Полиэн. Стратегемы. СПб.: Евразия, 2021. Перевод с греческого под общей редакцией Александра Нефедкина. Содержание
Исправленное и дополненное издание труда греческого писателя, историка и адвоката II века нашей эры, жившего в Македонии. «Стратегемы» — это энциклопедия военных и дипломатических хитростей, сведения о которых Полиэн собрал из разных источников. Компилятора в данном случае волнует не столько историческая достоверность описываемых событий, сколько сам феномен стратегического гения. Поэтому в «Стратегемах» на равных выступают боги, легендарные цари, великие полководцы и даже рядовые солдаты, вписавшие свои имена в анналы благодаря недюжинному хитроумию.
Как всякий древний текст, «Стратегемы» благотворно воздействуют на душу читателя и, несмотря на реки крови, разлившиеся по их страницам, служат нам в утешение. После рассказов о подлинном героизме и не менее лихом коварстве современная дипломатия кажется битвой лягушек и мышей.
Новое почти 800-страничное издание разделено на две равные части. В первой представлены все восемь книг «Стратегем», а во второй даны подробнейшие комментарии доктора исторических наук Александра Константиновича Нефедкина. Отрывок, в котором Полиэн рассказывает о некоторых подвигах (в том числе сомнительных) Пирра, Ясона Фессалийца и других античных стратегов, можно прочитать на «Горьком».
«У афинян и пелопоннесцев была война. Бог возвестил, что победят афиняне, если их царь погибнет от руки пелопоннесца. Царем афинян был Кодр. Врагам, узнавшим про оракул, было дано общее предписание в битвах щадить Кодра. Он же, — а был вечер, — приняв вид сборщика хвороста и выйдя за частокол, стал рубить валежник. Как раз и пелопоннесцы вышли для сбора хвороста. Кодр завязал с ними бой и действовал таким образом, что, подняв на них серп, поранил их. Но они, успев раньше нанести удары, убили его серпами и, радуясь, удалились, будто совершив подвиг. Афиняне, запев пеан, — отчего бы и нет, когда оракул исполнился? — с еще большим мужеством и напором вступили в битву и перед этой битвой, послав глашатая, потребовали забрать с поля боя тело царя. Пелопоннесцы, поняв, что случилось, побежали. А афиняне, победив, установили Кодру почести героев, поскольку врагов добровольной смертью он перехитрил».
Гейдар Джемаль. Логика монотеизма: избранные лекции. М.: Эксмо, 2021. Содержание
Писатель, мистик, председатель Исламского комитета России и оппозиционный политик лево-правого толка Гейдар Джемаль оставил этот мир пять лет назад, однако его книги выходят с регулярностью, которой позавидуют многие из ныне живущих. Еще не высохла типографская краска на страницах его замечательной автобиографии «Сады и пустоши», как в магазины завезли сборник «Логика монотеизма», состоящий из лекций об исламе как религии и политической доктрине.
С лекциями, вошедшими в книгу, Гейдар Джахидович выступал с конца 90-х до самой смерти в 2016 году, а также в ней представлены расшифровки семинаров и дискуссий со слушателями. В этих текстах он развивает и доводит до логического предела самые «джемалевские» из его идей. В первую очередь мыслитель рассуждает о радикалах и радикализме; в эти обыкновенно алармистские понятия он, естественно, вкладывает исключительно положительные смыслы. Значительная часть книги отведена учению об историческом финализме, через которое Джемаль плавно подходит к эсхатологическим мотивам монотеистических религий. Интереснейшие страницы книги также отведены комментариям Гейдара Джахидовича к философии Рене Генона и — шире — к европеизированной версии традиционализма.
В общем, сборник подходит для быстрого и при этом достаточного глубокого знакомства с одним из самых неординарных мыслителей из живших и трудившихся в эпоху застывшего апокалипсиса.
«Цель монотеизма — остановить цикличность мироздания и вернуть его к единственному акту Страшного суда и появлению Новой Земли и Нового Неба. Когда возникает Новое Бытие, то оно возникает только как Рай. Это Рай и все. Что значит Рай?
В этом Ветхом Бытии мы являемся оппозиционной точкой, придавленной пластами инерционной глины внешнего Бытия. Мы, как мухи в янтаре, упакованы, заморожены в этом Бытии, куда мы вброшены.
А в Новом Бытии то, что нас окружает, будет производным нашего обновленного сознания праведников. Это будет, условно говоря, „тень” нашего сознания. Причем эта тень будет световая.
Если сейчас „тень — темная”, „свет — светит”, то там будет наоборот: тень будет светлая».
Слово о рассечении человеческого естества, како сечется в различныя вещи. Подготовка текста, перевод и комментарий Н. В. Буцких. СПб.: Центр исследований древнерусской культуры «Зело», 2021. Содержание
Совершенно прекрасный памятник русской литературы XVII века. «Слово о рассечении человеческого естества» представляет собой компиляцию из Василия Великого, Иоанна Дамаскина и Иоанна Экзарха; компиляцию, скажем так, весьма специфическую.
Составители этого научно-дидактического издания ставили перед собой две задачи: рассказать людям об окружающем мире (прежде всего — о животных, в том числе диковинных и попросту несуществующих) и наставить их души на путь истинный через сравнения со зверями. Каждая главка начинается с поистине дзенской формулы: «Человек — не человек, Х — не Х, человек». Например: «Человек — не человек, свинья — не свинья, человек». Или: «Человек — не человек, рысь — не рысь, человек». Далее следует пояснение этой сентенции, которое далеко не всегда проясняет сентенцию, а иногда делает ее даже более туманной, особенно для современного читателя.
Психоделическое впечатление от текста подкрепляют очаровательные иллюстрации из древнерусских рукописей, на которых даже совы и зайцы выглядят крайне причудливо, не говоря уже об их экзотических коллегах по этому душеспасительному бестиарию.
«Человек — не человек, еж — не еж, человек. Толкование. Еж острую кожу имеет и нелегко его голыми руками поймать, ни зверям невозможно его съесть. Он две особенности имеет: ни схватить его, ни съесть. Так и человек, если обрастет богатством и грехами, нелегко его голым умом исправить, как и ежа поймать. И опять же, если обрастет добродетелями, нелегко бесам его поглотить».
Вячеслав Иванов. Достоевский: Трагедия — Миф — Мистика. СПб: Пушкинский дом, 2021. Перевод с немецкого Дим. Вяч. Иванова и М. Ю. Кореневой. Содержание
Великолепное издание книги Вяч. Иванова, впервые вышедшей в 1932 году и ставшей суммой его работ, посвященных поэтике Достоевского.
Романы Федора Михайловича Иванов предлагает читать прежде всего как «трагедии в эпическом облачении», смело сравнивая «Бесы» и «Преступление и наказание» с древнегреческим театром и даже «Илиадой». По его мнению, один из фундаментов поэтики Достоевского заключается в том, что в античную форму классик вкладывает абсолютно христианское содержание. Более того, романы Достоевского позволяют Иванову по-новому взглянуть, скажем, на трагедии Эсхила и увидеть в них пафос осознания греховности и последующего раскаяния. Которые, впрочем, остаются не до конца подлинными, поскольку описаны в дохристианскую эпоху, когда человек еще не обладал необходимыми инструментами познания бытия и восприятия себя в нем. При этом в собственной, сугубо христианской, мифологии Достоевский оставляет простор и для пантеизма, становящегося в его книгах одним из главных источников конфликта и последующей трагедии.
Составители вполне справедливо сопоставляют вклад Иванова в достоевсковедение с вкладом Бахтина. Это подтверждают многочисленные дополнительные материалы, наиболее интересными из которых, как нам кажется, предстают рецензии современников Вяч. Иванова.
Кроме того, в нынешнее издание включены лекции и черновики Вяч. Иванова, в которых он разбирает отдельные элементы прозы Достоевского вроде «Легенды о Великом Инквизиторе». Здесь же можно прочитать лично нас удививший конспект спора о Ницше и Достоевском, разгоревшегося в стенах Бакинского университета между Вяч. Ивановым и Алексеем Крученых.
«„Преступление и наказание” — первое основополагающее откровение Достоевского, краеугольный камень его будущего мировоззрения: откровение мистической вины замкнутой в своем одиночестве личности, которая именно через это свое одиночество выпадает из круга всечеловеческого единства и, как следствие этого, — из сферы действия нравственного закона. Формула отрицательного самоутверждения отдельного человека была найдена: имя ее — отъединение. Замкнутость в себе Раскольникова, проистекающая из первоначального решения его свободной воли, отъединившейся от вселенского целого, находит в совершенном им преступлении окончательное выражение. Не преступление ведет к замкнутости в себе, но, наоборот, из последней рождается попытка испытать силу и автаркию одинокой личности, попытка, предстающая на уровне внешних событий как преступление.
Никакое символическое действие не кажется Достоевскому достаточно выразительным, чтобы дать прочувствовать это особое и трудно постигаемое из-за своей аномальности состояние души отступника, который, подобно Каину, отвергает от себя Бога и людей и чурается всего живого. Когда Раскольников принял протянутую ему по недоразумению милостыню, а потом бросил серебряную монетку в Неву, он знал, что этим своим жестом разрывает последнюю связь с людьми. В рамках самого повествования перед нами предстает не кающийся в убийстве мятежник, а лишь тот, кто не смог снести тяготы гордого подвига отъединения, на который он добровольно пошел, веря в своем безумии, что оно и есть мерило душевного величия».
Каталонская драматургия. М.: Издательство ГИТИС, 2021. Перевод с каталанского Анны Уржумцевой и Ольги Николаевой. Содержание
Сборник современных драматургов, представляющих всесоюзную здравницу вышедших в тираж леваков. В книгу вошли пять пьес: «Дикое время» Жозепа Марии Миро, «Boys don’t cry» Виктории Спунберг, «Собака на пустыре» Клаудии Седо, «Игроки» Пау Миро и «иСТОРИЯ» Жана Вилановы Клаудина.
Три из них были написаны на пике последнего на данный момент витка борьбы за независимость Каталонии — незадолго до, во время и после проведения референдума о статусе автономии. Разумеется, те события, закончившиеся стуком судейских молотков и огромными сроками для лидеров сепаратистов, не могли не сказаться на форме и содержании пьес, собранных в книге.
Наиболее прямолинейно это делает Клаудин в своей «иСТОРИИ». Героем этой лаконичной пьесы стал Марк Блок — военный историк, участник французского Сопротивления, погибший в застенках гестапо. Несмотря на кажущуюся наивность зачина, к финалу драматург совершает мощный поворот, превращающий сиюминутную агитку в размышление о природе героического, роли личности в истории и человеческом достоинстве в самом высоком смысле этого слова.
В целом, если судить по сборнику, современный каталонский театр предстает, с одной стороны, по-хорошему демократическим, а с другой — совершенно открытым к формальным экспериментам. Можно лишь присоединиться к пожеланию ректора ГИТИСа Григория Заславского, написавшего предисловие, — чтобы в России эти пьесы увидели не только на бумаге, но и на сцене.
«Профессор (в сторону). Как вы думаете, если бы вы были на войне и сидели в траншее, вам пришло бы в голову написать книгу? Вот австрийскому философу Витгенштейну пришло: в траншеях Первой мировой он написал книгу под названием Tractatus logico-philosophicus. Писать в траншее книгу и так вызывает уважение, а уж с таким названием — тем более.
И там он говорит, что, если есть решение, адекватное задаче, это не значит, что нет других возможных решений.
Друзья мои! Мы, историки, не решаем проблемы, мы можем только прояснять их; осознавать свою ответственность и принимать решения — это задача любого общества, дело всех и каждого.
Никогда не доверяйте дописанной истории; истории, которая „учит”».