Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Paul Auster. Baumgartner. Faber & Faber, 2023
1
В 2018 году Пол Остер в интервью датскому музею современного искусства сказал, что думает о жизни:
«Какова моя жизнь в 70 лет? Ну, я никогда не думал, что доберусь до этой отметки. Здоровье мое в порядке. У меня нет неразрешенных вопросов, которые беспокоили бы меня. Нет опасных для жизни заболеваний или чего-либо еще в таком духе. <...> Но я чувствую, без привязки к чему-либо, что мои дни убывают. И с учетом того, что дней становится все меньше, я сильнее, чем когда-либо прежде, ощущаю радость быть живым. Я правда ценю это. <...> Сейчас я чувствую себя счастливее, чем когда-либо прежде в моей жизни».
Есть что-то запредельно остеровское в том, что произошло с Полом Остером спустя несколько лет после этого интервью.
1 ноября 2021 года умерла его десятимесячная внучка — дочь его сына Дэниела (от первого брака с писательницей Лидией Дэвис). Девочка уснула посреди дня и больше не проснулась. Причина ее смерти была установлена спустя пять месяцев. По всей вероятности, она случайно попробовала смесь героина и фентанила, которую употреблял ее отец. 16 апреля 2022 года Дэниел Остер был арестован и обвинен в непредумышленном убийстве собственной дочери. Через десять дней, не дождавшись решения суда, он скончался от передозировки. Но это еще не все. В декабре того же года у Пола Остера был диагностирован рак легких. 30 апреля 2024-го он умер в возрасте 77 лет.
Повторюсь: есть что-то запредельно остеровское в цепочке этих событий. Иллюзорность наших представлений о реальности, неготовность к жестоким ударам судьбы и, конечно же, смерть, поджидающая нас в любую минуту — особенно в самые счастливые минуты, когда мы менее всего к ней готовы, — все эти темы, столь жутко заявившие о себе в последние годы жизни писателя, были главными в его книгах на протяжении более чем сорока лет литературного труда. В том числе — что неудивительно — в его прощальном романе «Баумгартнер».
2
Однажды мои друзья из Филадельфии рассказали следующую историю. В их дом этажом выше заселилась пара молодых американцев, которые сильно шумели по ночам: жутко напивались и включали на полную громкость песни Тейлор Свифт. В таких городах, как Филадельфия или Нью-Йорк, где уровень преступности страшно высок, звонить в полицию из-за подобных мелочей бесполезно. Скорее всего, копы пожелают тебе удачи и повесят трубку. Поэтому мои друзья позвонили хозяину дома, который, выслушав их жалобу, обратился напрямую к этой паре: «Извините, — сказал он, — у нас тут европейцы живут на первом этаже, ваша музыка посреди ночи мешает им спать». Молодые американцы ответили хозяину квартиры: «Если европейцы хотят тишины, то пусть катятся в Нью-Джерси».
В этом штате Нью-Джерси, тихом и провинциальном, проживает главный герой прощального романа Пола Остера — 74-летний профессор философии из Принстона по фамилии Баумгартнер. Он философ не аналитического, а континентального толка: ему куда интереснее труды Кьеркегора и Мерло-Понти, нежели Сола Крипке и Джона Серла. Правда, у этого философа есть проблема: с недавних пор он все сильнее боится, что его сознание угаснет раньше тела, не дай бог деменция. Дело в том, что он вдовец: его жена умерла примерно десять лет назад, и с тех пор он живет совершенно один в загородном доме. Поэтому Баумгартнер старается всеми силами сохранять верность размеренной и скупой на события повседневности. Представьте, что какого-нибудь милого старичка из романов Диккенса перенесли в Штаты при президенте Трампе — и получите деда-философа, который ведет тихую боязливую жизнь в провинции. Или — аналогия из самого романа — Дж. Альфреда Пруфрока наших дней.
Конечно, с Баумгартнером происходит именно то, чего он боялся: смерть подступает к нему, но отнюдь не так, как ему представлялось. В самый обычный день старик случайно обжигает на кухне руку, затем случайно падает в темном подвале, травмирует ноги и теряет сознание, после чего, придя в себя и глядя на кастрюлю, о которую обжегся, переживает случайное воспоминание: 1980-е, Нью-Йорк, ему двадцать с небольшим, он снимает первую в своей жизни комнату, в которой нет мебели, и приходит за этой кастрюлей в бытовой магазин, где сталкивается с Анной — юной переводчицей, в которую он горячо влюбляется. Они будут жить вместе десятки лет, пока она не погибнет из-за несчастного случая в конце 2000-х.
В первые полгода после ее гибели с Баумгартнером происходила странная вещь: например, он забывал по утрам, что Анна мертва, и заходил к ней в кабинет, но с удивлением находил его пустым. В психологии этот феномен называется фантомной конечностью — субъективным ощущением существования части тела после ее ампутации. В случае Баумгартнера ампутация, скажем так, была совершена не на теле, а в душе. Из-за дурацкой кастрюли старик осознает, что спустя почти десять лет после гибели жены он по-прежнему ведет с ней невидимый диалог. Это озарение полностью меняет его жизнь.
«Открытый полет — это начало конца», — признается Баумгартнер, не подозревая, что вынес себе приговор. Все оставшиеся главы книги (то есть четыре из пяти) мы наблюдаем, как с ним происходит метаморфоза: он начинает совершать поступки, которых никто, в том числе он сам, не мог от себя ожидать. Роется в архивах Анны — она, помимо переводов, писала стихи, по большей части оставшиеся неопубликованными, — берется за написание новой амбициозной философской книги, а также заводит серьезные отношения с лучшей подругой Анны, которая, как и Баумгартнер, тяжело переживала ее уход из жизни. На закате жизни дезориентированный философ отчаянно пытается пережить все самое важное во второй раз, по новому кругу, и вот тут, собственно, проявляет себя фирменный квазиреалистический стиль Остера. С каждой главой достоверность окружающей Баумгартена действительности ослабевает, и читатель все чаще и чаще задается вопросом: в каком именно мире — реальном или текстуальном, мире воспоминаний или постмортальном — мы узнаем о новых событиях в судьбе Баумгартнера?
3
У Пола Остера и его последнего главного героя много общего. Девичья фамилия матери Баумгартнера была Остер. В молодости Баумгартнер провел немало времени в Париже, как и Остер, который прожил там четыре года, переводил Малларме и бегло говорил на французском. Предки как Баумгартнера, так и Остера были евреями с окраин бывшей Австро-Венгерской империи. Оба родились в Ньюарке и росли без отца, но рядом с матерью и сестрой. Оба окончили Колумбийский университет в Нью-Йорке. И еще оба жили и работали в США, но стиль их письма был исключительно континентальным — говоря проще, европейским.
Из книги в книгу на первом плане у Остера были эстетические (а не этические) идеи. Возможно, по этой причине он был таким популярным писателем-для-интеллектуалов не только в США, но и в Европе, особенно во Франции. Спустя месяц после его смерти полки парижских книжных были украшены стопками «Баумгартнера», старыми романами и даже портретами писателя. Предположу, что дело не только в галломании Остера; он был, повторюсь, уникальным стилистом (эстетом), а не рассказчиком (моралистом). А еще он был постмодернистом.
Правда, постмодернизм Остер интерпретировал тоже очень по-европейски. Если американские постмодернисты, наблюдая за ростом параноидальных настроений, вызванных холодной войной, изобрели конспирологический роман с многочисленными жанровыми оттенками (Филип Дик, Урсула Ле Гуин), то европейские предлагали читателям книги, посвященные темным пятнам европейской истории (французский Индокитай в романах Маргерит Дюрас, коммунистическая Венгрия у Петера Эстерхази, франкистская Испания у Хавьера Мариаса). К группе последних можно отнести и Пола Остера, потому что его книги, как и романы перечисленных европейцев, обращаются как минимум к двум темам: во-первых, к усиливающейся размытости границы между реальным и вымышленным в воспоминаниях и, во-вторых, к эстетике уничтожения и забвения.
Далеко ходить не надо. «Баумгартнер» начинается со сцены, в которой главный герой переживает приступы страха смерти, продолжается воспоминаниями о случайной гибели жены, затем идет история родного для Баумгартнера и его создателя Ньюарка, который из процветающего города превратился в один из худших в стране (об этом, кстати, упоминается также в романе Филипа Рота «Американская пастораль»), и увенчивается все главой, в которой Баумгартнер вспоминает (целые главы романа, к слову, — это его воспоминания; опять же, память и забвение), как в 2017 году он отправился в Украину, в Ивано-Франковск, который до 1962 года назывался Станислав, а еще раньше, до Холокоста, был еврейским городком, где когда-то давно, еще когда Станислав был частью Австро-Венгрии (тоже давно исчезнувшей), проживали еврейские предки Баумгартнера. Забвение экстраполируется от уровня конкретных людей (Баумгартнера и Анны) до города (Ньюарк) и даже целого народа (евреи Станислава/Ивано-Франковска).
И в то же время реальность этого романа, как я заметил выше, с каждой главой все меньше внушает доверия. Что, в общем-то, классический для Остера стилистический прием. От «Нью-Йоркской трилогии» (1987) до «Путешествия в Скрипториуме» (2006), от «Храма луны» (1989) до «4321» (2017) — почти всегда Остер рассказывает о том, как человек пытается контролировать реальность, собственную биографию, но в конце концов терпит поражение, оказываясь во власти какой-то другой, абсолютно ему неподвластной силы (несчастный случай, слабеющая память, война — короче говоря, все то, что так или иначе приводит к уничтожению и забвению).
Тем не менее по прочтении «Баумгартнер» оставляет странное впечатление, что не все так плохо. Возможно, Остер, несмотря на весь кошмар, случившийся с ним лично, поставил перед собой задачу не лишать никого — ни себя, ни близких, ни читателей — самой простой человеческой веры, даже если она очень сентиментальная. Что, к слову, так по-американски.
4
Пол Остер — самый европейский из американских постмодернистов и в то же время самый американский европейский постмодернист — был человеком своей эпохи и прекрасно понимал, что написание литературных текстов — это упражнение в чтении самого себя. Можно переформулировать: литература — это саморазоблачение. Тексты писателей зеркально отражают то, как они обращаются со своей душой. Насколько далеко они готовы погрузиться в сердце тьмы или отправиться в путешествие на край ночи, насколько они последовательны и внимательны в сооружении литературного собора, насколько они вообще хорошо подготовили этот текст к самостоятельной жизни после публикации.
Хотя в «Баумгартнере» — как это часто бывает с прощальными романами — Остер позволил себя чуть больше этики, нежели эстетики. Форма, скажем так, слегка уступает прямоте высказывания. В этом как уязвимость романа, так и его главное достоинство. Уязвимость — потому что старость и онкология не могли не сказаться на стройности «Баумгартнера», на некоторой неряшливости этого финального упражнения в чтении себя; ну а достоинство — мы узнаем от Остера напрямую, какой веры нельзя лишаться даже перед лицом смерти.
С самых первых страниц Остер заполняет роман двумя категориями метафор. Во-первых, это «природные» метафоры (например, Baumgartner, точнее Baum + Gärtner, буквально переводится с немецкого как «садовод, ухаживающий за деревьями», а Blume, фамилия Анны, как «цветок»). Во-вторых, все метафоры связанные с оттенками желтого, оранжевого, красного (скажем, фамилия лучшей подруги Анны, в которую Баумгартнер нелепо влюбляется, — Feuer, по-немецки «огонь»). В одной из глав Баумгартнер находит в архиве Анны стихотворение «Лексикон», которое, по сути, аккумулирует обе категории метафор. Стихотворение посвящено тому, как лирический герой видит на улице крошечное красное пятно, которое затем оказывается красным цветком, а затем и вовсе перевоплощается в крошечного красного беса с пламенем в форме цветка, мерцающим во тьме, как зажженная спичка.
В сущности, это стихотворение обобщает не только образно-метафорический ряд книги, но и все мои попытки указать на самое важное в остеровских книгах: обманчивую, но неизбежную веру в то, что мы управляем своей биографией, то есть отделяем реальность от вымысла, хотя в действительности мы даже не знаем, что произойдет в следующий миг и тем более в конце нашей жизни: то ли губительный огонь (бесовское пламя), то ли спасительный свет (мерцающий огонек во тьме). Как не сойти с ума от этого незнания? Вот ответ:
«У личности нет жизни без связи с остальными, и, если ты достаточно везуч, чтобы иметь глубокую связь с другой личностью, такую связь, что этот человек так же важен для тебя, как ты себе сам, тогда жизнь становится более чем выносимой, она становится хорошей».
Пол Остер, один из крупнейших писателей-постмодернистов последних сорока лет, оставил нам в прощальном романе, опубликованном за несколько месяцев до его кончины, очень конкретную заповедь: забыть о смерти, то есть забыть о том, что она может случиться в любой день, нам позволяет любовь — самая надежная уловка, доступная нам в жизни.