Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Салли Руни. Прекрасный мир, где же ты. М.: Синдбад, 2023. Перевод с английского Анны Бабяшкиной
В начале своего творческого пути Фридрих Шиллер призывал к восстанию «на тиранов», устами Карла Моора грозил предать прогнивший старый мир огню и мечу и в знаменитой «Оде к Радости» выражал надежду, что однажды все люди станут братьями. Потом, к началу девяностых годов XVIII века, дух «бури и натиска» окончательно выдохся. Перемены коснулись в том числе и Шиллера. Он познакомился с работами Канта, сблизился с Гёте, и постепенно его творчество приобрело новые черты. Шиллер отошел от социально-политической тематики и обратился к античному идеалу прекрасного. «Путь к свободе ведет только через красоту», — утверждал он в «Письмах об эстетическом воспитании человека». Другой программный текст того же периода — стихотворение «Боги Греции», в котором есть такие строки:
Где ты, светлый мир? Вернись, воскресни,
Дня земного ласковый расцвет!
Только в небывалом царстве песни
Жив еще твой баснословный след.
Название нового романа Салли Руни — это, по сути, перевод первого предложения шиллеровского четверостишия, пусть и сформулированный иначе, чем у Фета. Главная литературная звезда поколения миллениалов, чьи две предыдущие книги стали бестселлерами, а по второй из них даже сняли сериал, неслучайно выносит в заглавие своего третьего романа цитату из стихотворения разочаровавшегося в былых идеалах веймарского классика. Текст Руни тоже говорит о разочаровании. И это, как ни странно, идет ему на пользу. «Прекрасный мир, где же ты» существенно отличается от предыдущих романов писательницы, причем в лучшую сторону.
Спорить о художественных достоинствах прозы Руни у нас уже стало своего рода традицией сродни той, в рамках которой принято интересоваться новыми книгами Пелевина. «Нормальных людей» пару лет назад защищали так яростно, что в какой-то момент Антон Долин*Признан в России иностранным агентом даже суммировал аргументы за в духе «хор не может петь фальшиво», хотя никакого сугубо одобрительного хора в англоязычном мире и не было — зато был всеобщий интерес к Руни как к феномену. Ирландской писательнице действительно удалось создать яркий образ миллениалов из благополучных европейских стран: молодых людей, одновременно добрых и эгоцентричных, ответственных глобально и беспомощных в мелочах, практикующих осознанное потребление и не осознающих, чего они конкретно хотят от себя и друг от друга. Тем не менее в ироничных и правдоподобных историях с участием подобных персонажей как будто чего-то не хватало — то ли глубины, то ли момента взросления, то ли какой-то неясной искорки. В новом романе Руни все это наконец появилось.
Впрочем, на первый взгляд, многое в нем кажется уже знакомым: и характеры, и стиль, и излюбленные приемы повествования — от убедительных в своем лаконизме эротических сцен до неатрибутированных, нарочито небрежных и оттого особенно живых диалогов. Перед нами две подруги из творческой среды, как в «Разговорах с друзьями», — богатая писательница Элис и бедная редактор Айлин. Красивый и приятный, но ненадежный мужчина более старшего возраста, друг детства Айлин по имени Саймон — образ, напоминающий актера Ника из тех же «Разговоров». Есть и выходец из рабочего класса Феликс, с которым пережившая нервный срыв Элис знакомится в тиндере, пока Айлин заводит неоднозначные отношения с Саймоном. Квартет основных персонажей, у которых даже попарно рифмуются имена, изначально по большому счету играет в ту же игру, что и протагонисты «Нормальных людей», — пытается разом сохранить личные границы, не показать слабости и обрести настоящую любовь.
Однако после типичной для Руни завязки повествование сворачивает в неожиданном направлении. Потенциально ненадежный Саймон оказывается честным католиком с безобидным мессианским комплексом. Элис и Айлин разрешают все недопонимания и просят друг у друга прощения при первом же открытом конфликте. Феликс тоже напрямую излагает Элис свои тревоги. В двух любовных линиях четырех персонажей толком не возникает никаких внешних препятствий, и вся сюжетная канва держится на отдельных недомолвках.
Казалось бы, а зачем тогда писать роман, в котором все так гармонично? Неужели персонажам этой истории предстоит лишь сглаживать острые углы в целом хороших отношений?
Как ни странно, да, но это неспроста. Отсутствие роковых страстей и драм открывает по-чеховски многогранный и реалистичный мир, где детали и эмоции, показанные сквозь увеличительное стекло, интересны как раз потому, что перед нами «просто жизнь», просто повседневность со стандартными, в общем-то, проблемами жителей первого мира.
«Накануне Рождества Айлин и Эйдан съехались. Он вытащил ее коробки с книгами из багажника своего автомобиля и гордо заявил: Твой мозг имеет вес. Элис заглянула к ним на новоселье, уронила бутылку водки на кафельный пол в кухне, рассказала невероятно затянутую историю из их с Айлин учебы в колледже, которая показалась хоть капельку смешной только Айлин и ей самой, и быстро ушла».
Столь же многогранен, кстати, и стиль романа. С одной стороны — обычная Руни с краткими, отрывистыми предложениями, с другой — иногда пространные, щедрые на эпитеты описания пейзажей без очевидной привязки к действию.
«Медленное дыхание моря уносило прилив от берега, оставляя ровный, мерцающий под звездами песок. Мокрые, растрепанные, кишащие насекомыми водоросли. Низкие тихие дюны, трава на них приглажена прохладным ветром».
Но главная особенность «Прекрасного мира» заключается не в перечислении повседневных мелочей и не в этих пейзажных вставках, временами встречавшихся у Руни и прежде. Чуть ли не наполовину роман состоит из переписки Элис и Айлин, но не из сообщений в соцсетях, а из больших, пространных писем, которыми они обмениваются. В этих письмах не происходит почти ничего важного для развития сюжета — как правило, они просто содержат рассуждения обеих героинь.
Например, Элис осмысляет собственную славу. Тема писательской популярности, ее темной стороны, — одна из центральных в романе, хотя и не стоит воспринимать образ Элис как исключительно автобиографический. Она не любит распространяться о своем успехе и поначалу скрывает его даже от Феликса. В то же время она считает себя человеком, на чью долю выпали невообразимые трудности, связанные с мировым признанием, и не упускает случая изобразить пережитые ею страдания как едва ли не подвиг.
«Разумеется, мне ли жаловаться, ведь все и каждый твердят мне „получай удовольствие“. Но что они знают? Они же не бывали в моей шкуре, я все это прохожу одна».
При этом рабочий день Элис специально описывается параллельно с рабочим днем Феликса, который вынужден таскать коробки и заниматься тяжелым физическом трудом, пока молодая писательница договаривается с агентом о поездках в Европу.
Ирония повествователя и самоирония персонажей проступают здесь заметно ярче, нежели в предыдущих книгах Руни. Правда, комизма становится куда меньше, когда речь в письмах заходит об ощущении безнадежности окружающего мира, в котором очень трудно что-то поменять. Айлин и Элис остро переживают глобальные проблемы — экологические, политические, социальные, связанные с повсеместно растущим неравенством. Они признаются себе, что не в силах повлиять на ситуацию, даже благотворительность больше не кажется им достаточно осмысленной и эффективной стратегией. Эта грустная честность, чуть ли не смирение, — неожиданная черта героев нового романа Руни, в котором отчетливо ощущается присутствие христианских мотивов, в том числе эсхатологических.
«Ведь мы же просто несчастные дети, которым не повезло родиться в конце истории? После этого ни у планеты, ни у нас не осталось шансов. Или это просто конец одной цивилизации, нашей, и со временем ее место займет другая. В таком случае мы стоим в последней освещенной комнате накануне тьмы и что-то свидетельствуем».
Подобные пассажи могли бы показаться образцом пафосного самолюбования декадентского толка, если бы не окружающая нас историческая реальность: пандемия случится в финале повествования, а о военных и прочих бедствиях читатели «Прекрасного мира», особенно живущие на постсоветском пространстве, теперь все знают (и еще узна́ют) сами. Роман Руни не то чтобы носит пророческий характер — прямых предсказаний в нем нет. Зато он точно передает атмосферу сгущающегося мрака и человеческого бессилия перед ним, заставляет ощутить страх индивидуалиста начала двадцать первого века, который рос и взрослел в ожидании конца истории по Фрэнсису Фукуяме, а не по Иоанну Богослову. Тревога перед будущим придает обычным любовным недоразумениям особенный лиризм, наполняет их отблесками той самой «последней светлой комнаты». Философствующие по электронной почте героини Руни немного похожи на хорошо образованных персонажей «Волшебной горы» Томаса Манна, предчувствующих ужасы Первой мировой. Разве что в «Прекрасном мире» ощущение неминуемой беды выражено более прямолинейно.
Перед нами была бы совсем уж депрессивная книга в духе Уэльбека, если бы героини Руни не искали выход. Элис и Айлин много говорят о подлинных искусстве и красоте, исчезнувших из мира пластиковых стаканчиков, ностальгируют по некоему потерянному раю, шиллеровскому «ласковому расцвету» «дня земного». Разочарование в настоящем и будущем, которое так отчетливо постулируется в романе Руни, считающей или, по крайней мере, считавшей себя приверженкой марксизма, вторит настроению, выраженному в строках немецкого классика. И идет дальше: в крамольном для марксистов ключе ставит вопрос о том, не важнее ли общественного служения обычная частная жизнь — не прав ли на самом деле презираемый прежде обыватель?
«Может, мы только для этого и рождены — любить и беспокоиться о людях, кого мы узнали, и продолжать любить и беспокоиться, даже если есть вещи поважнее, которыми нам стоило бы заняться».
А если вспомнить еще и о персонаже-христианине, в целом выведенном в положительном ключе, то порой так и хочется съязвить, что Руни, некогда тяготевшая к социальному бунту, в новом романе наконец-то обнаруживает свой консерватизм. Однако едва ли речь идет об отказе писательницы и ее героев от своих прежних ценностей. «Прекрасный мир» — элегия по несостоявшемуся миллениалистскому проекту свободы, равенства и братства. Но провалился он ситуативно или окончательно, неизвестно, тем более что героям Руни здесь удается то, чего не удавалось прежде, — «любить и беспокоиться» друг о друге. А одно это значит, что они небезнадежны. И кто знает, быть может, научившись выстраивать доверительные горизонтальные связи на личном уровне, пресловутые «беспомощные миллениалы» однажды научатся создавать их и на уровне общественном. Хотя бы в очередной книге, «в небывалом царстве песни».