Детская служба по контракту

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Лика Нюссли. Крепкий малец. История контрактного ребенка, основанная на воспоминаниях моего отца. СПб.: Бумкнига, 2025. Перевод с немецкого Александры Беккерман и Марии Медведевой. Графическая адаптация Захара Ящина

Герой Нюссли — 12-летний Эрнст, в его семье есть еще шесть братьев и сестер. Прототипом стал отец художницы, которого подростком отправили работать на ферму, где требовался помощник — «крепкий малец». С той поры и на ближайшие годы его жизнь превратилась в кружение между конюшней, пастбищем и домом. Для ее отображения Нюссли стилизовала иллюстративный ряд под наивную крестьянскую живопись XIX века, которая была популярной в Тоггенбурге, где рос и работал ее отец. Монотонность этой жизни среди альпийских пейзажей отражена с помощью одних и тех же художественных элементов: Эрнст снова и снова доит коров, убирает сено, выгребает навоз, рубит деревья. Но благостные швейцарские пасторали служат сценой, где творятся темные дела. И о тех из них, которые не описать словами, свидетельствует вся сила рисунка. Так, после наказаний у Эрнста резко нарушаются пропорции тела и на первый план выходит распухшая, блестящая от ударов задница. На что его друг Якоб просто замечает: «Мой хозяин тоже капризный».

Такая деталь — один из поводов поговорить и о книге, и о теме, которая у нас интересна пока лишь специалистам, хотя подобного рода историй немало как в российском прошлом, так и в относительно недавнем настоящем европейских и азиатских стран. Как писатель и исследователь, занимающийся изучением истории «вердингкиндеров» несколько последних лет, я отмечу, что Лике Нюссли удалось через визуализацию воспоминаний своего отца показать типичную историю, которая нередко происходила в Швейцарии вплоть до 1970-х. До Второй мировой войны большая часть населения страны жила бедно, и пока во второй трети XX века не сформировалась развитая система социальной поддержки (пенсии и пособия), болезнь, несчастный случай или смерть кормильца зачастую ввергала родственников в нищету. В этих условиях и возник феномен «контрактных», или кабальных, детей.

Verdingkinder попадали в приюты и на фермы в качестве дешевой рабочей силы по причинам социального или морального характера. Часто «вердингкиндерами» становились сироты и дети бедных родителей, которые не могли позволить себе их воспитывать. Ряды пополняли и незаконнорожденные дети, которых было не под силу поднять матерям-одиночкам, особенно из категории «неблагополучных». Бедность в Швейцарии долгое время воспринималась не как проблема государства, а как результат проступков отдельного человека и «угроза общему благу». Считалось, что бедные родители плохо повлияют на своих малышей. То же касалось разведенных пар: мать или отец, не состоявшие в браке, не имели права на воспитание ребенка. Но были и те, кому контрактная система позволила освободиться от «лишних» сыновей и дочерей.

Исследователи приводят данные, что до 20% всех сельскохозяйственных работ в некоторых кантонах выполняли «дети по контракту». Так, историк Марко Лойенбергер (Marco Leuenberger) указывает, что в 1930-е годы в Швейцарии проживало около 35 000 таких детей. Однако он полагает, что реальная цифра куда выше: в 1920–1980-е их численность достигала не менее 100 000 человек. Больше всего Verdingkinder трудилось в протестантских кантонах немецкоязычной Швейцарии, хотя аналогичная практика встречалась и в католических регионах, а также во франкоязычном кантоне Во.

К приемным детям относились по-разному. В некоторых семьях их принимали как полноправных членов. Но все же большинство Verdingkinder жили в страхе и изоляции, лишенные общения с родителями, братьями и сестрами. Те, кто это пережил на собственном опыте, часто свидетельствуют о том, что в новых семьях о них никто не заботился, а «проверящие» плохо выполняли свои задачи: мало кто обращал внимание на синяки, никого не волновало, что после тяжелой работы многие из них засыпали на уроках. Некоторые фермеры почти не кормили таких детей, били, унижали, насиловали.

С последствиями этого явления Швейцария борется до сих пор. Многие Verdingkinder испытывают трудности социализации даже во взрослом возрасте. Это влияет уже на их собственные семьи и окружающие — среди кабальных детей выше уровень преступности. Некоторые из них свои психологические проблемы «решили» путем суицида.

В 2010 году правительство Швейцарии принесло официальные извинения всем пострадавшим от контрактной практики. Страна начала выплачивать компенсации. Но многим жертвам суммы в 25 и даже 50 тысяч франков (зависит от кантона) кажутся слишком маленькими по меркам богатой страны. Как бы то ни было, этот жест говорит о признании ошибок.

Каждый год выходят новые книги, делаются выставки, возникают проекты, направленные на психологическую поддержку Verdingkinder и их детей. Но прошлое уходит медленно. Сегодня многим из выживших детей по 70–90 лет. Те из них, кто подвергался сексуальному насилию, не приживаются в домах престарелых — они, к примеру, не могут принимать здесь душ или ванну и в целом чувствуют себя плохо в закрытой среде; им важно жить независимо и самостоятельно. Вместе с тем многих пострадавших мучает чувство одиночества, а также вины и стыда.

«Вердингкиндеры» хотят, чтобы их история была услышана и, может быть, после этого прозвучали бы еще раз слова прощения. Так, графический роман Нюссли предваряет эпиграф: «Я всегда знала, что в детстве папа работал на других крестьян. Он мало рассказывал про то время — и каждый раз одни и те же истории. Мне казалось, он не хотел вспоминать больше. А потом я его попросила».

Сама художница в интервью вспоминает, как в пандемию коронавируса оказалась заперта в Белграде, куда приехала на художественную стажировку, и оттуда постоянно звонила отцу, которому на тот момент исполнилось 83 года, в швейцарский дом престарелых в Госсау. Пытаясь выяснить детали, она задавала ему конкретные вопросы. Например: «Что ты взял с собой, когда тебя забрали?» Оказывается, у Эрнста не было даже нижней рубашки, он постоянно мерз — и, став взрослым, никогда уже не выходил из дома без нее.

Так рождалась история, для которой требовалось найти форму. Главное в ней — герой смог обрести свободу. Он ушел с фермы, устроился водителем автолавки, познакомился с будущей женой и стал работать в ее кафе. При этом отец Нюссли проучился всего восемь лет и посещал школу урывками. Он умеет читать, но до сих пор пишет как маленький — неразборчиво и с множеством ошибок. Но каждый день после освобождения — «самого счастливого дня» — записывает, какая на улице погода. Для него это по-прежнему важно.