Стивен Кинг. Чужак. М.: АСТ, 2019. Перевод с английского Татьяны Покидаевой
Как известно, почти в любой американской придорожной забегаловке можно заказать чизкейк, через сорок лет снова случайно оказаться в этом же кафе, вновь попросить тот же самый чизкейк и понять, что он ровно ничем не отличается от «того самого». За эту верность традициям многие и ценят Соединенные Штаты Америки.
Таким же чизкейком в очередной раз оказался и новый роман Стивена Кинга, величайшего мастера книжного фастфуда и самого американского из американских писателей наших дней.
В провинциальном городке происходит ужасное убийство ребенка. Полиция арестовала подозреваемого — примерного семьянина, классического белого англосаксонского протестанта. А затем начинается еще большая жуть.
Мы читали эту историю уже десятки раз. И будем читать ее снова и снова, покуда жив ее подслеповатый автор из штата Мэн, превративший ударное производство банальностей в почти что высокое искусство.
«Из микроавтобуса вылезла симпатичная полноватая женщина лет тридцати, хорошо одетая. С букетом цветов в руках. Встав на колени, она возложила цветы к деревянному кресту, на котором было написано: „ЭТИ ДЕВОЧКИ ПРЕБЫВАЮТ С ИИСУСОМ”. Потом поднялась и обратилась к Холли:
— Какой ужас, да?
— Да.
— Я христианка, но я рада, что этот злодей уже мертв.
Я рада. И я рада, что теперь он в аду. Это, наверное, не по-христиански?
— Он не в аду, — возразила Холли.
Женщина отшатнулась, словно ее ударили по лицу.
— Он и есть ад».
Дэвид Духовны. Мисс Подземка. М.: Фантом Пресс, 2019. Перевод с английского Шаши Мартыновой
Дэвид Духовны теперь тоже писатель, и сочиняет он такой усредненный нью-йоркский мейнстрим. Слово «ньюйоркчанка» встречается в конце первого же абзаца, да и описаниям Большого Яблока тут уделено явно больше страсти, чем сюжету. Типичные нью-йоркские жители, он и она, работа (бессмысленная перед лицом вечности), бесконечные разговоры, интриги, поездки в метро, перечисление различных культурообразующих брендов и их влияния на жизнь, легкая критика существующего режима, ехидные экивоки в сторону Трампа — вот, собственно, и весь роман.
«От имени всех бывших и будущих Королев Подземки она решила бросить вызов этому ноги-врастопырку с Уолл-стрит. Решила произнести слова „***** пошел, козел” и удалиться из вагона, тихо торжествуя. Она застанет обидчика врасплох, ошарашит его, отвлечет внимание, парализует отповедь. Поделом же будет этой напыщенной самодовольной мудацкой роже. Небось на братьев Леман работал, обсос, и теперь из-за него рецессия. Загнать бы ему в жопу весь этот кризис со сверхрисковыми ипотеками. Эмер почувствовала себя праведницей».
Вячеслав Ставецкий. Жизнь А.Г. М.: Редакция Елены Шубиной, 2019
Роман настолько странный, насколько по-cвоему симпатичный: археолог из Ростова пишет свою версию истории Испании ХХ века, где Франко не Франко, а республиканцы не республиканцы. География совпадает с реальностью, а вот ход событий скорее нет. Скажем так: если автор поставил перед собой задачу стать русской версией Артуро Перес-Реверте, то он близко подобрался к поставленной цели. Только зачем?
«Но главной гордостью Комитета был сверхтяжелый Испанский танк, гигантская самодвижущаяся крепость, способная в одиночку решить исход целой войны. Это было устрашающего вида чудовище в пятьсот тонн весом, закованное в прочнейшую полуметровую броню, неуязвимую ни для одного орудия в мире, настоящий бронтозавр среди танков, непобедимый сухопутный Левиафан. Он был настолько велик, что башню его собирали в одном цеху, корпус в другом, а гусеницы в третьем, и еще один цех понадобился, чтобы собрать его монструозный двигатель. На танк планировалось установить дюжину спаренных пулеметов особой конструкции и колоссальную двадцатиметровую пушку, „Изабель”, отливаемую по спецзаказу в Кантабрии. Управлять крепостью предстояло экипажу из двадцати пяти человек, который уже готовили в специальной школе в Сеговии. Увидев одно только шасси этого танка, Авельянеда пришел в полный восторг, на глазах у рабочих пустился отплясывать севильяну и, похлопывая себя по бедрам и животу, приговаривал, что англичане будут драпать до самой Индии, но и там не найдут спасения — ведь „Изабель”, если потребуется, достанет их на Луне».
Кирилл Кобрин. Поднебесный экспресс. М.: Новое литературное обозрение, 2019
В поезде, мчащемся из Китая в Англию, один за другим умирают пассажиры. Выжившие постепенно начинают подозревать, что они не люди, а всего лишь персонажи нового романа Кирилла Кобрина. С первых же страниц рядовой детектив превращается в изысканный литературный трип в лучших традициях прозы Пригова или Пепперштейна.
При этом «Поднебесный Экспресс» сохраняет все черты детективного жанра. Только вместо привычной интриги мы наблюдаем за тем, куда нас уведет причудливая логика этого текста, который то превращается в катехизис, то в поток аляповатых верлибров. А то и в такую рефлексию персонажей, которые явно предпочли бы уйти от Кобрина к Достоевскому:
«Поднебесный Экспресс — это жестко ограниченное, быстро передвигающееся по жизни пространство ада или, наоборот, пространство жизни в окружающем аду? Мы — пассажиры и обслуживающий персонал — грешники или живые люди? Если верно второе, тогда по ту сторону железного корпуса Экспресса мы наблюдаем сцены из Данте, Гюстава Доре, и/или Фланна О’Брайена, или аятоллы Хомейни — неважно в данном случае. Тогда следующий вопрос: почему это именно мы — Чен, Володя, Стив, Чжэн, Дараз, Од, Улоф, Донгмей, Сюин, Петр, двое проводников, двое официантов, повар, кухонные работники, машинисты, начальник поезда, кто-то еще, не знаю кто? Кто нас выбрал? И — ограничившись нашим вагоном, пересекающим континенты — есть ли между нами хоть какая-то связь? А что, если она есть, но мы не знаем о ней? Тогда единственный для нас выход — это догадаться об этой связи, обнаружить ее».
Владимир Нарбут. Собрание сочинений: Стихи. Переводы. Проза. М.: ОГИ, 2018
В издательстве ОГИ вышло наиболее полное — и весьма впечатляющее, восемьсот с лишним страниц — собрание сочинений поэта Владимира Нарбута, наряду с Гумилевым, Мандельштамом и Ахматовой входившего в круг акмеистов. В 1912 году, чтобы избежать суда за книгу «Аллилуиа», в которую вошли стихотворения «Нежить», «Архиерей» и «Упырь», Нарбут уехал в пятимесячную этнографическую экспедицию по Африке, в 1918 году присоединился к большевикам, во время Гражданской войны чуть не погиб сперва от рук красных, потом от рук белых, работал в Наркомпросе, в 1936 году был арестован за пропаганду «украинского буржуазного национализма», а в 1938-м его расстреляли на Колыме за контрреволюционный саботаж — одним словом, крайне интересная фигура с трагической судьбой, как часто случалось в ту эпоху. Поэтом Владимир Нарбут тоже был нерядовым, хотя сейчас о его творчестве вспоминают редко, и тем ценнее обширное огишное собрание сочинений, в котором одна только вступительная статья Романа Кожухарова занимает больше сотни страниц.
На колокольне
Лук со стрелою да лук со стрелою:
Серные воздух стебают стрижи…
Гулкими смугами колокол крою:
Воют по-волчьи ковши.
Кинуться б следом за звоном
На поле — вон, где шатается мак!
Тут: по облупленным круглым колоннам
Пыжится овод — крылатый хомяк.
Риккардо Николози. Вырождение: литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2019. Перевод с немецкого Нины Ставрогиной
В «НЛО» уже выходила книжка Ирины Сироткиной «Классики и психиатры: Психиатрия в российской культуре конца XIX — начала ХХ века», а теперь издательство опубликовало перевод тематически близкой работы немецкого слависта Риккардо Николози. Его исследование более узконаправленное: автор рассматривает дискурс о дегенеративном упадке, который из науки перекочевал в литературу и сыграл в ней не последнюю роль — достаточно вспомнить хотя бы «Господ Головлевых» и «Братьев Карамазовых», но среди героев Николози есть и менее популярные авторы вроде Мамина-Сибиряка и Боборыкина. Очень интересное исследование, позволяет по-новому взглянуть на русскую литературу конца XIX века.
«Передается ли по наследству „карамазовщина”, иными словами — вся совокупность нравственно порочных, ненормальных качеств Федора Павловича Карамазова? В романе „Братья Карамазовы” (1879–1880) этот вопрос ставится с прямо-таки навязчивой частотой. Идет ли речь о некоей необоримой биологической данности, оказывающей неизбежное отрицательное воздействие на поступки и решения братьев? Вопрос о биологической сущности рода и о передаче ее дальнейшим поколениям — это вопрос о наследственности».
Содержание:
