Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дэнни Дорлинг, Стюарт Гител-Бастен. Почему важна демография. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2022. Перевод с английского А. Писарева под научной редакцией Э. Сафронова. Содержание. Фрагмент
Демография — одна из самых депрессивных наук. Возможно, поэтому я закончила магистратуру именно по этой специальности, но это не точно. Часто прогнозы и предсказания демографов пессимистичны: в одних многонаселенных странах рождаемость растет (большинство из них экономисты относят к развивающимся), в других — в развитых и меньших по численности — она падает ниже уровня воспроизводства населения. Многие СМИ пишут о том, что население стареет, модель традиционной семьи разрушается, нагрузка на государство и работающее население растет и прочее и прочее.
«Депрессивная жилка» дисциплины восходит еще к сочинениям английского экономиста Томаса Мальтуса. В конце XVIII века он вывел модель, согласно которой рост населения неизбежно обгоняет производство продуктов питания, а значит, неконтролируемая рождаемость широких народных масс — зло (потому-то автор выступал против государственной помощи беднякам). Модель Мальтуса перестала описывать английские реалии уже в XIX веке, что, впрочем, не помешало Парламенту прислушаться к его советам и свернуть поддержку обездоленных. Два века спустя, в 1980-е, датская экономистка Эстер Бозеруп убедительно показала, что мальтусианский взгляд на соотношение между населением и землей слишком многое упрощает и производство продовольствия гораздо эластичнее относительно трудозатрат. Но самое важное, что по факту рост численности населения замедляется, а те, кто утверждает, что численность населения — это проблема, зачастую беспокоятся о чем-то не особенно политически корректном.
Среди книг о том, как сейчас обстоят дела в мировой демографии и демографической науке, работа британских исследователей Дэнни Дорлинга и Стюарта Гител-Бастена — на мой взгляд, лучшая. Главный посыл авторов, вопреки дисциплинарным привычкам, оптимистичен: не все так плохо, как многие считают или прогнозируют. Англичане развенчивают ряд мифов и стереотипов, используя конкретные примеры и актуальную статистическую информацию (главным образом по их родной Британии), и показывают, что многие алармистские сообщения о том, как обстоят дела с «народонаселением», просто не соответствуют действительности или искажают факты в рамках политических игр. Вслед за исследователями я приведу ряд ярких примеров того, как демографические данные толкуют, скажем так, вольно — исходя из политических предпочтений и ценностей.
Множество слез пролито о смерти брака как института и «разрушении ценности семейной жизни». Эти ламентации основаны на консервативном нарративе, представляющем традиционную семью как единственно возможную и наилучшую модель организации семейных отношений. Авторы этого нарратива своеобразно трактуют демографические данные. Существует известный статистический факт: в 2013 году в Великобритании на 250 000 заключенных браков зарегистрировали 114 000 разводов. Интерпретация этого факта приняла популярную у консерваторов форму: «Половина всех браков заканчивается разводом». Но никто, утверждают авторы, не пишет, что вообще-то бракосочетаются и разводятся вовсе не одни и те же люди. Так, значительная часть браков (около 40%) распадается в первые пять лет, то есть общее число разводов в конкретный год будет определяться числом браков, заключенных в предшествующие пять лет. А на это, в свою очередь, влияет численность населения в молодых группах, то есть структура населения, которая меняется волнообразно. Проще говоря, абсолютные цифры в таком процессе использовать некорректно, поскольку они не учитывают многих нюансов. Если говорить о российских реалиях, то сейчас общий коэффициент разводимости находится на уровне 1980-х, так что о беспрецедентном упадке нравов и в нашем контексте говорить не приходится. И хотя уровень разводов в России сравнительно выше, чем в развитых странах, эксперты отмечают его стабилизацию.
Число разводов зачастую упоминают в контексте риска для рождаемости — многие считают, что больше всего детей рождаются в семьях традиционной модели. Между тем во Франции в 2022 году 62% детей родились вне брака, а это страна с самым высоким уровнем рождаемости в Европе — 1,9 ребенка на женщину (в России, для сравнения, — 1,5). Для воспроизводства населения — чтобы численность не снижалась — необходим показатель в 2,1 рождения на женщину, или чтобы у каждых 100 женщин появлялись на свет 205 детей.
Многие, начиная от религиозных деятелей и заканчивая журналистами, обвиняют в снижении рождаемости эгоизм молодого поколения. «Бездетные миллениалы — это эгоистичные задницы?», «Склонность пар не заводить детей — это чистый эгоизм», «Эгоистичные, поверхностные, зацикленные на себе. Шестнадцать писателей о решении не заводить детей» — вот только несколько заголовков зарубежных медиа, которые приводят Дорлинг и Гител-Бастен. В этом есть доля правды: опросы действительно показывают, что дети стоят на пути самореализации и карьеры, т. е. тех самых потребностей с вершины пирамиды Маслоу, которые особенно важны для сегодняшней молодежи. Однако, согласно тем же опросам, представления об оптимальном количестве детей среди миллениалов не изменились: в среднем идеальной по-прежнему считается семья с 2-3 детьми. Так почему же мы наблюдаем такой разрыв между идеальной и фактической рождаемостью?
Часть причин, по мнению исследователей, связана с кризисом 2007—2008 годов (в Британии книга вышла еще до пандемии). Желания людей не изменились, но изменилась уверенность в возможности реализовать эти намерения. При этом причины не только в плохой экономической ситуации, но и в общем кризисе системы общественных благ — повсеместно государства урезают финансирование здравоохранения, образования, социальной поддержки. Это сказывается не только на материальном положении семей, но, что даже существеннее, на уверенности в будущем: никто не чувствует себя защищенным в случае болезни, потери работы или иной трудной житейской ситуации. Поэтому становиться еще более уязвимыми, заводя детей, многие не готовы. Кроме этого, зачастую ситуация с доступным жильем такова, что молодые люди не могут позволить себе купить недвижимость, а стоимость аренды площади, необходимой для большой семьи, непомерно высока. Иными словами, быть сегодня молодым — огромный риск. Поэтому причина низкой рождаемости не в том, что люди стали более эгоистичными, меньше ценят семью и брак, а в том, что положение молодежи (прямо сказать, и не только молодежи) предельно неустойчиво.
Второй угрозой многие представители власти и даже некоторые ученые считают старение населения, то есть повышение доли пожилых в населении. Нередко этот факт используется консерваторами, чтобы усилить тезис о том, что молодежь должна больше рожать. Чувствительность публики к алармистским интерпретациям обоих наблюдений говорит, кстати, о глубоком эйджизме нашего общества: мы молодежь не любим, да и стариков тоже не очень.
Старение объективно происходит, и у этого явления две причины: помимо снижения рождаемости, сказывается рост продолжительности жизни. Авторы пишут: «Эпидемия деменции, возможно, является одним из основных достижений человеческого рода». Звучит странно, но если вдуматься, то это значит лишь то, что все больше и больше людей по всему миру способны прожить достаточно долго для того, чтобы столкнуться с этим чудовищным заболеванием. Иначе говоря, демографическое старение — это изнанка триумфа здравоохранения и современной медицины. Экономисты бьют по этому поводу тревогу: возрастает нагрузка на трудоспособное население, социальную сферу и здравоохранение.
Британцы критикуют сам подход, поскольку он устарел. «Идея о том, что каждый 65-летний зависим и стар, а 64-летний независим, очевидно смехотворна». Более того, не слишком осмысленным кажется представление о том, что 65-летние так же зависимы, как и 100-летние. Сегодня в среднем люди стареют гораздо медленнее, чем раньше, когда жизнь была труднее, работа физически тяжелее, жилье часто было холодным и сырым, серьезные инфекционные и связанные с условиями труда заболевания — гораздо более распространенными. Поэтому, говорят Дорлинг и Гител-Бастен, мы должны переосмыслить понятия старения, зависимости и более гибко подходить к политике, прежде всего на рынке труда и в сфере здравоохранения. Необходимо бороться с предрассудками и дискриминацией по возрасту, предоставлять возможности для работы тем пожилым, которые хотят и способны на это. В сфере медицины необходимо готовить систему к работе с теми заболеваниями, которые проявляются в старости, и переориентировать ее с первичной помощи на обеспечение долгосрочной помощи и социальной защиты. И тогда, надеются некоторые ученые, здоровые и хорошо образованные пожилые люди с большими накоплениями и активами станут вносить значительный вклад в экономику.
Важная мысль, которая рождается из чтения, заключается в том, что демография не судьба. Когда СМИ пишут, что «рождаемость снижается такими темпами, что скоро страна N вымрет», то журналисты не учитывают, что они пишут об этом как о неминуемом факте, а на реализацию прогноза могут повлиять как действия властей по его предотвращению, так и какие-то непредвиденные, неучтенные обстоятельства. Допустим, российские демографы составляют три сценария изменения численности населения РФ (высокий, средний и низкий). При этом они учитывают разные варианты изменения рождаемости, ожидаемой продолжительности жизни и миграционного прироста. В идеале прогноз дает властям возможность не только понимать, как может развиваться ситуация, но и как и насколько ее нужно изменить, чтобы добиться желаемого результата. На практике рассогласование экспертных оценок, интерпретации журналистов и действий властей часто приводит к непредсказуемым итогам.
Вот характерный пример. В середине 1950-х в Китае начался демографический взрыв, ученые прогнозировали резкий рост населения, — и с 1979 года Китай для сдерживания роста населения проводил политику «Одна семья — один ребенок». Она сработала, поэтому китайский подход считался относительно успешным в части сдерживания роста численности населения. Однако в итоге страна столкнулась с проблемой старения населения. Запрет решили снять, но ожидаемого восстановления показателей не произошло: установки людей изменились, они уже не заводят столько детей, как раньше, из-за урбанизации, экономического роста, революции в образовании, здравоохранении и гендерном равенстве. Перед нами пример того, как демографический прогноз подтолкнул власти изменить свою политику, которая в итоге изменила прогноз. Помимо прочего, это показывает, как важно отслеживать не только «демографические» показатели, но и динамику того, что на них влияет — установки и ценности людей, развитие медицинских знаний и технологий, экономическое положение и так далее.
Именно тезисом о важности отслеживания междисциплинарных тенденций Дорлинг и Гител-Бастен завершают свою работу. Скорость и сложность сегодняшних изменений настолько велики, что для хорошего прогноза необходимы познания в антропологии, политике и новых социальных теориях. Но главное в подходе британцев — это оптимистичный взгляд на демографические процессы, пускай некоторые сочтут его прекраснодушным. Сам по себе факт, что в Германии у женщины в среднем 1,2 ребенка, а в Нигере — 7,0, не является проблемой, если это действительно то, чего хотят женщины в этих странах. «Возможно, настало время сильнее беспокоиться о том, почему мы не прилагаем больше усилий к тому, чтобы помогать людям добиваться, чего сами они хотят». Одна из задач демографии, утверждают авторы, — помогать обнаруживать желания и потребности людей, а не использовать данные для оправдания живодерских мер. «Нельзя использовать демографическую статистику, чтобы „играть роль Бога“; она нужна, чтобы планировать помощь людям, а не ограничивать их жизни».
Закончу цитатой: «Мы слишком много переживаем по поводу миграции и слишком мало — о возможностях. Слишком много — о продлении жизни и слишком мало — о ее качестве. Мы слишком много беспокоимся по поводу старения, о раннем выходе на пенсию и слишком мало — о необдуманных сокращениях. И мы чересчур много тревожимся о том, что в мире слишком много людей, в точности как если бы мы переживали о слишком интенсивном движении, сидя в дорожной пробке: мы редко осознаем, что движение — это мы, и проблема заключается в организации (как мы приняли решение ехать, часто глупо сидя в машинах), а не в количестве потенциальных ездоков».
Иными словами, о людях надо переживать.
Cмотрите также по теме: 5 книг о том, как обстоят дела с рождаемостью в России.