Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дмитрий Травин. Как государство богатеет: путеводитель по исторической социологии. М.: Издательство Института Гайдара, 2022. Содержание. Фрагмент
Историческая (или макроисторическая) социология — дисциплина довольно молодая, хотя к ее предтечам относят таких классиков, как Николо Макиавелли, Адам Смит, Карл Маркс и Макс Вебер. Однако становление исторической социологии в современном ее понимании началось лишь в 1950–1960-х годах с работ, где предпринимались попытки объяснить разные траектории социально-экономического развития: почему, например, европейские революции раннего Нового времени привели к одним результатам, а революции ХХ века в России и Китае — к совершенно другим? Открывшееся для исследований поле, в котором осмыслялись и переосмыслялись такие понятия, как «модернизация», «капитализм», «гегемония» и т. д., оказалось настолько обширным, что в течение последующих десятилетий мировая наука (прежде всего речь идет, конечно, об англоязычных академических кругах) пережила настоящий бум исторической социологии.
До России этот бум докатился к середине 2000-х годов, когда «канонические» для дисциплины тексты наподобие «Источников социальной власти» Майкла Манна или «Мир-системы Модерна» Иммануила Валлерстайна были не просто написаны, но стали отправной точкой для множества работ, уже успевших вписаться в сложившееся институциональное поле. Поэтому в российских реалиях первоочередной задачей оказался перевод классиков (на тот момент по большей части живых), и новая книга Дмитрия Травина — свидетельство того, что издатели с ней успешно справились.
Значительная часть вошедших в нее текстов ранее публиковалась на портале Economy Times, но автор не просто представил компиляцию ранее написанного, но объединил их вокруг ключевых для исторической социологии тем. Первая глава посвящена упомянутому выше «великому расхождению»: почему развитие западного мира в последние столетия настолько отличалось от всех остальных регионов планеты? Уже здесь по списку анализируемых авторов хорошо заметно, что к их выбору Травин относится без какого-либо снобизма. Главу и все издание в целом открывает рецензия на книгу «Что такое историческая социология» американца Ричарда Лахмана, а последний очерк в первой главе посвящен работам британского историка Ниала Фергюсона, которого многие коллеги по академии считают скорее поп-звездой от науки, нежели серьезным ученым (покойный Лахман исключением не был).
Во второй главе Травин, который руководит Центром исследований модернизации Европейского университета и пришел в историческую социологию из экономики, ступает на почву собственных изысканий, обращаясь к различным аспектам теории модернизации — одной из самых спорных в макросоциологии.
Начинается эта глава, конечно же, с рецензии на «Систему современных обществ» Толкотта Парсонса, патриарха американской социологии. С его именем чаще всего и ассоциируется теория модернизации в ее самом прямолинейном изводе, согласно которой мы имеем дело с «неумолимой поступью прогресса» европо- или западоцентристского толка: рано или поздно она доберется до всех «традиционных» обществ. Однако автор к числу критиков Парсонса не относится и не собирается скидывать классика с парохода современности — напротив, он считает, что его построения в целом верны, а поверхностным критикам так и не удалось их опровергнуть. В то же время Травин признает «Систему современных обществ» слишком лапидарной работой, неспособной объяснить, как и почему той или иной стране удалось модернизироваться.
Неслучайно поэтому, что следующая рецензия посвящена Баррингтону Муру, современнику Парсонса: его гораздо более детализированное исследование «Социальные истоки диктатуры и демократии» (1966) сразу вошло в канон исторической социологии. Именно Мур, подчеркивает Травин, смог убедительно отклонить упрощенный марксистский подход к анализу социальных конфликтов, сделав акцент не на борьбе «огромных расплывчатых классов», а на столкновении отдельных социальных групп. Собственно, отсюда и вышли многие современные теории революций наподобие той, что еще в 1970-х годах предложила ученица Мура Теда Скочпол, или теории конфликта элит Ричарда Лахмана, обнаружившего, что пресловутый переход от феодализма к капитализму состоялся во многом благодаря усилиям не «прогрессивной» буржуазии, а «капиталистов поневоле» — старых элит, искавших новые способы извлечения доходов.
Тексты, собранные в третьей главе книги, посвящены институциональному анализу — направлению, чрезвычайно популярному среди российских исследователей. Список авторов, работы которых рассматривает Травин, вполне предсказуем: от патриархов этого направления Дугласа Норта и Мансура Олсона до новомодных Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона (их книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные» в определенных экспертных кругах претендует на лавры нового «всепобеждающего учения»). Склонность Аджемоглу и его соавтора к доктринерству Травин при всем одобрительном отношении к институциональной теории не оставляет без внимания, отмечая, что для понимания причин богатства и бедности конкретных стран надо детально изучать их историю, а не искать упрощенные ответы на сложные вопросы в духе пресловутых экстрактивных и инклюзивных институтов.
Столь же критическую оценку получила и вторая книга Аджемоглу и Робинсона «Узкий коридор», посвященная процессу построения демократии: с подбором примеров авторы справились вполне успешно, но при переходе к масштабным обобщениям их аргументация начинает смахивать на подгонку под готовый ответ. Впрочем, все это лишний раз напоминает об одной из главных претензий к историческим социологам: пространственно-временные контексты, с которыми они работают, чаще всего не отличаются человекоразмерностью. Неудивительно, что при работе на сравнительном материале целых столетий, а то и тысячелетий соблазн опустить неудобные детали ради стройности теории слишком велик, и во многих текстах Дмитрия Травина этот момент отслеживается вполне четко.
В третьей главе появляется и первый представитель российской науки, чье имя, на первый взгляд, выглядит неожиданно в компании макросоциологов — речь идет о Егоре Гайдаре, которого принято считать «чистым» экономистом. Однако его самая крупная работа «Долгое время. Россия в мире: очерки экономической истории» выходит далеко за рамки родной для Гайдара дисциплины: по мнению Травина, эта книга — еще один аргумент в пользу того, что теория догоняющей модернизации работает. Согласно гайдаровской ее версии, «не существует культурных ограничителей, обрекающих Россию на вечную стагнацию. Но в том, как конкретно мы будем догонять лидеров, сохраним ли „вечные“ сорок — шестьдесят лет отставания или сумеем подтянуться, многое зависит от нас — от способности российского общества выстроить настоящую демократию налогоплательщиков». Сегодня, признает автор, Россия в этом явно не преуспевает — остается лишь надеяться, что «со временем наступит момент, когда откроется вдруг окно политических возможностей». Ход мысли, несомненно, логичный, но явно не настраивающий на оптимизм. Во-первых, в начале 1990-х годов такое окно уже открывалось настежь, но результат сложно признать удовлетворительным, а во-вторых, едва ли историческая социология способна предсказать сколько-нибудь точно, когда именно оно распахнется вновь.
Но вернемся к логике книги Дмитрия Травина. Ее четвертая глава посвящена авторам, которые стремятся обнаружить механизмы модернизации, отличные от институциональных. Какого-то общего знаменателя здесь не прослеживается, а успехи предпринятых исследователями усилий неоднозначны — от вполне убедительного экономического анализа промышленной революции у Роберта Аллена и авторитетной структурно-демографической теории Джека Голдстоуна до явно нелюбимого Травиным норвежского экономиста Эрика Райнерта, убежденного сторонника протекционизма. В последнем случае автор явно идет против общего тренда, отмечая, что книга Райнерта «Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными» — в России, вероятно, наиболее известная из всех, что он анализирует: за последние десять лет она выдержала пять изданий. Однако «легенда о Великом протекционисте», уверен Травин, — всего лишь еще один пример того, как тексты, максимально упрощающие реальность и написанные с сугубо идеологической целью, приобретают гораздо большую популярность, чем серьезные исследования. Волна протекционизма, поднявшаяся в мировой экономике в 2010-х годах, несомненно подогрела интерес к книге Райнерта, но Травин не без оснований намекает на то, что действия протекционистов едва ли основываются на подобных теориях: проблема в конечном итоге упирается в неспособность потребителей противостоять лоббистским группам, оказывающим давление на государство.
Подборка рецензий из пятой главы под заголовком «Вне мейнстрима» наиболее эклектична: здесь и один из основателей неолиберализма Фридрих фон Хайек, и анархист Дэвид Гребер, и Юваль Ной Харари, еще одна поп-звезда от «околонауки», и крупнейший из ныне живущих макросоциологов Майкл Манн. Пожалуй, единственное, что объединяет все эти фигуры — это невозможность включить их в какое-нибудь макросоциологическое направление вроде институционализма, военно-фискальной теории или мир-системного анализа. Результаты стремления этих авторов к оригинальности опять же неравнозначны. Например, Травин с большой симпатией относится к построениям болгарина Ивана Крастева, считающего, что в мировой политике на смену левым и правым идут глобалисты и нативисты, но, похоже, отказывается видеть в нашумевшей греберовской теории долга нечто большее, чем очередную утопию, а в связи с бестселлерами Харари цитирует Хлестакова: «Легкость в мыслях необыкновенная».
В шестой главе, «От империй к государствам», состав авторов, наоборот, совершенно рафинированный — именно с нее, пожалуй, стоит начать чтение тем, кто хочет сразу погрузиться в гущу проблем исторической социологии. Чарльз Тилли, Ричард Лахман, Иммануил Валлерстайн, Джованни Арриги, Пол Кеннеди — эти фигуры первого ряда задали направление исследованиям на несколько поколений вперед. Еще одного исследователя, американского историка и юриста Филиппа Боббита, Травин ставит особняком. По его мнению, с книгой Боббита «Щит Ахилла. Война, мир и ход истории» следует прежде всего ознакомиться тем, кто хочет прочесть какую-нибудь основополагающую работу по исторической социологии и получить общее представление о круге ее проблем (в конечном итоге все сводится к проблеме государства — важнейшего института, который обеспечивает существование всего прочего).
Наконец, тема последней главы книги — революции и их механизмы — логично вытекает из предыдущей, поскольку в современных концепциях революции рассматриваются прежде всего как результат распада государства. На первом месте в соответствующем списке авторов Травин заслуженно ставит Теду Скочпол, чья работа «Государства и социальные революции. Сравнительный анализ Франции, России и Китая» еще в конце 1970-х годов заложила основы современной теории революций, имеющей мало общего с расхожими марксистско-ленинскими представлениями в духе «верхи не могут — низы не хотят». «Политические кризисы, дающие начало социальным революциям, — писала Скочпол, — вообще не были эпифеноменальными отражениями социальной напряженности или классовых противоречий. Они скорее были прямым выражением противоречий в государственных структурах старых порядков».
Эту мысль еще сильнее заостряет Джек Голдстоун, доказывающий, что постоянное ухудшение жизни масс ни в коем случае не ведет к социальной революции — важная ремарка к досужим рассуждениям о том, что произойдет, когда холодильник в России все-таки победит телевизор. «Если исходить из существующего у многих из нас школьного советского представления о революции, которую устраивает народ, недовольный своей жизнью, то кажется, будто перемены в России уже не за горами. Однако если исходить из современных научных взглядов, обобщенных Голдстоуном, то ситуация выглядит несколько иначе», — констатирует Дмитрий Травин, предостерегая читателей своей книги от волнительных, но беспочвенных ожиданий.