Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Александра Шалашова. Камни поют. М.: Альпина нон-фикшн, 2023
Роман Александры Шалашовой «Камни поют», возможно, один из самых важных текстов об исторической памяти сегодня — и вот почему.
С соответствующими изменениями «Камни поют» можно было бы назвать историческим романом, если бы не одно допущение, которое и определяет разницу: по сюжету, Советский Союз не прекратил своего существования в 1991 году. И это оказывается точкой пересборки всей современной действительности. Скажу сразу и еще об одном важном отличии от исторического романа в строгом смысле: в тексте нет никаких особых примет времени, служащих для нас признаками прошлого. Даже больше — в этом, как бы бытовом смысле изменилось вообще-то не так много: реальность 2010-х все так же узнаваема, и это, пожалуй, один из ключевых выводов автора.
Фабула романа не сложна: это история встреч и расставаний подростка со своим учителем (они тезки, Алексеи), однако сюжет гораздо интереснее — повествование ведется от лица главного героя, который является классическим ненадежным рассказчиком, он болен, принимает лекарства да и не всегда хорошо помнит то, что было. Прошлое и рассказ о нем наползают друг на друга, а по мере приближения к дням сегодняшним грань между ними стирается. Впрочем, уже с первых страниц романа ясно, что герой иногда не вспоминает еще и потому, что помнить слишком много и слишком хорошо в этом так и не исчезнувшем Советском Союзе не принято. Работа памяти превращается в работу с памятью, но происходит это в глубине текста.
«Камни поют» выстроены так, что никогда не знаешь, что рассказчик вспомнит, а что забудет, — и это впечатление от романа одно из самых сильных. Из дня сегодняшнего оно прекрасно соответствует самым разным обрывочным (но лишенным ложной сентиментальности) воспоминаниям о Советском Союзе — но, конечно, не исчерпывается ими.
Конечно, такому необычному содержанию не может не соответствовать и необычный жанр (или даже игра с ним). Формально перед нами перевернутый роман взросления: герой вспоминает о своем становлении, которые осталось в далеком прошлом. Однако, разумеется, все не так просто. Итогового взросления героя, когда он предстает сложившимся (и чаще всего преуспевшим) мужчиной-мужем-отцом, не происходит. С этой точки зрения побежденными оказываются и учитель, и ученик, победителем же — государство, которое в конце концов смогло по-своему доказать свою правоту: взросление здесь опредмечивается в одну из главных идеологических установок. Никаких особо неблагоприятных условий, с которыми вынужден бороться Алексей, вокруг как будто и нет, так что поневоле возникает сомнение: а стоила ли игра свеч? От чего (и для чего) он убегал? И не так ли уж не право было государство — ведь жизнь главного героя и правда не сложилось в более-менее общепринятом смысле?
Можно было бы предположить, что различные периоды так и не оконченной советской истории по-разному отражаются и в стиле текста, и в речи героев, но этого не происходит. Сознание рассказчика ушиблено (психолог мог бы сказать об «уплощенном восприятии»), и по мере действия растет пропасть между тем, что он хочет — и может сказать. Парадокс в том, что вроде бы нехитрая позднесоветская реальность (вернее, реальность советских 1990-х) оказывается крайне сложной для описания. Иногда речь героя переходит в поток сознания — но это больше говорит о невозможности общения, чем о выражении каких-то глубоких слоев мышления. Возможно, эту травму частичной немоты наносит так и не случившийся распад Советского Союза, мерцающий где-то в подсознании.
Рискну предположить, что эту смещенную (и смешанную) действительность и создает продолжившая свое существование Страна советов. Государство, которое может быть уже и не тоталитарным, оказывает воздействие и на жизнь людей, и на их мысли, а самое главное — автор прекрасно это показывает — на саму речь, способ говорения. В романе у героев повторяются имена, события из жизни, целые сцены и эпизоды, о которых непонятно, как рассказывать, но при этом они вполне могут забыть названия деревьев или слово «церковь».
Прошлое мешается с настоящим до такой степени, что уже не ясно, был человек в больнице или в тюрьме — и в который раз. Кажется, по мнению Александры Шалашовой, это и не так важно, ибо Советский Союз, создавая мифологию своей исторической памяти, стандартизирует до типичности воспоминания отдельных людей. Впору задать вопрос без ответа: не кроется ли эта странная и вроде бы ничем не объяснимая устойчивость «советского» именно в его памяти — и в памяти о нем?
Роман «Камни поют» удивительно ложится в современный контекст, который все больше пытается определиться с отношением именно к позднему «советскому» — чтобы далеко не ходить, достаточно назвать книгу Роберта Гараева «Слово пацана» и снятый по ней одноименный сериал. Именно с этим временем современность чувствует особую связь — и потому, возможно, что оно хронологически ближе всего из прошлого великой империи, и потому, что придерживалось ценностей вроде бы похожих на наши (или, по крайней мере, нам это хотят внушить).
Однако сама Александра Шалашова работает с историческими мифами советского прошлого и на другом уровне. Одна из красных нитей романа — разные режимы коллективности. Первый — интернаты (в том числе и психоневрологический), где в детстве, после самоубийства мамы, оказывается главный герой (а память о них пробуждает в конце концов больница). Другой — отряд, дарящий чувство свободы и вместе с тем ответственности.
Разумеется, в глазах рассказчика любая независимая от него коллективность — дурная, и должна быть наказана, что в итоге и происходит. Но она хотя бы дает людям возможность построить какие-то личные отношения, в том числе и с еще одним ключевым образом альтернативной советской реальности — геологом-романтиком (это другой Алексей, «Лис»). Он может стать воспитателем-наставником, тем, кто научит названиям деревьев и других растений — своего рода проводником в мир природы, противопоставленный советской цивилизации. (Естественно, экологический подтекст здесь тоже есть: не случайно главный герой становится биологом.) Понятное дело, у геолога есть гитара и свой собственный набор песен, но в нем нет места Башлачеву и Летову — да и Высоцкий встречается не всегда, — и это попытка сломать один из советских культурных кодов. (При нехитром желании здесь можно увидеть добрую иронию на пионерию крапивинской «Каравеллы».)
Герои настаивают на своем, пытаясь вспомнить больше, чем может вспомнить человек рядом с ними, и эти своего рода соревнования за память кажутся одной из ключевых метафор не только книги, но и той реальности, которую она пытается реконструировать. Можно было думать, что после постмодернистской сорокинской иронии над разными походами, турслетами и геологами писать о них всерьез будет почти невозможно. И кажется, что продолжение существования Советского Союза в романе Александры Шалашовой — важный прием именно для того, чтобы вернуть ощущение реалистичности и серьезности некогда культовым персонажам.
Автор, впрочем, резервирует одно пространство, где можно найти приметы советского — причем не только прошлого, но и будущего. Это язык: рассказчик говорит (или пишет) так, как вполне мог бы это делать среднестатистический советский человек. Вот только никакого развития языка не происходит, он остается примерно таким же, каким был в 1980-е, и те вкрапления современности, которые в пережившем свой распад Советском Союзе все-таки есть (к примеру, смартфоны), никак не влияют на речь.
Кажется, чтобы язык вновь пришел в движение, и должна была произойти «крупнейшая геополитическая катастрофа XX века», а так как она не наступает, речь тоже остается неизменной. Этот тот язык, которым и на котором мы могли бы говорить, если бы не события 1991 года — и на котором (кто знает?) могла бы создаваться и советская литература 1990-х.
Конечно, Советский Союз не мог не сохранить свои испытанные практики: суды по делам о забвении ведут тройки, а главный — и никогда не ошибающийся — свидетель на них называется Читателем (весьма прозрачный намек на логоцентризм нашей культуры). Но даже несмотря на соответствующие изменения (герои ничего не помнят или по крайней мере не говорят об эпохе Большого террора), кажется, что ушедшая в подсознание память все равно хранит какой-то отпечаток далеких событий: «А что в подъезде постоянно появляются незнакомые люди, чьи ключи подходят к замкам на дверях квартир наших бывших соседей, — с этим как? Мирился? А я тебе вот что скажу — это забытые, самые настоящие забытые, по глазам видно, а ты не веришь, что они существуют в наше с тобой время...»
Забвение — самое страшное наказание, которое может быть в этом как бы беспамятном обществе. Перед нами вновь опредмеченная метафора, только теперь вместо физического уничтожения человека достаточно проделать специальную процедуру, в результате которой он будет забыт своими родными и близкими. Если тебя не помнят, то тебя и не существовало? «Больше нет прошлого, больше не будет нам никакого прошлого...»
Чем дальше, тем больше «Камни поют» становятся романом о памяти, о попытке вспомнить — чаще всего безуспешной, — причем невспоминаемой оказывается не только история, но и биография реального человека. (Эти разные памяти и конфликты интерпретаций, с одной стороны, создают почти детективную интригу, а с другой — показывают, как старательно государство делает невозможным воспоминание об объединяющей всех реальности.)
Погружение в реальность 1980-х обманывает наше читательское ожидание развала Советского Союза, если можно так сказать, самым убедительным образом: «это» становится «навсегда», никакого «пока не кончилось» нет и не будет, атмосфера перестройки и перемен (каких — другое дело) развеивается так же быстро, как и появилась, так что героям остается только смутно припоминать каких-то людей у Белого дома. События рубежа десятилетий проходят незамеченными для героев, а значит, и для читателя. И вновь Александра Шалашова тонко спорит здесь с реальностью: если эти изменения ни к чему толком и не привели, то совершенно понятно, что они выпали из поля зрения.
«Камни поют» хочется назвать антиутопией, но этого определения явно недостаточно, ведь никакого пробуждения сознания героя, который вдруг понимает, что живет в антиутопическом мире, не происходит (обычно до этого момента ему кажется нечто прямо противоположное — что вокруг все прекрасно). Пожалуй, перед нами роман из области альтернативной истории, но опять-таки гораздо более серьезный, чем мы привыкли думать об этом жанре.