившиц опротестовала это решение: «Я считаю, что никакого государственного преступления не только не совершала, но у меня и в мыслях не было совершать, и все преступления, которые мне приписывались, являются плодом досужей фантазии авторов предварительного следствия».
Арест Екатерины Лившиц совпал с началом войны, незадолго до этого у нее было обнаружено заболевание мастоидит, назначили операцию, но после 22 июня «ни о каких-либо операциях, ни о лечении, ни о свиданиях и даже передачах не может быть и речи». Часть книги, посвященная лагерной жизни, совсем небольшая, но насыщенная бытовыми деталями. Вот, например, о том, как везли заключенных женщин:
«Дважды в день раздвигались двери вагона, входил конвой и пересчитывал нас, длинным шестом перегоняя нас из одного угла в противоположный. Воду свежую давали редко, хлеб — ежедневно и камсу. Камса — это мелкая соленая рыбешка <…> В Свердловске была пересылка. Днем нас пешком с вокзала переводили в тюрьму. Удивительное зрелище <…> Мужчины, хорошо одетые, с интеллигентными лицами, потом идут, тоже строем, женщины. Почти все в шубках (хотя только сентябрь), в модных шапочках или шляпках, впечатление нарядности… Прохожие на тротуарах останавливаются, смотрят на это удивительное шествие, но видно, что понимают, привыкли».
Воспоминания Екатерины Лившиц — это не только память о тоталитарном зле, но и рассказ о людях, помогавших ей на разных этапах жизни; таких было немного, многие отвернулись от нее еще после ареста мужа, а первыми, кто пришел к ней после случившегося, были Анна Ахматова и Лидия Гинзбург.
Например, Лившиц вспоминает о таком эпизоде: «Вдоль нашего поезда все время прохаживался какой-то молодой человек. Улучив момент, когда конвой отошел в другой конец поезда, этот молодой человек знаками спросил у нашей третьей спутницы-соподелицы, грузиночки, хирурга, — за что, дескать посадили? И она показала ему пальцем на кончик языка: понимай! За трепотню. Мы все трое тут же написали по малюсенькой записочке <…> засунули их в спичечную коробочку и, воспользовавшись тем, что конвой опять ушел вперед, бросили в дыру в окошке эту коробку на перрон, и мы видели, как он поднял ее. Спасибо этому доброму храброму человеку, все три записки дошли до адресатов».
Воспоминания и письма Лившиц — свидетельство о страшном времени, о борьбе за свободу и человеческое достоинство. Они относятся к числу лучших мемуаров о литературном быте 1920–1930-х годов и о жизни в тоталитарной системе.