Люси Сачмен. Реконфигурации отношений человек — машина: планы и ситуативные действия. М.: Элементарные формы, 2019. Перевод с английского Алисы Максимовой; под редакцией Андрея Корбута
Во времена брежневского застоя некоторые ключевые для своих областей научные работы появлялись по-русски вскоре после выхода на языке оригинала. Так, «Планы и структура поведения» Джорджа Миллера, Евгения Галантера и Карла Прибрама или «Фреймы для представления знаний» Марвина Минского стали известны советским читателям через пару лет после оригинальной публикации. В отличие от СССР, в сегодняшней России все те, кому это нужно, могут найти любую книгу и прочитать ее по-английски, иногда еще и раньше, чем она станет доступна на бумаге. Перевод исследования «Реконфигурации отношений человек — машина: планы и ситуативные действия» Люси Сачмен добирался до русского читателя долго. Считайте сами: второе, существенно дополненное автором издание классической книги появилось в 2007, спустя двадцать лет после первого. Еще некоторое время потребовалось для того, чтобы нашлись энтузиасты, подготовившие русское издание.
Неслучайно этими подвижниками оказались специалисты в области конверсационного анализа, своеобразной ветви микросоциологии (а именно этнометодологии), которая занимается исследованием диалога как разновидности социального взаимодействия. Их порой считают чуть ли не сектантами, которые, запершись в башне из слоновой кости, радеют над мельчайшими деталями какого-нибудь разговора, только чтобы в итоге порадовать друг друга открытиями, касающимися организации этой конкретной беседы. Значение книги Сачмен, среди прочего, в том, что она наглядно показывает неполноту такого упрощенного представления о конверсационном анализе и этнометодологии. Без этнометодологического взгляда на взаимодействие человека и технических устройств — «не видать бы нам» зачеркиваю, потому что это было бы преувеличением, но все-таки —значительная часть того, что в интерфейсах современных программ и устройств давно кажется нам само собой разумеющимся, появилось бы позже, выглядело бы иначе и работало бы «не по-человечески».
Пользовательский интерфейс — это та часть сложного технического устройства, которая обращена к пользователю и предназначена для работы с этим устройством. В простых вещах все у человека на виду. А вот у вещей с неочевидной внутренней структурой, внутренние состояния которых недоступны для пользователя иначе как, например, в виде надписей и картинок на дисплее, соотношение внутреннего состояния системы и того, что мы видим снаружи, условно. То, что мы наблюдаем на поверхности, абстрагировано от реального функционирования машины. Интерфейс же позволяет человеку управлять машиной, а машине — в определенных пределах управлять человеком, потому что общаться с устройством (его программой) можно только в пределах того, что придумал дизайнер-разработчик. Ключевое здесь слово — «общаться».
Сегодня нам привычны интерактивные устройства, то есть устройства, способные к «рациональному поведению», и задача дизайнера заключается именно в том, чтобы сделать эту рациональность очевидной в интерфейсе. Один из возможных способов — снабдить пользователя указаниями и инструкциями. Но не всеми сразу, как в многостраничном руководстве на все случаи жизни, а подсказкой, которая будет к месту в конкретных обстоятельствах. Такая контекстуальная подсказка в каком-то смысле ведет себя подобно человеку-инструктору.
Оказавшись в конце 1970-х в PARC, знаменитом исследовательском центре Xerox в Пало-Альто, антрополог Люси Сачмен поставила под вопрос предпосылки, из которых исходили компьютерщики, проектировавшие дизайн взаимодействия человека и «разумных» устройств. В конце 1970-х — начале 1980-х годов доминирующие подходы в области искусственного интеллекта предполагали (вспомним «Планы и структуру поведения»), что для достижения цели человек строит план и следует ему, как бы прокладывая курс; вот он наметил, как будет добираться из одной точки в другую, и последовательно выполняет пункты плана. Эта модель сильно напоминает «образ действий» неинтерактивного компьютера, который шаг за шагом выполняет программу, и программистам было удобно представлять себе людей именно таким образом.
В первом приближении модель выглядит вроде бы достоверно: вот я, допустим, решил перебраться на другую сторону улицы, а светофор расположен далеко. Я «планирую», когда иссякнет поток машин слева, добежать до островка безопасности, а потом дождаться, когда возникнет промежуток в машинах, едущих справа. Но в реальности мои действия совсем не похожи на пошаговое выполнение программы: я действую по обстановке, импровизирую — ведь я же не знаю заранее, когда и сколько машин поедут и откуда. Во всяком случае, своим поведением я даю понять водителям вокруг меня, чего я хочу. Они видят, куда я хочу попасть, почему ускорил шаг, отчего остановился. Так же, кстати, поступают и сами водители. Даже когда они «нарушают», участникам движения ясен смысл действий и намерения участников — и именно эта ясность обеспечивает безопасность происходящего.
Иными словами, модель, которая уподобляет действия человека пошаговому выполнению программы, мало похожа на реальность. Намерение перейти улицу без светофора, как и намерение сварить кашу, не переводятся в однозначную последовательность действий. Одну и ту же кашу можно варить по-разному, даже если рецепт всего один и вычитан в кулинарной книге. Людвиг Витгенштейн говорил об этом так: правило не содержит в себе своей реализации (в частности, это означает, что подсказка на экранчике ксерокса говорит нам, что надо сделать, но не говорит как).
В те времена, когда Сачмен работала в PARC, к югу от Пало-Альто, в университете Сан-Диего, антрополог Эд Хатчинз осмыслял в терминах когнитивно-ориентированной антропологии, чем различаются методы навигации аборигенов Каролинских островов, которые не пользуются картой и компасом, но тем не менее успешно преодолевают тысячи миль, не видя суши, и методы современных «цивилизованных» навигаторов, снабженных различными техническими устройствами, дополняющими карту. Его книга «Познавательные процессы в естественной среде» (Cognition in the Wild, 1995) реинтерпретировала практики традиционных навигаторов в терминах «социально-распределенных когнитивных процессов», и нетривиальные наблюдения антропологов за практиками меланезийских навигаторов сослужили службу и Люси Сачмен.
Люди — импровизаторы, они не понимают инструкций и проблематизируют следование им, опираются на сиюмитные сочетания возможностей и ресурсов, а еще они коммуницируют и друг с другом, и с техническими устройствами. Все это — настоящий вызов, с которым без этнометодологии компьютерщики разбирались бы еще долго. Одна из важнейших тем инициированного Людвигом Витгенштейном прагматического поворота — индексальный характер использования языка, хотя сама по себе индексальность знака впервые теоретически осмыслена американским логиком конца XIX века Чарльзом Пирсом. Он первым стал систематически выделять связь с контекстом как аспект употребления знака, который для некоторых знаков оказывается основой их значения. Так, например, знак «Остановка запрещена» обладает, конечно, значением и во дворе ГИБДД, где этих знаков десятки, но значение каждого конкретного знака подобного типа зависит от того, где он установлен. Аналогичным образом работают и указательные слова «здесь», «сейчас», «вот», предполагающие опору на некий эквивалент указательного жеста, «цепляющий» высказывание за контекст. Человеческий язык — это символическая система для репрезентации реальности; он, как иногда утверждают, «членит действительность». Когда язык используется в общении лицом к лицу, его пользователи опираются на целый арсенал средств, чтобы «зацепить» высказывание за реальность. Среди этих средств, собственно, и сама постоянно меняющаяся реальность, которую можно использовать как ресурс. Вот вы слышите, что певец сфальшивил, и оборачиваетесь к приятелю, сморщив нос. Ваша гримаса имеет смысл здесь и сейчас, а адресат понимает ее только потому, что услышал то же самое и не мог не обратить на это внимание (во всяком случае, вы на это рассчитываете, адресуя ему гримасу). Конверсационный анализ показывает, как происходит в общении совместное конструирование смыслов высказываний; Люси Сачмен показала, что взаимодействия пользователя и интерактивных устройств являются частным случаем общения. А значит, устройства должны быть чувствительны к контексту.
Осознание этого факта послужило катализатором, в частности, поворота в области роботики, который связывают с именем Родни Брукса, и возникновения новых подходов в области искусственного интеллекта. Исследование Сачмен продемонстрировало, что интеллект — это не бестелесная манипуляция символами, а воплощенное в теле взаимодействие с постоянно меняющимся миром, в том числе социальным.
Дополненное издание книги, которое теперь доступно русскому читателю, содержит проницательный антропологический анализ достижений роботики и искусственного интеллекта как своеобразного технологического перформанса. Убедительность и глубина взгляда на человека и технологию, а также тот факт, что книга очень хорошо написана, — все это делает работу Сачмен исключительным явлением. Со временем она не только не утратила своей актуальности, но ровно наоборот: в мире, где интерактивные устройства окружают нас в повседневности, а не только в лабораториях технологических гигантов, эвристический потенциал метода, воплощенного в этом исследовании, становится все более очевидным.