Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Франсиско Варела, Эван Томпсон, Элеонора Рош. Отелесненный ум. Когнитивная наука и человеческий опыт. М.: Фонд «Сохраним Тибет», 2023. Перевод с английского Киры Тулуповой
Эволюцию западных представлений о человеческом «я» можно описать параболой. Древние греки полагали подлинное мышление объективным процессом, а все то, что шло от субъективного начала, объявляли мнением, в котором и разбираться не стоит. Пожалуй, впервые о непреходящей правде своего внутреннего голоса заговорил Августин Блаженный. Уже в Новое время Декарт сделал «я» основанием истинного знания, Кант — условием всякого опыта, а Фихте и вовсе — творцом всего, что не «я». С этой вершины быстро начался закат: Юм назвал «я» привычкой, Ницше — игрой слов, Фрейд открыл под «я» океан бессознательного и т. д. Наконец, современные когнитивные науки, основываясь на экспериментах с мозгом и сознанием, провозгласили вторичность, эпифеноменальность нашего «я», его, в общем-то, необязательность для сознания. Но если это так, почему «я» остается важным для нас, почему мы продолжаем ощущать его центром и смыслом своего существования и как преодолеть пропасть между экзистенциальным ощущением «я» и объективным научным взглядом? Авторы книги «Отелесненный ум» берутся ответить на эти вопросы, предлагая новую, альтернативную когнитивизму, теорию сознания — энактивизм — и обосновывая ее не только с помощью последних достижений западной науки и философии, но и привлекая буддийские практики медитации.
Авторов трое. Самый известный из них — Франсиско Варела, чилийский биолог, основавший нейрофеноменологию и совместно с Умберто Матураной разработавший теорию аутопоэзиса — способности живых существ самовоспроизводиться, создавать самих себя. Еще два — канадский философ Эван Томпсон и американский психолог Элеонора Рош. Впервые «Отелесненный ум» (так в русском варианте выглядит оригинальное The Embodied Mind) был опубликован в 1991 году, а в 2016-м вышло исправленное издание, с которого и сделан русский перевод. В многочисленных предисловиях ко второму изданию авторы (к сожалению, уже без Варелы) и их коллеги отмечают, насколько революционной в итоге оказалась эта книга, давшая импульс целому направлению оригинальных когнитивных исследований, вылившихся во влиятельное движение «4E cognition», которое рассматривает познание как «отелесненное, расширенное, встроенное в среду и энактивированное» (embodied, extended, embedded, and enacted). Последнее определение, пожалуй, понять труднее всего, и обращение к традиционному буддизму лишь усложняет задачу. Попробуем разобраться.
Пока в Советском Союзе клеймили кибернетику как «модную лженауку», ее отцами-основателями были сформулированы принципы того, что до сих пор остается когнитивным мейнстримом. Перед Винером, фон Нейманом и другими стояла задача создать не что-то неопределенно философское, а полноценную науку об уме, выразив ее с помощью «четких механизмов и математических формулировок». В качестве «субстрата» ума была выбрана информация, а основной деятельностью ума (познанием) стали операции вычисления над информационными «квантами» — символами. Считалось, что человеческое сознание с помощью символов репрезентирует (определенным образом выражает) внешний физический мир, который оно находит для себя уже существующим, предданным.
Впрочем, подобный подход все еще укладывается в традиционную западную парадигму философии эмпиризма (идущую от Локка), согласно которой ум есть не что иное, как зеркало природы. Новым у когнитивистов стала иерархия уровней: на базовом — физическом и нейробиологическом — уровне происходит передача информации от органов чувств и возбуждение нейронов; на следующем, символическом, уровне в мозгу инициируются собственно ментальные процессы, или символьные вычисления, имеющие свои встроенные правила, синтаксис; наконец, над этими основными уровнями надстраивается третий, семантический, где оказывается, что символы, над которыми мозг производит операции, еще и что-то значат для сознания, имеют смысл.
Из всех построений выходило, что третий уровень, собственно, излишен, является побочным эффектом. Мозг прекрасно справляется с символьными вычислениями без сознания, которое всегда запаздывает и только мешает. Как говорится, не спрашивай у скрипача, как он знает, куда ему ставить пальцы, и он не собьется. Триумфом когнитивизма стало создание компьютерного интеллекта, которому для выполнения вычислительных задач семантический уровень не нужен вовсе, он работает по принципу «китайской комнаты». Получается, и мозг не более чем сложный компьютер, который зачем-то еще оснастили побочным модулем, где запущено и зациклено на самое себя сознающее «я».
Многие справедливо критиковали когнитивизм за слишком грубые представления о работе мозга. Поэтому в конце 1970-х возник более утонченный коннекционистский подход, который настаивает, что в мозгу «нет ни правил, ни центрального логического процессора, ни хранения информации по точным адресам». Вместо этого речь идет о многочисленных распределенных сетях, нейроны которых образуют постоянно возникающие и распадающиеся ансамбли с новыми эмерджентными свойствами. Значения здесь не привязаны к конкретным символам, а являются функцией глобального состояния системы и зависят от усиливающихся или ослабевающих (в зависимости от контекста), то есть динамических связей между нейронами (отсюда и название — коннекционизм). В этом смысле когнитивные свойства могут проявлять любые сложные и самоорганизующиеся сети, даже не нейронные, например иммунные системы. Понятно, что при таком раскладе сознающее «я», с одной стороны, становится одной из эмерджентностей мозговой нейросети, а с другой, приобретает еще большую вторичность и специализированность.
Но даже коннекционистских уточнений, по мнению авторов книги, недостаточно, чтобы правильно описать познание. Ключевой ошибкой всех предшествующих теорий было явное (или неявное) представление о том, что любой познающий организм обнаруживает себя в уже существующем, предданном мире, от которого получает некие «объективные» импульсы, запускающие «субъективные» когнитивные процессы познания как реакции. Такое представление приводит к заведомо неснимаемому дуализму между «я» и миром, к ложному поиску спасительных посредников в виде символов (в когнитивизме) или субсимвольных ансамблей (в коннекционизме) и, как следствие, к игнорированию сознательного человеческого опыта. Авторы книги решили зайти с иной стороны и вместо реакции на внешний мир рассмотреть энакцию — порождение мира.
Опираясь на европейскую феноменологию, особенно на учение Мерло-Понти о феноменологии телесного, авторы предлагают взглянуть на познание как на деятельность, которой предшествует почти бесконечное количество данных в качестве фона. Вы никогда не начинаете познание с чистого листа, но всегда имеете априори свою телесную и социальную историю, общее предпонимание как результат прошлых пониманий, предпочтений и действий. Более того, поскольку это очень большой массив данных, то мозг осуществляет активный выбор, сортировку и реконструкцию, то есть, по сути, создает новое видение мира из уже имеющегося. Таким образом, информация не содержится заранее во внешнем мире, откуда ее затем извлекает мозг, но рекомбинируется в самом мозгу, а основной деятельностью мозга становится не познание внешнего мира, а изменение самого себя, самомодификация.
Что это значит с биологической точки зрения? То, что «живое тело — самоорганизующаяся система, а не механизм, который только реагирует на раздражители». Само «тело как сенсомоторная структура, а не предзаданный мир, определяет, как воспринимающий может действовать». Своими целенаправленными действиями, а также взаимодействием с другими организмами, телесный организм активно (энактивно) создает себе среду, которая вторично оказывает на него влияние, встраиваясь в бесконечно наслаиваемый фон предпонимания. Среда и тела взаимно конституируют друг друга.
Подобное довольно свободное поведение организма было бы невозможно в классической дарвинистской парадигме, где выживают только наиболее приспособившиеся к окружающей среде. Но авторы предлагают свое описание эволюции как «естественного дрейфа», который оказывается механизмом, альтернативным естественному отбору. При естественном дрейфе у организмов есть довольно широкое поле для выбора того, как взаимодействовать со средой и менять ее и при этом оставаться жизнеспособными. «Наш воспринимаемый мир не является оптимальным решением какой-то эволюционной задачи, скорее это результат одного из возможных и целесообразных филогенетических путей среди многих других». Авторы книги обстоятельно поясняют свою позицию на примере зрения, которое у человека трихроматическое (три типа фоторецепторов), а у некоторых животных ди- , тетра- и даже пентахроматическое. Это вовсе не означает, что животные тетра- и пентахроматы лучше видят цвета и, следовательно, оптимальнее приспособились к внешнему миру; вероятно, речь идет об альтернативных стратегиях зрения, которые были когда-то выбраны, исходя из собственных историй развития соответствующих видов.
Суммируем сказанное. Классический когнитивизм и отпочковавшийся от него коннекционизм отталкивались от признания предшествующего любому человеческому опыту мира, который выступал главной опорой познания, оставляя «я» роль иллюзорного и пассивного свидетеля происходящего. Энактивизм проблематизирует такой «объективный» статус внешнего мира, утверждая, что опыт и среда взаимно создают друг друга, что «жизнь и познание неразделимы», что единственная опора, которая может быть у нас, — не «я» и не внешний мир, но история их сопряжения, которая хранится не только в памяти (в качестве фона предпонимания), но прежде всего в организме как целом, в виде его сонастроенности на другие организмы и среду, в виде траектории его самомодификации и самовоспроизведения. В этом смысле познание телесно, ум «отелеснен». Соответственно, наш жизненный опыт не фикция, но более конститутивный фактор нашего состояния, чем любые данные от «внешнего мира».
Увы, но отрицание опоры на внешний мир не означает признания «я» как опоры. Как подытоживает Эван Томпсон, «у познания нет опоры, кроме собственной истории». Понятие безопорности, или пустоты, авторы берут из теоретического буддизма, подчеркивая соответствие многих его представлений собственным разработкам. Буддийская доктрина анатмана, или отсутствия неизменного «я», описывает наше «я» как динамический конструкт, обусловленный кармической историей и естественно возникающий в результате непросветленной деятельности нашего ума, постоянно присваивающего результаты своей деятельности (восприятия, размышления и проч.) так, что на «другом конце» сознания и возникает, собственно, тот, кто присваивает, «присваиватель».
Отмечая, что современная когнитивная наука только сейчас дошла туда, где буддийская абхидхарма побывала уже две тысячи лет назад, авторы книги предлагают сделать еще один шаг. Когнитивизм оставляет человека с теоретическим знанием относительно не-необходимости его «я», ничего не предлагая взамен, что вызывает фрустрацию и неприятие; энактивизм, исходя из тезиса, что рефлексия есть тоже опыт, заимствует из буддизма практику внимательности/осознанности (шаматха-випашьяна), которая позволяет медитирующему «воочию» увидеть и самостоятельно убедиться, «как его ум цепляется за идею себя и своего». Благодаря таким практикам мы можем изменить свой базовый жизненный опыт, а следовательно, и самих себя как результат этого опыта. Таким образом, авторы замахиваются на трансформацию самой функции западной науки, которая из объяснения того, что есть, превращается в описание того, как должно быть.
Впрочем, решающий шаг авторы не делают, хотя к нему близко подходит в своем введении в исправленное издание Элеонора Рош. Возражая истовым адептам когнитивизма (таким как Томас Метцингер, автор «Тоннеля эго»), считающим, что сознание и «я» — продукты исключительно нашего мозга, она пытается идти даже дальше энактивизма, в рамках которого «ум — это не только мозг, но все тело, а мозг нужен прежде всего для общения, „сонастроенности с другими“». «А что, если сознание — это не только тело?» — спрашивает она. Вопрос повисает в воздухе. Между тем ход мысли закономерен. Как «живое тело, согласно энактивизму, есть самовоспроизводящаяся и самоподдерживающаяся система», способная порождать смыслы, так самовоспроизводящейся и самоподдерживающейся, смыслотворящей системой является вся человеческая культура, производными от которой, без культуры непредставимыми, выступают отдельные сознания — и не столько отдельные, сколько связанные и «подключенные» в сеть. К подобным выводам приходит, например, немецкий философ Маркус Габриэль, о книге которого «Я не есть мозг» мы как-то писали. С этой точки зрения рано полностью дезактивировать наше «я», к чему, в итоге, и стремятся буддисты, полагающие, что предельная реальность нирваны лежит по ту сторону любых привязанностей, практик, символов и сущностей. Скорее мы видим множество эфемерных, виртуальных, эмерджентных «я», чья суммарная культуросозидательная мощь породила (и продолжает порождать) все формы наук, теорий и опыта. Главное — не присваивать себе то, что принадлежит всем.